Юхан Теорин - Санкта-Психо

— Я тоже тебя слушаю.

— Я знаю.

— Придешь вечером ко мне, если они меня выпустят?

Ян густо покраснел. Как хорошо, что она его не видит.

— Я… — начал он.

Я люблю тебя, Рами, — вот что он хотел сказать. И не сумел.

— Почему вы нас запираете?

— Запираем? — спросил Тони.

— В подвале … в Дыре.

— Только в тех случаях, когда кто-то ведет себя буйно. Чтобы защитить ребят от самих себя. Мы же не навечно изолируем пациентов. Временно. Ждем, пока они придут в себя… вообще все вы здесь временно. — Он наклонился к Яну: — А как ты себя чувствуешь?

— Нормально…

— Подружился с кем-нибудь?

— Не знаю… может быть.

— Очень хорошо. А как с деструктивными мыслями, которые у тебя были? Все прошло?

— Думаю, да… — неуверенно сказал Ян.

— Скоро домой?

Они хотят от меня избавиться. Все вы здесь временно. Его место нужно еще кому-то.

— Не знаю…

— Не знаешь… Но ты же не можешь оставаться здесь вечно?

Ян промолчал.

Если бы у Рами сработал план побега… если бы ее с ним не было, тогда почему бы не остаться в Юпсике на всю жизнь? Никогда больше не встречаться с Бандой четырех…

— Поедешь домой, опять пойдешь в школу. Тебя ждут друзья, начнется новая жизнь. И подумай, кем бы ты хотел стать.

— Кем бы я хотел стать?

— Да… какую профессию тебе хотелось бы иметь?

Ян никогда об этом не думал, но ответил почти сразу:

— Наверное, учителем.

— Почему?

— Заботиться о детях. Защищать их.

После беседы с психотерапевтом Ян долго бродил по коридорам. Скоро ужин, из телевизионной комнаты доносились неразборчивые голоса. Он спустился в подвал, но дверь в Дыру была открыта настежь. Рами выпустили.

Через четверть часа она пришла в столовую. Самой последней. Ян уже сидел за столиком у окна и с удовольствием ел спагетти с мясным соусом. Он поднял голову, но Рами не села рядом с ним — выбрала столик в углу. В последние дни они никогда не садились вместе. Никогда об этом не говорили, но оба не хотели, чтобы об их дружбе знал кто-то еще из больных или сотрудников Юпсика.

Но она все равно на него многозначительно поглядывала..

После ужина Ян вернулся в свою палату и долго сидел, ни о чем не думая. Смотрел на белую стену и ни о чем не думал. Ни о чем.

Скоро домой.

Но он вовсе не хотел домой… Тебя ждут друзья. Никакие друзья его не ждут. Только Банда четырех.

Через полчаса Ян услышал, как открылась и закрылась дверь в соседней палате.

Выждал немного.

В девять часов свет в коридоре погас. Горели только плафоны приглушенного дежурного света.

В четверть десятого он выскользнул из палаты и подошел к двери Рами.

Оттуда доносилось неразборчивое бормотание — Рами говорила с кем-то по украденному телефону. Он подождал, пока разговор закончится, и осторожно постучал.

Она чуть приоткрыла дверь. Совсем чуть-чуть, узенькая щелочка. Хотела, наверное, убедиться, что это он, а не кто-то другой.

— С кем ты говорила?

— С сестрой. Говорит, она меня ждет. Я ей нужна.

— Значит, ты в Стокгольм?

— Ты же знаешь.

— Когда?

— Завтра. Рано утром. Ты приедешь?

Ян кивнул и вынул из кармана записку:

— Здесь мой адрес… Они говорят, мне пора домой, так что все равно… Они хотят выписать меня из Юпсика.

Рами сунула записку в карман джинсов и пристально посмотрела на Яна:

— А ты хочешь остаться здесь?

— Иногда… Здесь спокойно. И ты здесь.

Она подняла руки и обняла его:

— Мы отомстим Балаболке и твоей Банде четырех. Обещаю.

49

Ян сидит у себя дома и читает заголовки в старой газетной вырезке. Снова и снова.

Чудовищное преступление… Что имел в виду журналист? Преступление, совершенное чудовищем. То есть существом не таким, как мы. Не таким, как я, который пишет эту статью, и не таким, как ты, который ее читает.

Кем-то другим. Но кем?

Вечер пятницы. Он вернулся с работы. До пожарных учений ровно неделя. План Лилиан — припереть Ивана Рёсселя к стенке в комнате для свиданий — нисколько не изменился. Они с Ханной теперь шепчутся не только друг с другом, но и с Яном тоже. Какой смысл что-то от него скрывать, если он и так все знает? Лучше удостовериться лишний раз, что он по-прежнему их поддерживает.

Ян видел главного врача. Ехал на велосипеде с работы, а доктор Хёгсмед шел широким шагом. Узнал Яна и поднял руку. Ян улыбнулся в ответ.

Хёгсмед исчез за стальными воротами. Наверное, пошел в свой кабинет проверять на ком-то другом свой шапочный тест.

Хёгсмед наверняка замечательный психиатр, но ведь он и понятия не имеет, что происходит по ночам во вверенной ему судебно-психиатрической лечебнице!

Не знает, что из «Полянки» в больницу ведет подземная дорога, не знает про тайную переписку и встречи в комнате свиданий. Уверен, наверное, что в Санкта-Патриции все идет точно по плану, составленному им и его начальством.

Но ведь это в самой природе человеческой натуры — нарушать правила. Ян в этом уверен — и дети, и взрослые постоянно испытывают потребность делать не только то, что им разрешено.

Что ж… осталась неделя. Время не остановить.

Он нашел нужную картонную коробку и достал дневник — ту самую тетрадку, что когда-то подарила ему Рами. Вернее, не подарила, а взяла со склада в Юпсике и отдала ему.

На первой странице приклеен поляроидный снимок, тот самый, что Рами сделала в первый же день их знакомства. Странно… каким юным и здоровым он выглядит, несмотря на то что смерть побывала у него в гостях за сутки до этой фотографии. Чуть не погибший от обезвоживания в сауне, одуревший от снотворных, весь в крови от бритвенных порезов и чуть не утонувший в пруду. Все это было за двадцать четыре часа до того, как Рами вошла к нему в палату. И все же он приподнял голову и смотрит прямо в камеру…

В дневнике не только его записи. Там хранятся и сложенные в несколько раз газетные вырезки. Может, именно из-за этих вырезок он и сохранил дневник. Иногда, по вечерам, Ян доставал дневник и перечитывал слегка пожелтевшие листки.

Сразу за обложкой тетради лежал газетный разворот с большой черно-белой фотографией, сильно увеличенной, судя по ряби: крутая скала торчит над водой.

А дальше подзаголовок.

Ян перечитывал эту заметку уже пятнадцать лет и знал текст почти наизусть.

Два мальчика, пятнадцати и шестнадцати лет, были убиты вчера неизвестным преступником. Они спали в палатке на скале у лесного озера недалеко от Нордбру.

Убийца, по данным полиции, свалил палатку и наносил ножевые удары прямо через ткань, после чего свернул палатку, подкатил к краю скалы и сбросил в воду. Тяжело раненные юноши не смогли выбраться из палатки и погибли от утопления.

Дальше шли еще две колонки текста: интервью с полицейским комиссаром и всякие журналистские рассуждения и догадки.

Была и еще одна вырезка.

Неизвестный водитель легкового автомобиля сбил шестнадцатилетнего юношу и скрылся с места происшествия. Юноша найден в среду утром в канаве недалеко от Нордбру. Без сознания, с разбитой головой, переломанными ногами и множеством ссадин. Его, по-прежнему в бессознательном состоянии, перевезли в Западный госпиталь.

Полиция не исключает связи с двойным убийством на озере менее чем в километре от дороги.

— Возможно, три мальчика решили переночевать в палатке в лесу. Кто-то напал на них с ножом, — предполагает комиссар Ханс Торстенссон из местной полиции.

Нельзя исключить, что все три преступления совершены одним и тем же человеком. Он зарезал двоих, а потом сбил машиной третьего, попытавшегося убежать с места преступления. Однако такую гипотезу комиссар Торстенссон предпочитает не комментировать.

— Следствие будет продолжаться, пока не будут получены ответы на все вопросы, — сказал он.

Интересно, помнит ли кто-нибудь еще про эту историю? Дело было, ни больше ни меньше, пятнадцать лет назад. Родные погибших? Они-то, само собой, помнят, но жизнь идет дальше. Родители, братья и сестры продолжают жить. Они не забыли, но как-то преодолели горе. Более или менее. Но не все. Лилиан, к примеру, так и не смогла вернуться к нормальной жизни.

Полиция, несмотря на обещания комиссара, через пару лет сдала дело в архив. А может, и раньше. Сложили все материалы в папку и отправили на полку, где хранятся дела о нераскрытых преступлениях.