Скотт Туроу - Презумпция невиновности
– Ну что еще у тебя стряслось? – Он улыбается, но тон его отнюдь не дружественный.
– Спасибо, что пришел.
Кеннили отмахивается.
– Давай к делу.
В комнату заглядывает женщина, предлагает выпить. Я сначала отказываюсь, потом заказываю скотч со льдом. У Кеннили в руках уже стакан с бурбоном.
– Хочу задать тебе несколько вопросов. Собственно говоря, я должен был раньше спросить, еще в апреле.
– О чем?
– О том, что произошло в Северном филиале суда лет восемь-девять назад.
– Ты что имеешь в виду?
– Кто-то брал взятки…
Кеннили встряхивает стакан с виски. Он думает.
– Ты уверен, что не порешь горячку?
– Я видел документы.
– Ни хрена себе! Хочешь заняться этой историей?
– Пока не знаю. – Я вижу, что Кеннили сердится. Ему досадно, что он не в курсе такого важного дела.
– Ну что же, валяй расспрашивай. Только не говори, что ты просто так трогал ее стаканы.
– Ты ждешь, чтобы я сказал, что не убивал ее?
– В самую точку попал.
– Я ее не убивал.
Кеннили не сводит с меня глаз. Понятно, что он не вполне верит мне.
– До чего же ты чудной сукин сын.
Официантка в блузке с низким вырезом приносит мне выпивку и ставит еще один стакан перед Лайонелом.
– Знаешь, – начинаю я, – моя мать умирала полусумасшедшей старухой – вроде тех, что таскаются по улицам со своими пожитками, а отец всю войну ел конину и прочую дрянь, от которой мозги набекрень. В начале моей жизни все было очень странным. Тем не менее я считаю себя самым обычным человеком. А мне говорят, какой же я чудной сукин сын. Спасибо, друг, – говорю я и чокаюсь с Лайонелом.
Ему вряд ли понравился мой монолог.
– Ты зачем пришел, Расти?
– Я уже сказал. Ответь на один вопрос.
– Ты меня достал! Но учти, против окружного прокурора я свидетельствовать не буду. По правде говоря, я мало что знаю. Разговоры разные ходили.
– А Томми Мольто знал?
– Это уже второй вопрос.
– Нет, продолжение первого.
– Знаешь, в нашей работе никогда не говори «никогда». И все-таки на Мольто я никогда не подумаю. Как-никак религиозное воспитание получил, семинарию окончил. Дай ему волю, он бы и в суд с четками приходил.
– А Каролина была замешана?
Кеннили качает головой. Не говорит ни «да», ни «нет». Молчит.
– Слушай сюда, Расти, я всегда уважал тебя и уважаю – что бы ты ни натворил. Ты начал работать на окраине, когда народ ни о каких шайках слыхом не слыхивал. И хорошо работал – как настоящий спец. А сейчас здесь, куда ни ступи, – замараешься. Поэтому не суетись, не пори горячку. У наших ребят и без тебя дел хватает.
Он допивает свой бурбон и осматривается по сторонам.
– У Каролины с Мольто ничего не было? В личном плане? – не отстаю я.
– Чего ты прицепился к Мольто? Может, он и приударял за ней, но я этого не видел. Нет, она ему не давала.
– А кому?
– Хватит с тебя. Больше ни слова не скажу.
– Лайонел, я ведь не для того, чтобы посплетничать, спрашиваю. От этого, может быть, моя судьба зависит.
– Черномазому.
– Что-что?
– С черномазым, говорю, ложилась.
До меня доходит не сразу.
– С Ларреном?
– Ты же бывал тогда в Северном филиале, помнишь небось, какая там теснотища была. Суд, прокуратура, полиция – все в одном помещении. Черт ногу сломит. Помню, Нико Кастелло сидит записывает ребят, которые пришли давать показания. Ровно в двенадцать черномазый отваливал к себе, и она топала к нему. Они из этого секрета не делали… Черт, кажется, я рассказываю тебе, чем эта сучка прокладывала себе дорогу наверх. И на кой хрен Хорган к себе ее взял? Черномазый, видать, устроил. Они с Хорганом какой-то бизнес имели.
– Юридическую контору вместе открыли. Давно это было.
– Похоже, что так.
– Ты так и не сказал, Каролина-то запачкалась?
– Все, я ухожу… Мольто и судья не шибко ладили. Вот она и сглаживала острые углы. Может, Мольто действительно приударял за ней. Может, поэтому он и схватывался с судьей. Трудно сказать. Поди разберись в людях.
Я услышал все, что меня интересовало. Оставляю деньги за выпивку.
– Правильный ты мужик, Лайонел.
– Я – последний болван, вот кто я такой. Завтра о нашей встрече полгорода заговорит. Что я им скажу?
– Скажи что хочешь. Можешь сказать правду. Мольто знает, чего я добиваюсь. Может, потому я и попал в эту переделку.
– Вряд ли.
– Не знаю, не знаю, – говорю я напоследок. – Но что-то тут неладно.
Глава 31
Субботу и воскресенье мы проводим за работой. Я занят подготовкой ходатайства защиты о вынесении мне оправдательного приговора и прекращении дела. Так делается всегда и по большей части впустую. Принимая решение по ходатайству, судья обязан взвесить доказательства в свете, наиболее выгодном для обвинения. С другой стороны, вердикт о невиновности не подлежит пересмотру в порядке апелляции, и некоторые судьи этим пользуются.
Перспективы нашего прошения весьма туманны, и тем не менее Сэнди хочет, чтобы оно было составлено в наилучшем виде. Моя задача в том и состоит, чтобы подобрать дела, построенные на косвенных доказательствах. Я часами сижу в библиотеке.
В воскресенье утром мы собираемся, чтобы обсудить план дальнейших действий. Сэнди по-прежнему не желает вдаваться в подробности того, как будет строить защиту. Мы заняты анализом предстоящих свидетельских показаний и доказательств обвинения.
В понедельник для дачи показаний вызывается Липранцер, и обвинение получит новый импульс. Он будет демонстрировать вещественные доказательства: пыль с ворсинками и волосками, собранную на месте происшествия, распечатки телефонной компании, отпечатки пальцев (если найдется пропавший стакан). Для дачи показаний вызовут и домработницу, которой кажется, будто она видела меня на автобусной остановке, и доктора Кумачаи.
Сэнди снова и снова подчеркивает: надо во что бы то ни стало заставить присяжных засомневаться в правдивости слов Кумачаи, и мы втроем разрабатываем способы атаки на Мясника. Сэнди доводилось не раз его допрашивать, и он пришел к выводу, что это пренеприятнейший субъект. Присяжные не склонны таким верить. Про него ходили нехорошие слухи, а я вспомнил, что в его личном деле записано несколько замечаний. Это тоже можно использовать.
– Не думал, что так выгодно иметь в составе защиты прокурора, – говорит Сэнди. Он велит Джейми составить запрос на личное дело свидетеля, а также на журналы патологоанатомической лаборатории.
Джейми просматривает свои записи – не забыто ли что-нибудь – и вспоминает, что надо послать повестки докторам, чьи имена фигурируют в телефонной книжке Каролины.
– Пошлем запрос в телефонную компанию? – рассуждает Джейми. – Чтобы уточнить звонки с твоего домашнего аппарата?
– Не обязательно, – быстро отвечаю я, чувствуя на себе его удивленный взгляд.
– Тогда рассмотрим возможность согласительной процедуры, – подхватывает Сэнди.
Согласительная процедура – это договоренность между участниками процесса не заслушивать свидетеля, если обеим сторонам известны его показания. Мы предложим согласительную процедуру не только по представлениям телефонной компании, но и в отношении экспертов по волоскам и волокнам, а также в отношении работника химической лаборатории. Нико дель Ла-Гуарди согласится на наше предложение. Самое трудное для обвинения – предъявить вещественные доказательства, неопровержимо уличающие подсудимого.
Мы с Кемпом возвращаемся в библиотеку, главное помещение в квартире Стерна. Стены здесь до потолка заставлены книжными полками из мореного дуба, на них – законодательные акты и доклады о крупных процессах.
Я сажусь за один стол, Джейми – за другой. Через несколько минут я чувствую на себе его взгляд, но глаз не поднимаю.
– Я все-таки не понимаю, – говорит он наконец, – ты сам говорил, что с этими звонками есть какая-то проблема.
– Джейми, отвяжись, будь добр. Я передумал.
– Говорил, что надо посмотреть независимо от того, зафиксированы они или нет.
В своих ковбойских сапогах и твидовом пиджаке спортивного покроя Кемп выглядит молодо. Но сам он считает, что умудрен жизнью и его не проведешь.
– Джейми, помолчи, ладно? Ты же понимаешь…
Однако я вижу, что он ничего не понимает. Я чувствую угрызения совести: он перестает мне верить. Закрываю блокнот, надеваю пиджак. Заглядываю в кабинет Сэнди и говорю, что еду домой. Сэнди по уши в работе. Изучает фотографии, таблицы с отпечатками пальцев, отчет о результатах вскрытия. На нем домашние брюки и свитер. Лицо его под зеленым колпаком лампы спокойно. Во рту любимая сигара.
Первый свидетель на утреннем заседании в понедельник – Липранцер. Бригада обвинителей ведет его по коридору. Эрнестина объявляет заседание открытым. На Липранцере костюм, хотя костюмы он терпеть не может. В нем он похож скорее на уголовника, чем на полицейского, тем более что костюм какой-то несуразный, в крупную клетку. Прилизанные волосы.
