Джон Гришэм - Пора убивать

Карл Ли пробормотал что-то сквозь прутья решетки.

— Они съедят тебя, Карл Ли.

В субботу, когда в кабинете Оззи зазвонил телефон, на дежурстве был Мосс Джуниор Тэтум. Звонил сам шериф.

— Что подняло тебя в такую рань? — спросил Мосс.

— Не уверен, что я уже проснулся. Послушай, Мосс, ты помнишь такого старого негритянского священника Стрита, преподобного Исайю Стрита?

— Признаться, нет.

— А должен бы. Он более пятидесяти лет вел службы в храме Спрингдэйла, что к северу от города. Первым вступил в Ассоциацию защиты прав чернокожих, еще в шестидесятых. А потом стал учить всех ходить на демонстрации и устраивать бойкоты.

— А, вот теперь вспомнил. У него еще были какие-то неприятности с Кланом.

— Да, сожгли его дом, а самого избили, ничего более серьезного. Это было летом шестьдесят пятого.

— Мне казалось, он уже несколько лет как умер.

— Нет, вот уже десятый год он еле передвигается, но пока жив. Позвонил мне сегодня в полшестого и проговорил целый час, перечисляя все то, что когда-то сделал для меня в политическом плане. Напомнил, так сказать, о долгах.

— И чего же он хотел?

— Подъехать к семи утра в тюрьму, чтобы встретиться с Карлом Ли. Я не знаю зачем. Будь с ним поласковее. Усади их обоих в моем кабинете и дай возможность поговорить. Я подойду позже.

— Хорошо, шериф.

В шестидесятых преподобный Исайя Стрит был движущей силой всех кампаний по защите гражданских прав в округе Форд. Вместе с Мартином Лютером Кингом он маршировал по улицам Мемфиса и Монтгомери. Он устраивал демонстрации протеста в Клэнтоне, Кэрауэе и ряде других городков на севере Миссисипи. Летом шестьдесят четвертого он пригласил к себе студентов из северных штатов, с тем чтобы координировать их деятельность в защиту чернокожих избирателей. Кое-кто из них с тех пор время от времени приезжал навестить старика и подолгу жил в его доме. Радикалом он не был. Спокойный, располагающий к себе, интеллигентный, он завоевал уважение черного населения и почти всего белого. Он являл собой как бы сдержанный голос рассудка посреди океана ненависти и раздоров. В шестьдесят девятом он неофициально возглавил кампанию по десегрегации школьного обучения, и жизнь с той поры в округе вошла в спокойное русло.

Перенесенный в семьдесят пятом инсульт почти полностью парализовал правую половину его тела, но не затронул мозг. Сейчас, превратившись в семидесятивосьмилетнего старика, он с трудом, но сам передвигался с помощью палки. Гордо и с достоинством, держа спину прямой, насколько это было возможно.

У дверей его встретили и с почтением провели в кабинет шерифа, где старик осторожно уселся. От предложенного кофе он отказался, и Мосс вышел, чтобы лично привести Карла Ли.

— Ты не спишь, Карл Ли? — шепотом спросил он, не желая будить других, которые чего доброго тут же начнут требовать завтрака, лекарств, встречи с адвокатом, освобождения под залог или девочек.

Карл Ли тут же сел на своей койке:

— Не очень-то тут спится.

— К тебе посетитель. Пошли. — Мосс тихонько приоткрыл дверь камеры.

Карл Ли видел священника много лет назад, когда тот обращался с напутственной речью к выпускникам Ист-Хай, школы для чернокожих. После того как старика хватил удар, они больше не встречались.

— Карл Ли, вы знакомы с преподобным Исайей Стритом? — спросил, как полагается, Мосс.

— Да, мы виделись в прошлом.

— Хорошо. Тогда я закрою дверь и дам вам поговорить.

— Как поживаете, сэр? — вежливо осведомился Карл Ли, садясь на диван рядом со стариком.

— Замечательно, сын мой. А ты?

— Хорошо настолько, насколько это возможно.

— Мне ведь тоже приходилось бывать в тюрьме, ты знаешь. Много лет назад. Конечно, это — ужасное место, но, думаю, и через него нужно пройти. Как к тебе здесь относятся?

— Отлично, просто отлично. Оззи позволяет мне делать все, что я захочу.

— Да, Оззи. Мы все гордимся им, не правда ли?

— Еще бы. Он человек порядочный. — Карл Ли внимательно смотрел на хрупкую старческую фигуру с палкой в руке.

Тело его собеседника было немощным, но ум по-прежнему быстр, а голос тверд.

— Тобой мы тоже гордимся, Карл Ли. Я не сторонник насилия, но иногда случается так, что и оно становится необходимым. Ты поступил правильно, сын мой.

— Да, сэр, — негромко согласился Карл Ли, вовсе не уверенный, что ответ его должен звучать именно так.

— По-видимому, тебя интересует, почему я вдруг пришел сюда.

Карл Ли кивнул. Старик ударил несколько раз палкой об пол.

— Меня беспокоит вопрос твоего оправдания. Он беспокоит все чернокожее население. Будь ты белым, ты скорее всего отправился бы в суд и был бы там оправдан. Совершить насилие над ребенком — это чудовищное преступление, и у кого же язык повернется обвинить отца за то, что он восстановил справедливость? Белого отца, нужно бы добавить. Чернокожий отец в такой же ситуации вызывает такое же сочувствие среди себе подобных, и тут возникает одна маленькая деталь: жюри присяжных будет целиком из белых. Значит, перед этим жюри у белого отца и у чернокожего отца шансы будут разными. Мои рассуждения тебе понятны?

— Думаю, да.

— Самое главное — это жюри. Вина против невиновности. Свобода против тюрьмы. Жизнь против смерти. И решать это будет жюри. Не очень-то это надежная штука — вверять жизнь живого существа в руки двенадцати заурядных граждан, которые мало разбираются в законах и к тому же еще просто напуганы процедурой суда.

— Да, сэр.

— Если белое жюри оправдает тебя за убийство двух белых мужчин, то этот факт сослужит чернокожему населению Миссисипи такую службу, сравниться с которой сможет лишь процесс десегрегации наших школ. И даже не для Миссисипи — для всей страны. О твоем деле известно всем, за ним наблюдает великое множество людей.

— Я сделал только то, что должен был сделать.

— Совершенно верно. Ты сделал то, что считал правильным. И это было правильно; пусть даже жестоко и некрасиво, зато правильно. В этом уверено большинство черных и белых, можешь мне поверить. Но отнесутся ли к тебе так же, как к белому? Вот в чем проблема.

— Что, если меня признают виновным?

— Признание тебя виновным — это все равно что пощечина всем нам. Это явится символом глубоко укоренившегося расизма, старых предрассудков, старой ненависти. Это будет катастрофа. Тебя не должны признать виновным.

— Я делаю все, что от меня зависит.

— Так ли это? Давай-ка поговорим о твоем адвокате, если мне будет это позволено.

Карл Ли кивнул.

— Ты виделся с ним?

— Нет. — Карл Ли опустил голову, потер глаза. — А вы?

— Да, виделся.

— Виделись? Когда?

— В шестьдесят восьмом, в Мемфисе. Я был там вместе с доктором Кингом. В то время Маршафски и некоторые другие адвокаты представляли интересы городских рабочих-мусорщиков, объявивших забастовку. Маршафски попросил доктора Кинга покинуть город, так как он якобы, по заявлению самого Маршафски, раздражал белое население, провоцировал черное и всячески мешал ходу переговоров противоборствующих сторон. Вел адвокат себя вызывающе нагло. Он даже обрушился на доктора Кинга с бранью, но без свидетелей, конечно. Мы тогда решили, что он предает рабочих и получает тайком за это деньги от городских властей. Думаю, что мы не ошибались.

Карл Ли глубоко дышал и кончиками пальцев потирал виски.

— Я проследил его карьеру, — продолжал между тем его гость. — Он сделал себе имя, защищая гангстеров, воров и убийц. Некоторых ему действительно удается увести от ответственности, но все его клиенты всегда виновны. Достаточно знать, что перед тобой его подзащитный, как тут же становится ясно: он виновен. Вот это меня и волнует больше всего. Боюсь, тебя признают виновным просто из-за такой вот ассоциации.

Плечи Карла Ли поникли, локтями он уперся в колени.

— Кто просил вас прийти сюда? — мягко спросил он.

— У меня был разговор с одним из старых друзей.

— С кем?

— Просто с другом, сын мой. Его тоже беспокоит твоя участь. Как, впрочем, и всех нас.

— Но он лучший адвокат Мемфиса.

— Здесь же не Мемфис, не правда ли?

— Он специалист по уголовному праву.

— Вполне возможно, ведь он и сам — преступник.

Карл Ли резко поднялся, пересек кабинет, остановился, повернувшись спиной к старому священнику.

— Я не должен ничего ему платить. Он не стоит мне ни цента.

— Когда смотришь в лицо смерти, сынок, не время говорить о деньгах.

Текли минуты. Оба молчали. Наконец преподобный отец с трудом поднялся с дивана, тяжело опираясь на палку.

— Я сказал достаточно. Мне пора. Желаю удачи, Карл Ли.

Карл Ли пожал протянутую руку.

— Спасибо всем за заботу и вам — за ваш приход сюда.

— Вот что я тебе скажу, сынок. Выиграть твое дело будет довольно трудно. Так не стоит еще туже затягивать петлю на своей шее с помощью таких скользких типов, как Маршафски.