Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КЛИНИКУ ТРАВМАТИЧЕСКИХ ПОВРЕЖДЕНИЙ ГОЛОВНОГО МОЗГА ОЗЕРНОГО РЕГИОНА! ИСПОЛЬЗОВАНИЕ МОБИЛЬНЫХ ТЕЛЕФОНОВ И ДРУГИХ ТЕЛЕКОММУНИКАЦИОННЫХ УСТРОЙСТВ ЗАПРЕЩЕНО.
ПОМОГИТЕ НАМ ПОДДЕРЖИВАТЬ ТИШИНУ!
БЛАГОДАРИМ ЗА ПОНИМАНИЕ.
Ходжес подходит к стойке, где его уже ждет бейдж посетителя. Старшая медсестра знает Ходжеса. После четырех лет знакомства они почти что давние друзья.
– Как ваша семья, Бекки?
Она отвечает, что в добром здравии.
– Сломанная рука сына срослась?
Она отвечает, что да. Гипс сняли, и через неделю, может, две, он сможет избавиться от повязки.
– Отлично. Мой мальчик в палате или на лечебной физкультуре?
Она отвечает, что в палате.
Ходжес по коридору направляется к палате 217, пребывание в которой пациенту оплачивает штат. По пути встречает санитара, прозванного медсестрами Библиотечный Эл. Ему за шестьдесят, и он, как обычно, толкает перед собой тележку с книгами в мягкой обложке и газетами. В его маленьком арсенале прибавление: небольшой пластмассовый контейнер с электронными читалками.
– Привет, Эл, – здоровается Ходжес. – Как дела?
Хотя Эл обычно болтлив, как и положено санитарам, сегодня глаза у него слипаются, а под ними – лиловые мешки. Видать, кто-то бурно провел вечер. Ходжес думает об этом с улыбкой. С ним такое тоже случалось. Ходжес готов щелкнуть перед глазами Эла пальцами, словно гипнотизер на сцене, но решает, что это будет грубо. Пусть Эл спокойно отстрадает свое похмелье. Раз он в таком состоянии во второй половине дня, Ходжесу не хочется думать, что было утром.
Но не успевает Ходжес пройти мимо, как Эл вырывается из полудремы и улыбается:
– Привет, детектив! Давно не видел вас в наших краях.
– Теперь я просто «мистер», Эл. Ты в порядке?
– Конечно. Просто задумался о… – Эл пожимает плечами. – Даже не знаю, о чем задумался. – Он смеется. – Старение – работа не для слабаков.
– Ты не старый, – говорит Ходжес. – Кто-то забыл сообщить тебе хорошие новости. Шестьдесят – все равно что сорок.
Эл фыркает:
– По-моему, это кусок сами знаете чего.
Ходжес с ним полностью согласен. Указывает на тележку:
– Как я понимаю, мой мальчик книг у тебя не просит?
Эл вновь фыркает:
– Хартсфилд? Нынче он и беренстейновских «Медвежат» не осилит. – Эл стучит себя по лбу. – Ничего не осталось, кроме овсянки. Хотя иногда он тянется к одной из этих штук. – Он достает из контейнера электронную читалку «Заппит». Ярко-розовую, девчачью. – В этих читалках есть игры.
– Он играет в игры? – Ходжес поражен.
– Господи, нет. Никакой регуляции моторики. Но если я включаю одну из демоверсий, например, «Барби идет по подиуму» или «Место рыбалки», он смотрит их часами. Они повторяются по кругу, но разве он об этом знает?
– Догадываюсь, что нет.
– Догадка верная. Я думаю, ему нравятся звуки: пиканье, постукивание, звоночки. Когда я прихожу через два часа, читалка лежит на его кровати или на подоконнике – экран темный, аккумулятор сел. Но что с того, им это не вредит, три часа на зарядке – и читалка как новенькая. Его-то не подзарядишь. Но это скорее хорошо. – Эл морщит нос, словно унюхал что-то противное.
Может, да, может, и нет, думает Ходжес. Пока Хартсфилду не становится лучше, он здесь, в уютной больничной палате. Вид из окна, конечно, не очень, зато кондиционированный воздух, цветной телевизор, в любое время – розовая читалка «Заппит», чтобы смотреть на нее. А будь он compos mentis – в здравом уме и твердой памяти, способный защищать себя, юридически выражаясь, – пришлось бы ему предстать перед судом по десятку обвинений, включая убийство девяти человек. Десяти, если окружной прокурор решит добавить мать говнюка, которая умерла от отравления. А после этого его будет ждать тюрьма Уэйнесвилл, где он и останется до конца жизни.
Там никаких кондиционеров.
– Отдохни, Эл. Ты выглядишь усталым.
– Нет, я в порядке, детектив Хатчинсон. Наслаждайтесь вашим визитом.
Эл катит тележку дальше, Ходжес, нахмурив брови, смотрит ему вслед. Хатчинсон? Откуда это, черт побери, взялось? Ходжес приходит сюда уже четыре года, и Эл прекрасно знает его фамилию. Или знал. Господи, остается надеяться, что у этого парня не раннее старческое слабоумие.
Первые четыре месяца у двери палаты 217 стояли два охранника. Потом один. Теперь ни одного, потому что охрана Брейди – пустая трата времени и денег. Едва ли надо опасаться, что преступник сбежит, если он не может самостоятельно добраться даже до туалета. Каждый год начинаются разговоры о переводе его в более дешевое заведение на севере штата, и каждый год прокурор напоминает, что этот господин, с поврежденным мозгом или нет, формально ожидает суда. И проще держать его здесь, потому что клиника сама оплачивает немалую часть расходов. Для врачей – особенно для доктора Феликса Бэбино, главного невролога – Брейди Хартсфилд исключительно интересный клинический случай.
Сегодня он сидит у окна в джинсах и клетчатой рубашке. Отросшие волосы нуждаются в стрижке, но вымыты и блестят золотом в солнечном свете. Какая-нибудь девушка с радостью зарылась бы в них пальцами, думает Ходжес. Если бы не знала, каким он был монстром.
– Привет, Брейди.
Хартсфилд не реагирует. Он смотрит в окно – но видит ли кирпичную стену гаража, единственное, что можно увидеть? Знает ли, что в палате Ходжес? Знает ли, что в палате вообще кто-то есть? Это вопросы, на которые хочет получить ответы целая команда неврологов. И Ходжес тоже. Он присаживается на край кровати, думая: Был монстром? Или остался?
– Давненько не виделись, как сказал хористке сошедший на берег моряк.
Хартсфилд не отвечает.
– Я знаю, шутка с бородой. У меня их сотни, спроси мою дочь. Как сам?
Хартсфилд не отвечает, руки лежат на коленях, длинные белые пальцы переплетены.
В апреле 2009 года Брейди Хартсфилд угнал «мерседес-бенц», принадлежавший тете Холли, и сознательно, на большой скорости врезался в толпу безработных у Городского центра. Убил восьмерых и причинил тяжелые увечья двенадцати, включая Томаса Зауберса, отца Питера и Тины.
Тогда ему удалось выйти сухим из воды. Ошибка Хартсфилда состояла в том, что он написал Ходжесу, к тому времени вышедшему на пенсию, издевательское письмо.
На следующий год Брейди убил кузину Холли, женщину, в которую Ходжес успел влюбиться. И надо же, именно Холли остановила часы Брейди Хартсфилда, практически вышибив ему мозги Веселым ударником Ходжеса, прежде чем Хартсфилд успел взорвать бомбу и убить несколько тысяч подростков на концерте поп-группы.
Первый удар Веселого ударника проломил Хартсфилду череп, а вот второй привел к необратимым последствиям. Брейди привезли в Клинику травматических повреждений головного мозга в глубокой коме, и его шансы выйти из нее стремились к нулю. Так сказал доктор Бэбино. Но в дождливый ноябрьский вечер 2011 года Хартс-филд открыл глаза и заговорил с медсестрой, которая меняла капельницу. (Раздумывая об этом моменте, Ходжес всегда представляет себе доктора Франкенштейна, кричащего: «Он ожил! Он ожил!») Хартсфилд сказал, что у него болит голова, и попросил позвать мать. Когда прибежавший доктор Бэбино предложил пациенту проследить взглядом за его пальцем, Хартсфилд смог это сделать.
За тридцать месяцев, прошедших с того вечера, Брейди Хартсфилд говорил часто (хотя с Ходжесом – никогда). По большей части он просит позвать мать. Когда ему говорят, что она умерла, он иногда кивает, вроде бы понимая… но через день или через неделю повторяет просьбу. Он может выполнять простые инструкции в центре физиотерапии, в каком-то смысле ходит, точнее, передвигает ноги, опираясь на санитара. В хорошие дни ест сам, но не одевается. Его состояние оценивают как полукататоническое. По большей части он сидит в палате, глядя на обои – с цветочками – или на кирпичную стену за окном.
Но благодаря некоторым загадочным событиям последнего года Брейди Хартсфилд стал в Клинике травматических повреждений головного мозга легендарной личностью. Конечно, это слухи и домыслы. Доктор Бэбино их отметает и отказывается о них говорить… однако некоторые санитары и медсестры говорят, а один ушедший на пенсию детектив готов снова и снова их слушать.
Ходжес наклоняется вперед, свесив руки между колен, и улыбается Хартсфилду.
– Ты притворяешься, Брейди?
Брейди не реагирует.
– А зачем? Все равно будешь сидеть под замком до конца жизни, так или иначе.
Брейди не реагирует, но поднимает руку. Едва не попадает себе в глаз, в последний момент соображает, куда метит, и просто откидывает со лба прядь волос.
– Хочешь спросить о матери?
