Максим Шаттам - Теория Гайи
Жерлан, казалось, только что заметил их отсутствие.
— Удивительное чувство долга! — усмехнулся он.
— Возможно, они не слышали сигнала тревоги.
— Для этого надо быть глухим!
— Или мертвым.
Стефан напрягся и сунул руку в карман куртки.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — сказал он.
— Неужели? Думаю, их трупы будут взорваны вместе с обсерваторией.
— Что за ерунда! Лучше готовьтесь к посадке, нельзя терять время.
Промелькнула тень, и кабина остановилась прямо перед ними. Двери раздвинулись, Жерлан хотел войти внутрь, но Петер удержал его.
— На вашем месте я бы этого не делал, — сказал он.
Жерлан пожал плечами:
— Как же, по-вашему, я уеду отсюда? На санях?
Петер почувствовал, что Бен встал рядом с ним.
— С этой кабиной произойдет несчастный случай, — сказал Петер. — Все, кто им мешает, погибнут. Вы, Бенжамен и я. Фанни и Жак тоже: вчера они помогли нам, и об этом стало известно. И даже вы, доктор Грэм, должны отправиться с нами в последнее путешествие! Вас предали ваши же люди.
Грэм посмотрел на Стефана:
— В чем дело?
— Он бредит! А сейчас поторопитесь: если газ взорвется, другого шанса у вас не будет!
— Это методы ГУВБ? — продолжал Петер. — Уничтожить в случае провала операции всех, даже союзников и коллег? Грэм им теперь мешает, не говоря уж о нас!
Стефан исподлобья посмотрел на него:
— У вас есть выбор. Оставайтесь, если хотите, но перестаньте сеять панику!
Петер отступил на шаг:
— Тогда покажите дорогу, чтобы я мог спуститься пешком.
Стефан раздраженно вздохнул:
— Это невозможно.
— А разве не вы минуту назад сказали, что именно так собираетесь уйти отсюда?
— Для вас это слишком опасно, вы не знаете этих гор.
— Я все-таки рискну.
Петер услышал какой-то щелчок, и женский голос раздраженно сказал:
— Хватит! Залезайте в кабину.
Петер обернулся и увидел Фанни, державшую его на мушке.
55
Эмме пришлось дернуть детей за руки, чтобы они отпустили ее.
— Я здесь, — успокаивала она их, перекрикивая вой сигнала тревоги. — Я выведу вас отсюда, но дайте мне встать! Идите за мной, ну же!
Эмма хотела чем-нибудь прикрыть два трупа, чтобы не травмировать детей, но подумала, что это уже ни к чему. Матильда и Оливье видели здесь и не такое. Она перешагнула через мертвое тело, но не решилась забрать мачете.
Но мне нужно оружие! Я не могу выйти без оружия туда, где бродят сумасшедшие!
Она решила забрать пистолет. Это оказался «глок»,[52] довольно легкий. Потом она заметила снаряжение, сложенное на столе в глубине комнаты: дробовик, наручники и пару странных очков, закрывающих половину лица.
Так вот что на них было! Приборы ночного видения! Вот почему они видят в темноте!
Она вспомнила монстра, который гнался за Монговицем. На нем были такие же очки!
Жив ли еще Жан-Луи? А Тим? Придет ли он за ними? Да, я верю, он будет здесь.
Эмма взяла дробовик. К счастью, он оказался той же модели, что у Тима, она помнила, как с ним обращаться, и сумела быстро зарядить.
— Теперь вы будете делаете все, что я вам говорю, — сказала она детям. — Если я ложусь спать, ложитесь и вы; если я прижимаюсь к стене, вы делаете то же самое!
Они вышли в коридор. Красные лампочки мигали, вой сирены был невыносим: хриплый и вибрирующий. Эмма держала дробовик перед собой, он был тяжелым, но это действовало успокаивающе. Матильда и Оливье шли за ней след в след.
Коридор, заваленный мертвыми телами, был перекрыт струей пара, бившей из стены. Эмма остановилась в нерешительности. Можно, конечно, попытаться проползти под ней.
Но это же раскаленный воздух!
— О, черт, — прошептала она.
Матильда указала вперед:
— Выход там.
— Я знаю, детка, но туда нельзя. Это очень опасно, мы обожжемся. Пойдем. Я уверена, что есть другой коридор.
Обязательно есть, твердила Эмма про себя. На таком объекте должно быть несколько выходов…
Повернув, Эмма увидела лестницу, ведущую в недра комплекса. Она не стала по ней спускаться и пошла направо. Механический голос сливался с воем сирены и каждые тридцать секунд приказывал немедленно эвакуироваться. Что случилось? Воздух по-прежнему был тяжелым и влажным, а запах разложения не рассеивался.
Они бросились бежать.
Двери, дымящиеся вентиляционные трубы, перевернутые тележки, носилки на колесиках, шприцы, сваленные в кучу среди разбитых склянок…
У Эммы стучало в висках, голова кружилась. Она заблудилась.
Из-за занавески выскочил голый человек, его кожа была покрыта черными разводами. Эмма узнала того, кто привязал детей и мочился на них. Он их не заметил. Держа в руках ведро, он начал орать:
— Заткнись, сволочь! Я сожру твою жопу! Я сожру твою жопу! Я останусь! Заткнись!
Он вылил содержимое ведра себе на голову. Липкая жидкость потекла по нему. Он был покрыт засохшей кровью, кусочками кожи и выглядел так ужасно, что Матильда в страхе прижалась к Эмме.
Эмма воспользовалась моментом, когда он откинул голову назад, наслаждаясь душем, разложила складной приклад дробовика и, как учил ее Тим, положила палец на спусковой крючок.
— Вот в чем секрет! Они мне не верят! Но я знаю! Кровь! Бессмертие! Я бессмертен!
Законченный психопат, подумала Эмма и прицелилась.
Внезапно, будто у него был третий глаз, он повернулся к ним, и его ноги напряглись. Эмма успела выстрелить. Пламя, вырвавшееся из ствола дробовика, обожгло монстра и разорвало ему живот. Его подкинуло над полом и швырнуло на кучу картонных коробок.
Эмма повела детей дальше. Проходя мимо трупа, дрожащий Оливье смотрел на него, потрясенный возмездием, настигшим преступника.
Они несколько раз сворачивали и наконец оказались в тупике. Сирена ревела, лампочки мигали, и Эмма впала в отчаяние. Они никогда не выйдут отсюда живыми.
Эмма незаметно для себя пошла медленнее, и Матильда налетела на нее. Эмма встряхнулась.
Я не имею права опускать руки! Не имею права!
Задыхаясь и обливаясь потом, она вернулась назад и свернула в другую сторону. В зловещем красном свете коридоры казались одинаковыми.
Но вдруг один из них показался ей знакомым. Держа перед собой дробовик, она свернула в него. Впереди что-то мелькнуло. Эмма прицелилась. Ничего…
Эти проклятые красные вспышки!
Она чувствовала, что вот-вот станет понятно, почему объявлена срочная эвакуация. На счету была каждая секунда, они и так уже слишком долго находились в опасной зоне.
Впереди показалась металлическая лестница, и у Эммы снова появилась надежда. Эмма бросилась вперед, дети за ней. Они пересекли вестибюль, где находились камеры, миновали систему контроля. Им показалось, что дышать стало легче.
Эмма толкнула дверь, и прямо в лицо хлестнул ветер. Как же это было хорошо! Свежий воздух!
Из громкоговорителей, установленных на столбах, сливаясь с воем ветра, надрывался голос, приказывавший немедленно бежать. Эмма вскинула дробовик на плечо и схватила Матильду за руку. Она велела детям бежать к маленькой тропинке, которая, теряясь между скал, вела к причалу.
Вдруг сирена смолкла.
С неба лились потоки воды.
— Почему оно замолчало? — воскликнула Матильда.
Эмма могла назвать только одну причину: время вышло. Вот-вот что-то должно было произойти. Она перебросила дробовик вперед и скомандовала:
— Быстрее! Так быстро, как только можете!
Дети помчались между бунгало, Эмма бежала за ними. Земля под ногами задрожала. И вдруг из-под крыши ангара вырвался наружу чудовищный цветок. Он выпустил огромные огненные лепестки, раскрылся над лужайкой и выплеснул наружу свой губительный нектар.
56
По поведению Петера Бен понял: что-то не так. Петер по очереди обращался к Стефану, Жерлану и Грэму, а Бен подходил все ближе к нему, готовый действовать в любую минуту. Он совершенно не представлял, что делать, но если Стефан затеет драку, это ему даром не пройдет. Бен многому научился, работая в Гринпис, он не боялся конфликтов и напряженности. Слишком часто ему приходилось стоять лицом к лицу с рыбаками, ловившими красного тунца в Средиземном море, участвовать в стычках с национальной полицией безопасности, когда гринписовцы цепями приковывали себя к рельсам на пути состава с ядерными отходами.
Но когда Фанни вытащила «беретту» и направила на Петера, Бен растерялся.
Фанни вдруг стал недоступной, властной. Задорная и в то же время робкая девушка стала холодной и твердой, как скала. Как это возможно? Вечером они болтали в гостиной. Ее улыбка, светлые волосы, волнами падающие на плечи, когда они занимались любовью, ее манера заворачиваться в простыню, чтобы пойти в душ, — все промелькнуло в его памяти.
