Монс Каллентофт - Летний ангел
Он направляется к пожарной станции. Катит чемодан за собой.
На станции он переодевается в форму, с первой же машиной выезжает в леса, к очагам возгорания, направляется в самый жар и начинает бороться с адским пламенем.
Даниэль Хёгфельдт видел, как Янне — ведь его так зовут, бывшего мужа Малин, — вышел из ворот дома, где расположена ее квартира.
В его походке особый ритм.
Даниэль направлялся в редакцию раньше обычного. Проснулся среди ночи и уже не смог заснуть.
Теперь он сидит за своим письменным столом и думает об этом особенном ритме в движениях Янне, за которым угадывалась мягкость и, как ни странно, любовь.
«Я никогда не смогу с ним соперничать», — думает Даниэль и открывает в компьютере новый документ, потом сбрасывает со стола стопку статьей, найденных на слово «изнасилование», отправляет их в мусорную корзину.
Не в состоянии этим заниматься.
И сидеть здесь не в состоянии.
«Я должен пополнить силы, — думает Даниэль, — вернуть их. Снова найти искру. Но эта искра — не в том, чтобы писать историю изнасилований в Линчёпинге. Это сделает кто-нибудь другой. Может быть, ты, Малин?»
Сон этой ночи.
Мальчик, стоящий возле ее кровати и кричащий: «Мама, мама, помоги мне дышать».
Она отозвалась.
«Ты не можешь дышать?»
Мальчик отвечает:
«Нет, мама, помоги мне».
«Я не твоя мама».
«Ты моя мама. Правда?»
«Нет».
«Помоги мне дышать».
«Почему?»
«Потому что я твой брат».
«Ты не можешь дышать?»
«Нет, ты должна показать мне, как это делается».
— Надо же, как жарко! И так было все время?
Туве сидит над тарелкой с кефиром и хлопьями, Малин стоит возле мойки, допивает третью чашку кофе, готовится запихнуть в себя бутерброд.
— Все это время стояла дикая жара, Туве. И по телевизору сейчас сказали, что это будет продолжаться и дальше.
— Здорово. Тогда я могу поехать искупаться.
— С Маркусом?
— Ну да, с ним или с кем-нибудь из подруг.
— Ты должна мне сказать, с кем пойдешь купаться.
— Разве я не имею права купаться, с кем захочу?
— Прочти газету, и ты узнаешь, почему я хочу знать, где ты и что делаешь.
Туве листает «Корреспондентен». Там несколько страниц об убийствах. Один из заголовков: «Полиция молчит».
— Ужас, — говорит Туве, даже не спрашивает, расследует ли мама это дело, — знает, что именно этим она и занимается. — Так это не тот, которого вы уже засадили в изолятор?
— Туве, это по-настоящему страшно, — говорит Малин. — Да, у нас в изоляторе сидит один подозреваемый. Но ты должна быть осторожна. Не ходить одна. И сообщай мне, где ты.
— Ты имеешь в виду — по вечерам?
— Всегда, Туве. Я даже не знаю, существует ли разница между днем и ночью для того, за кем мы охотимся.
— По-моему, ты преувеличиваешь.
— Не спорь со мной. Если я в чем-то разбираюсь лучше, то как раз в этом.
Малин слышит гнев в своем голосе, словно вся агрессия этого убийственно жаркого лета вырывается наружу, и видит удивленное, испуганное и затем обиженное лицо Туве.
— Прости, Туве, я не имела в виду, что…
— Мне наплевать, что ты имела в виду, мама.
48
Они едут мимо лесного массива Чьелльму в сторону Финспонга, огибая горящие леса по окраине. Часы показывают уже половину десятого. Сегодня они пропустили утреннее совещание — совещаться будут позже.
Она думает о Янне.
Знает, что он уже там, среди дыма, и вовсю работает, борется с языками пламени, стараясь помешать огню распространиться дальше.
— Он уже там, да ведь?
Зак держит руль «вольво» одной рукой, не сводя глаз с дороги; навстречу им попадается пожарная машина.
— Не мог ждать ни секунды.
— Вы с ним очень похожи, ты знаешь об этом?
— В каком смысле?
— Во многих. Но сейчас я имел в виду ваше отношение к работе. Вы оба любите свою работу до безумия, это для вас способ бегства от реальности.
— Зак, ты этого не говорил, а я не слышала. Как дела у Мартина в перерыве между сезонами?
— Наверняка отлично. Он обожает беговые тренировки.
— Что там слышно из Штатов?
— Его агент, судя по всему, ведет переговоры с несколькими клубами. Скоро все прояснится, мальчик на верном пути.
В мае Мартин впервые выступал за национальную сборную на соревнованиях за Кубок мира, Заку пришлось ехать в Прагу и смотреть этот матч — под нажимом жены. Малин знала, что он ненавидит летать так же сильно, как ненавидит хоккей.
— Там он разбогатеет, — говорит Малин.
— Да, благодаря тому, что будет гонять эту черную фигульку и ездить по льду на коньках.
— Благодаря тому, что он всех нас развлекает, — возражает Малин.
Она думает о своих мечтах в отношении Туве: что она станет врачом или адвокатом, получит ясную и однозначную профессию, о каких все родители мечтают для своих детей. Или писателем — она ведь беспрерывно читает и пишет в школе такие сочинения, что учителя удивляются.
— Хоккей — игра для дураков, — говорит Зак. — Больше ничего.
— Не будь так строг к нему.
— Парень пусть делает что хочет, но я никогда не смогу полюбить эту игру.
Дорога пробивается через лес. Вокруг них пустынно, все живое давно сбежало, спасаясь от огня, и через пятьдесят минут они в Финспонге.
Родной город де Геера.[22]
Город пушек. Исключение из правил. Отличный городок для жизни с маленькими детьми. Идеальное место для того, кто хочет спрятаться.
Навигатор приводит их к нужному месту. Стюре Фолькман живет в забытом богом переулке на задах оживленной торговой улицы прямо в центре города. Дом двенадцать — трехэтажный, на первом этаже разместилось Общество инвалидов.
Они паркуют машину. Дверь подъезда не заперта, Финспонг — такой крошечный городок, что здесь не от кого запираться, днем народ входит и выходит кому как нравится.
Они находят его имя на серо-зеленой табличке с белыми буквами — он живет на третьем этаже.
— Вот где устроилась эта сволочь, — бурчит Зак.
— Не заводись, — говорит Малин. — Он старый человек.
— Конечно старый. Но есть поступки, которые никогда не забываются и не прощаются.
— Убирайтесь! — раздается сиплый голос через щель почтового ящика.
В нем слышится такая откровенная злоба, с какой Малин никогда раньше не сталкивалась, и розовые стены подъезда начинают казаться кроваво-красными.
— Я не собираюсь ничего покупать. Убирайтесь!
— Мы ничего не продаем. Мы из полиции Линчёпинга и хотели бы поговорить с вами. Откройте.
— Убирайтесь.
— Открывайте. Немедленно. Иначе я вышибу дверь.
Должно быть, мужчина за дверью почувствовал, что Зак настроен серьезно, — замок щелкает, дверь распахивается.
Высокий сухощавый мужчина со сгорбленной спиной, весь скрюченный, по всей видимости, от болезни Паркинсона.
«Убийца не ты», — думает Малин, но они и не предполагали этого.
Длинный нос отвлекает внимание от слабой линии подбородка. Стюре Фолькман смотрит прямо на них своими серыми холодными глазами. Холодными, как тундра, как ночь за полярным кругом, как мир, лишенный огней, — таков этот взгляд.
Черные габардиновые брюки. Белая нейлоновая рубашка и серый пиджак, несмотря на жару.
— Какого черта вам от меня нужно?
Малин смотрит на его руки. Длинные белые бескровные пальцы, как щупальца, готовые проникнуть в тебя.
Зеленые плюшевые кресла.
Черно-белые фотографии хуторов, когда-то принадлежавших родне, давно уже проданных.
Тяжелые шторы из красного бархата, не пропускающие свет. Полка с книгами по химии, все тома немецкого лексикона «Дуден».
— Мне нечего вам сказать.
Таким был ответ Стюре Фолькмана, когда они изложили свое дело.
Однако Малин и Зак прошли в гостиную, уселись в кресла и стали ждать.
Стюре Фолькман потоптался в прихожей.
Потом они услышали его шаги в кухне, педантично вылизанной, Малин обратила на это внимание, когда они проходили мимо, — старые ножи с бакелитовыми рукоятками, стоящие на подставке возле мойки.
Наконец он зашел в комнату.
— Уходите.
— Только после того, как вы ответите на наши вопросы.
— Уезжайте обратно в свой вонючий Линчёпинг. Вы ведь оттуда приехали. Я был в прошлом месяце в вашей больнице. Какой у вас там отвратительный уролог.
Он плюхнулся на деревянный стул возле книжной полки.
— У меня никогда не возникало трений с законом.
— А должны были бы возникнуть.
— Почему это?
— Вы подвергали Луису Свенссон сексуальному насилию, многократно, не пытайтесь отрицать, нам все об этом известно.
— Я…
— И вы наверняка вели себя так же в вашей новой семье. Где они сейчас?
