Найди меня - Энн Фрейзер
— Не надо, — попросила Рени, ища доводы, чтобы убедить мать в неразумности такого поступка. — Ты попадешься.
Розалинда направилась к выходу из каньона. Шагая, она ответила через плечо:
— Тут круто. Спасателям придется быть осторожными. Я непременно скажу им.
Она помедлила и обернулась.
На секунду Рени показалось, что сердце матери дрогнуло.
Но нет.
У нее нет сердца. И, как ни странно, Рени приободрилась, когда наконец смогла признать это. Так много вещей никогда не имели смысла. Их натянутые вымученные отношения. То, что мать никогда не подозревала отца в убийствах, хотя они делили одну постель. Можно было задаться вопросом, почему Рени, полицейская, так и не увидела этого. Но все бихевиористы знают: идею, знание, любовь, ненависть, сформировавшиеся в детстве, очень трудно перенаправить, потому что они очень глубоко укоренены и воспринимаются как норма.
— Тебя очень любили, — сказала Розалинда с ясной улыбкой. — Отец обожал тебя. Я обожала тебя, но ты безраздельно владела его сердцем. Хочу, чтобы ты это знала.
«Обожал тебя». Прошедшее время. С этими последними словами она ушла и скрылась за громоздящимися валунами.
Никто никого не дурачил. Обе знали, что она не вернется и никаких спасателей не будет. А Габби Саттон грозит серьезная опасность.
ГЛАВА 42
Розалинда почувствовала, что что-то не так, в ту секунду, когда Рени вышла к ней на террасу. Бедная девочка старалась это скрыть, но от матери не скроешь. У нее не осталось выбора, но Розалинда была рада, что оставила дочь в пустыне, которую та так любила.
О многом Розалинда сказала правду. Она действительно любила дочь. Она просто не могла допустить, чтобы мир узнал ее вторую натуру. Существовало две Розалинды: одну уважали за благотворительную деятельность, а другую немного слишком тянуло к убийству.
Многие бы удивились, узнав, что она никогда ничего не сделала ни одной из девушек, которые жили в ее доме. Это было немыслимо. Эти девушки нуждались в ней и будут нуждаться. Помогать людям, выручать их, спасать их жизни — это доставляет радость. Ей нравилось заботиться о слабых и беспомощных. Это позволяло ей нравиться самой себе, но вот материнство — это не ее. Материнство несло обещание исполненного предназначения, обещание некоего благословенного события, которое сделает тебя завершенным, цельным. Но в реальности это не цельность, а дыра, — дыра, через которую вытечешь весь без остатка.
Весь этот бред, подумать только. «Я не знала ничего о любви, пока не родила ребенка. Я не понимала, что такое настоящее самоотречение, пока не родила ребенка. Я не подозревала, что могу любить кого-то так, как люблю Джимми, или Фанни, или Маргарет».
Ложь, ложь, ложь.
Никто не вынуждал ее обзаводиться ребенком. Да, Бенджамин хотел детей. Она знала это еще до замужества. Иметь ребенка казалось чем-то естественным. Сперва любовь, затем брак, и вот уже Розалинда толкает детскую коляску. Ей промыли мозги фальшивыми образами прелести материнства. Все журналы и телешоу показывают женщин с детьми.
Из тебя выполз ребенок, и ты вдруг должна стать святой. Матерям нельзя ругаться, напиваться или трахаться. Матерям нельзя быть креативными, буйными или соблазнительными.
Розалинда даже и не задумывалась о послеродовой депрессии. Она знала о ней, как знают о возможности родовых травм. Такие вещи происходят с другими, и волноваться из-за таких редкостей во время беременности никому и ни в чем не поможет. Неизвестно, изменилось бы что-нибудь, если бы она заранее озаботилась послеродовой депрессией. Неизвестно даже, в этом ли была проблема. Она верила в депрессии и гормональный дисбаланс. Но корнем всего этого, проклятым корнем, о котором абсолютно никто ничего не говорил, было то, что ребенок, рождаясь, забирает твою душу. Никто не хотел говорить об этом. Но так и было. Ее дух, ее вкус к жизни вытекли через родовой канал. Она решила, что именно потому некоторые съедают послед. Ей надо было съесть свой. Одно время ей снились сны об этом. Съедала сырым и чувствовала, как просыпается к жизни. Иногда ей снилось, что она в больнице, ищет свой послед, бродит по коридорам, ищет в темных комнатах склянки с ярлыками. Находит склянку со своим именем. Но в конце, как это обычно бывает в таких снах, так и не может исполнить свою миссию. Открывает крышку, вдыхает запах формальдегида и отшатывается.
Через два дня после рождения Рени они принесли ее домой. Маленькое красное постороннее нечто, корчащееся, вопящее и писающее.
Розалинда не могла даже смотреть на нее.
Поначалу Бенджамин старался убедить ее кормить ребенка грудью, но она боялась, что дитя высосет из нее последние капли жизни.
Розалинда целыми днями лежала в кровати, уставившись в стену, запоминая каждый дефект покраски. Единственными связными мыслями были фантазии о том, как она избавится от ребенка. Может, забывает ее на заднем сиденье. Или направляет машину в океан, а сама выпрыгивает в последнюю минуту, чтобы доплыть до берега. Она воображала последствия и сочувствие.
Она не говорила ничего Бенджамину, но он, должно быть, понял, потому что однажды в доме появилась его мать. Они с Бенджамином упаковали сумку, и час спустя ребенок исчез. За следующие несколько дней Бенджамин убрал все ее вещи и больше о ней не упоминалось.
Розалинда выбралась из кровати и понемногу начала заниматься собой. Чистить зубы. Мыть голову. Они с Бенджамином, как прежде, начали гулять. Однажды кто-то спросил, где ее ребенок, и она завизжала: «У меня нет ребенка! Я что, похожа на такую, у которой есть ребенок? Я сильная независимая женщина! Не рабыня ребенка!»
Бенджамин увез ее домой.
Она долго плакала.
Он был психологом и думал, что сможет решить ее проблемы, но он не понимал, что у нее нет проблем. Ребенок был проблемой.
Он уговорил ее съездить повидаться с другом. Психиатром, который выписал ей лекарства. Она постепенно возвращалась. Уже не та Розалинда, что прежде, но по крайней мере ее тень.
Через несколько месяцев появилась его мать с девочкой, которая уже могла сама садиться. И уже не такой розовой или красной, как прежде, уже не чудовищем, которое следовало придушить. Она смогла смотреть на ребенка без ощущения, что видит какое-то бледно-розовое подобие своей жалкой души. С помощью Бенджамина она стала видеть в ребенке человека.
— Дети — для нас, — говорил он ей. — Они обогащают нашу жизнь. Мы им ничего не должны. Они здесь для нас, а не наоборот.
— Мы их
