Бернар Миньер - Круг
Канте взглянул на собеседника: обещание свободы и денег внесло некоторое успокоение в его душу. Толстяк сунул руку во внутренний карман пиджака, достал оттуда флешку и протянул на ладони Дриссе.
— Всего и делов — вставить флешку в компьютер и включить его, остальное не твоя забота. Через три минуты вытащишь флешку, выключишь компьютер — и конец. Баста. Никто никогда ничего не узнает. Отдашь мне флешку, получишь две тысячи евро и больше никогда обо мне не услышишь. Даю слово.
— Где? — спросил Дрисса Канте.
Ощущение такое, будто едешь сквозь стену огня. Тень от каждого перелеска становится благословением. Элвис Констанден Эльмаз опустил стекло, но воздух еще не успел остыть, и он чувствовал себя, как индейка в духовке. Хорошо еще, что местность вокруг лесистая и день клонится к закату. Элвис повернул направо на перекрестке, у дерева с объявлением на щите:
УЧАСТОК ВОИТЕЛЕЙ
РАЗВЕДЕНИЕ СТОРОЖЕВЫХ СОБАК
Он съехал на старую дорогу с растрескавшимся асфальтом. На фоне оранжевого заката черными тенями выделялись амбар и ветряк. Он потел не только от жары. Вечерние тени заставляли его нервничать. Элвис Эльмаз отчаянно трусил. В больнице он разыграл классный спектакль перед легавыми, хотя сразу все понял. Вот дерьмо! Ну вот, снова… У него заболел желудок, как будто кишки решили завязаться в узел. Проклятье! Он не хочет умирать. Он не даст себя закопать, не сдохнет, как эта дура-преподавательница… Он им себя покажет! Элвис стукнул кулаком по рулю — от ярости и страха. Где вы, грязные ублюдки, не прячьтесь, я сам вас закопаю! Сдеру с вас шкуру, психи недоделанные! Прошлым вечером он не заметил, как они подобрались к нему. Сербы, как бы не так! Байку о девке и сербах он придумал для полиции и попросил дружков из бара все подтвердить… Там полно таких, как он, тех, кто на условно-досрочном, выпущенных под залог и ожидающих суда или готовящих новое ограбление. Они его почти достали, но он обратил их в бегство. Вокруг было слишком много потенциальных свидетелей, и это его спасло. Надолго ли? Существовало другое решение — можно сознаться, — но тогда дело снова откроют, остальные расскажут, как все случилось в ту ночь, и за него возьмутся семьи. Будет суд, приговор и тюрьма. Сколько ему светит с его послужным списком? Нет, на кичу он не вернется. Ни за что.
Рядом с проржавевшим почтовым ящиком и цветущим пенно-кружевным кустом бузины стоял второй щит, приглашающий свернуть на тряскую ухабистую грунтовую дорогу. Элвис покрепче вцепился в руль, переехал по бревенчатому мостику на другой берег ручья, протекавшего через кукурузное поле. Вокруг сгущались вечерние тени. Последние сто метров он ехал между деревьями, практически в полной темноте, и нервы у него совсем разошлись. На третьем, самом большом, щите перечислялись породы собак:
Ротвейлеры, доберманы, бельгийские овчарки, мастифы, аргентинские и бордоские доги
В углу красовалось весьма условное изображение пса — Элвис сам сделал рисунок и очень им гордился. Из-за стоявших справа от дороги деревьев доносились громкий лай, тявканье, скулеж. Элвис ухмыльнулся, услышав, как яростно рычат друг на друга его милые песики, как бросаются грудью на прутья клеток, распаляя кровь. Потом все стихло.
Даже собаки страдают от этой несусветной жары. Он выключил двигатель, вышел из машины, хлопнул дверцей и окунулся в тишину.
Воздух был неподвижным и тяжелым, как свинец, назойливо зудела мошкара, пощелкивал остывающий двигатель. Элвис вытащил из кармана джинсов пачку сигарет, закурил, вытер пот со лба и с наслаждением вдохнул терпкий, опасный запах хищников. Потом направился к дому. Швы под промокшей от пота повязкой чесались, тело болело, но он был рад, что выбрался из больницы и вернулся домой, к своим любимым псам.
И своему оружию.
Усиленному ружью «Риццини» 20-го калибра для охоты на крупную дичь.
Еще несколько метров — и он окажется дома. В безопасности. Элвис пересек неосвещенную лужайку, поднялся по ступенькам на веранду и вставил ключ в замочную скважину. До сегодняшнего дня житье-бытье посреди леса давало много преимуществ. Дела, которые он обделывал, требовали покоя и скрытности. С бабами Элвис давно завязал — слишком велик риск, слишком много проблем, собачьи бои и дурь гораздо надежней и намного доходней. Наркота, по словам одного писателя — книг его Элвис не читал, но готов был подписаться под каждым словом, — «идеальный продукт и безупречный товар». Сегодня он предпочел бы оказаться в городе и затеряться в толпе, где они не смогут его достать, но собак нельзя надолго оставлять одних. Пока хозяин валялся в больнице, они наверняка сильно проголодались, но сейчас он к ним не пойдет — нет ни сил, ни духу, да и темень вокруг непроглядная. Ничего, завтра с утра нажрутся от пуза. Элвис закрыл дверь и с порога рванул за ружьем и патронами. Давайте, подходите, гады, полу́чите по полной. Никто не смеет и пальцем тронуть Элвиса, он всех вас отымеет.
28
Потерянные сердца
Марго изнемогала от жары. Майка промокла от пота и прилипла к спине, а влажная челка — ко лбу. Она освежила лицо холодной водой у раковины за ширмой, взяла полотенце и открыла дверь, собираясь сходить в душ, но тут услышала голоса.
— Что тебе? — спросила Сара.
— Идем, с Давидом плохо.
— Послушай, Виржини…
— Шевелись!
Марго выглянула в коридор. Виржини и Сара стояли друг напротив друга, одна — в коридоре, другая на пороге спальни. Второкурсницы имели право на индивидуальные комнаты. Сара кивнула, на мгновение вернулась к себе, но тут же вышла, и они направились к лестнице.
Проклятье!
Марго не знала, как поступить. Виржини была по-настоящему встревожена. Она упомянула имя Давида… Девушка приняла решение за полсекунды, надела на босу ногу «конверсы», выскользнула в пустой коридор и бесшумно помчалась к лестнице.
Она слышала, как Сара и Виржини идут вниз по широким каменным ступеням и что-то возбужденно обсуждают. Марго поправила шорты и поспешила следом, держась рукой за перила. Через витражное стекло на площадке между этажами она увидела солнце, заходившее за здания, черневшие на фоне пламенеющего заката. Девушка вышла на воздух, и он показался ей плотным, как стекло, но вечер, как целебный бальзам, постепенно смягчал ожог дня.
Она поискала взглядом Сару и Виржини и увидела их на входе в лес, за теннисными кортами.
Марго побежала следом, стараясь двигаться бесшумно и на ходу отмахиваясь от назойливых мошек. На опушке тени были глубже. Они сливались, образуя пугающее царство полусвета-полутьмы, куда девушке совсем не хотелось углубляться.
Куда они делись? В лесу хрустнула ветка, потом раздался вскрик Сары: «Давид!» Прямо перед Марго начиналась узкая тропинка, пролегавшая через тенистый подлесок. Она ни за что туда не войдет, пора вернуться в корпус. Увы, любопытство и желание все узнать взяли верх, и Марго пошла к лесу.
Будь что будет!
Девушка пробиралась между кустами, раздвигала ветки, чувствуя прикосновения шелковистых нитей паутины. Тысячи насекомых вились вокруг Марго, привлеченные запахом ее кожи, крови и пота. Она старалась ступать осторожно и не шуметь, хотя Сара и Виржини вряд ли могли ее услышать. Какая-то мерзкая тварь больно укусила Марго в шею, и она с трудом удержалась от инстинктивного желания прибить ее звонким шлепком.
— Давид, чертов несчастный кретин, что ты творишь?
Она их нашла… От страха у Марго пересохло во рту, она шагнула вбок, у нее под ногой хрустнула сухая веточка, но те трое были слишком заняты, чтобы обращать внимание на посторонние звуки.
— Боже, Давид, зачем ты это делаешь?
В голосе Сары звучали панические нотки. Паника, как заразная болезнь, передается воздушно-капельным путем, и Марго едва сдерживалась, чтобы не дать деру. Она заставила себя сделать еще несколько шагов и увидела залитую вечерним светом лужайку.
Что, черт возьми, здесь происходит?
Обнаженный по пояс Давид находился на другом конце поляны, у серого ствола дерева. Он стоял — нет, почти висел, цепляясь за две нижние толстые ветки, в позе распятого Спасителя. Голову он держал склоненной вниз, упираясь подбородком в грудь, словно был без сознания. Лица его Марго видеть не могла — только светлые волосы. И бородку. Белокурый Христос… Внезапно Давид резко поднял голову, и Марго едва не отшатнулась, встретив безумный, блуждающий взгляд побелевших от бешенства глаз.
Марго вспомнила слова из песни «Depeche Mode», которую пел Мэрилин Мэнсон: «Your own Personal Jesus, someone to hear your prayers, someone who cares…» — «Твой личный Иисус, тот, кто слышит твои молитвы, тот, кто на них отвечает…».
Легкий ветерок коснулся верхушек деревьев. Марго вздрогнула, как от удара током, заметив на груди Давида красные следы, похожие на свежие ритуальные надрезы… Потом она увидела нож… В правой руке… С окровавленным лезвием.