Эндрю Пайпер - Проклятые
На следующей трибуне я бросился бежать.
Но монстр все услышал. Оглянулся и увидел меня.
В несколько прыжков он пересек поле и достиг трибун. Запрыгнул едва ли не на самый верхний ряд кресел. Неровные поверхности, множество препятствий несколько задержали его, но не сильно. Он догонял меня слишком быстро.
Я спрыгнул на пандус, забежал под арку и, миновав ворота, выскочил на Мэдисон-стрит. Миновав ближайший дом, я оглянулся. Тигр как раз выскочил из арки ворот, заметил меня, присел и огромными прыжками бросился вдогонку.
Вверху снова появился мертвенный, ослепительно-яркий летящий свет. К станции «Бродвей» монорельсовой дороги приближался новый состав. Лестница, ведущая на платформу, была от меня ярдах в двадцати.
Я бросился к лестнице, одолел первый пролет, не чуя под собой ног. Второй пролет дался мне значительно тяжелее. Ноги как будто налились свинцом, пришлось хвататься за перила, чтобы руками втянуть наверх непослушное тело.
А вверху уже остановился пассажирский вагон. Двери, зашипев, открылись.
Эй, подождите меня!
Глаза, горящие адским пламенем, уже у подножия лестницы. Тигр с трудом втиснулся в лестничный проем и начал подниматься к платформе. Его чудовищные когти с омерзительным скрежетом царапали бетон ступеней, словно кто-то водил ножом по блюдцу.
Я выбежал на платформу. Зашипели тормоза, освобождая колесные пары от стальных колодок. Мертвецы, набившиеся в вагоны монорельсовой дороги, бесстрастно смотрели на меня. Наблюдали, как я отчаянно бросился к дверям поезда, которые в этот самый момент начали закрываться.
Глава 44
Мне удалось почти все.
Автоматические двери наполовину закрылись, когда я все-таки всунул между сходящимися половинками руку и ногу. Они сдавили мне плечо, спину, но в следующую секунду начали открываться. Я втиснулся в переполненный вагон.
Однако этой заминки хватило и тигру для того, чтобы выскочить из лестничного колодца.
Двери вагонов опять закрылись. Поезд начал трогаться, когда жуткая тварь заскользила когтями по бетону платформы. Могучая туша врезалась в корпус вагона. Возможно, тигр собирался запрыгнуть на крышу поезда, но тут же принял другое решение. Он стоял и смотрел, как поезд удаляется на юг, и в ярости хлестал себя хвостом по бокам.
Меня за дверным окном зверь заметил практически сразу. Его тело напряглось, задние лапы поджались. Огромная пасть разверзлась, и горячий алый язык лизнул белоснежные нижние клыки. Зверь направился к спуску с эстакады.
Он не считал себя побежденным. Он собирался преследовать поезд.
Вагоны слегка покачивались, набирая максимальную скорость.
Я мысленно подгонял состав:
«Ну, быстрей же, быстрее! Ты, кусок ржавого дерьма, ДАВАЙ ЖЕ!»
Впрочем, от моих заклинаний разгромленные автостоянки и разрушенные здания не сильно торопились убегать вдаль. К тому же внизу я, как ни старался, не мог разглядеть хищника с огненным взором.
Впервые с того момента, как я сел в вагон, мне пришло в голову оторваться от окна и посмотреть по сторонам. Я оглянулся и тут же встретился взглядом с глазами попутчиков. Со всеми глазами. Потому что все пассажиры, сколько их ни было в вагоне, смотрели только на меня.
Стоявший в конце вагона здоровенный парень в бандане, и притом безухий, начал протискиваться ко мне через толпу. Те, кто стояли поближе – молодая женщина в сломанных очках и подросток, одна половина тела которого была обожжена до черноты, – тоже напирали как следует. И их только в этом вагоне было не меньше сотни пассажиров. Все эти странники оказались в замкнутом пространстве своих повторяющихся сожалений. Они ездили по кругу через финансовый центр Детройта и не имели ничего, кроме этого маршрута, который и стал для них обителью в жизни ПОСЛЕ смерти. До тех пор, пока в вагон не заскочил я.
Я поспешно повернулся к ним спиной. Однако это не остановило никого. Они напирали с явным желанием раздавить меня своей массой, а я, вместо того чтобы выставить локти и попытаться сохранить для себя хоть какое-то пространство, позволил им наваливаться и сам изо всех сил прижался к ближайшим соседям.
Потому что поезд уже замедлял ход, подъезжая к станции «Гриктаун». Вот-вот должны были открыться двери. Будь я по-прежнему прижат к ним, меня просто выдавили бы наружу и назад уж точно не пустили бы.
Похоже, пассажиры сами не ожидали, что я добровольно отдамся в их распоряжение. Во всяком случае, они не стали хватать меня руками, а некоторые даже отшатнулись, будто я был разносчиком какой-то инфекции.
Двери открылись. Никто не вошел, никто не покинул вагонов. Двери закрылись.
И вот тогда-то безухий здоровяк наконец добрался до меня.
Начал он с того, что попытался выдавить мне глаза. Одной рукой он схватил меня за волосы, а другой накрыл мое лицо, орудуя при этом большим пальцем как долотом.
Мой крик отчаяния напугал их. Даже парень с банданой встряхнул головой от неожиданности. Не похоже, чтобы, имея только две дырки вместо ушей, он мог что-то услышать, однако мой голос явно до него долетел. Правда, нельзя сказать, чтобы это вызвало у него чувство жалости. Через секунду он снова принялся за меня. Его мозолистый палец снова застыл у меня перед лицом.
Но на этот раз я не дал ему схватить меня за волосы. Чтобы выместить досаду, он заехал мне по физиономии. И, похоже, это действительно несколько подняло ему настроение. Во всяком случае, на губах у него появилось нечто, отдаленно напоминающее улыбку.
Он нанес мне новый удар.
Я смог посмотреть в окно и заметил, что поезд поворачивает к станции «Центр «Ренессанс». Моя остановка.
Двери всего в четырех футах от меня. Но между ними и мной три шеренги пассажиров.
Я рассчитал все точно. Когда, пригнувшись и не обращая внимания на удары, я стал протискиваться к выходу, поезд начал замедлять ход. А уже возле самих дверей я оттолкнул ближайших попутчиков, те повалились назад на стоявших за ними мертвецов, и в результате для меня открылся путь к свободе.
Никто из них не закричал, не выругался и не произнес ни слова. Уже выскочив на платформу, я внезапно сообразил, что за все время, пока я находился в поезде, никто вообще не издал ни звука.
Кроме меня. Я кричал. Громко дышал и плевал кровью.
Собственно, это и все, что должно раздаваться в подобном месте.
Бетонный проход шириной с Вудворд-авеню ведет в главный атриум центра «Ренессанс». На стенах многометровые фотографии автомобилей «Дженерал Моторс» разных годов выпуска. «Форд Сиерра» возвышается над «Гранд Каньоном», «Корвет» несется через соляную равнину, из передних дверей «Кадиллака», стоящего на фоне какого-то гольф-клуба, вылезают роскошные загорелые пассажиры. И все картины вспороты, изрезаны, исколоты так, словно здесь бесновалось стадо обезьян, вооруженных ножами и вязальными спицами.
Я помню, каким было это место, когда оно олицетворяло собой будущее.
Во всяком случае, именно так его всегда называл отец, когда бы мы ни проезжали мимо. Так он говорил о башнях, когда показывал их редким гостям семьи, приезжавшим к нам в Детройт, либо если видел в заставках к экстренным выпускам новостей.
«Вот оно, наше будущее, вон там», – говорил он с оттенком горечи, словно вместе с гордостью приходило и понимание того, что лучше, чем сейчас, уже не будет. И его работодателю, и его городу, и этой «катящейся куда-то к черту» Америке просто некуда больше идти, и следует лишь отчетливо понимать, что у всех у них остается не так много времени.
Для меня центр «Ренессанс» тоже казался отражением будущего, пусть и в мультяшной версии, – цилиндрические зеркальные сооружения, наподобие космического корабля или бокала с шампанским, больше всего походили на кадр из мультсериала «Джетсоны». Конечно, все дело было в его внешнем виде. У меня теперешнего интерьер центра оставлял простое впечатление: слишком просторно, слишком тяжеловесно и чересчур легко поддается воздействию времени. Нечто, построенное с целью опередить свою эпоху, оказалось обречено стать монументом прошлому величию.
Через некоторое расстояние проход начал подниматься и переходить в атриум. Огромное открытое пространство, откуда сквозь выбитые окна на дальней стене открывался вид на реку, схваченную серым льдом. С того уровня, где я стоял, атриум резко уходил на сотню футов вниз к бетонному полу. Я осторожно заглянул вниз. Голова тут же закружилась, однако прежде, чем отступить назад, я все-таки увидел, что осталось от огромного макета, установленного в выставочном зале. Это был масштабный акт Детройта, выполненный из нераскрашенного металла. По кругу в его основании шла надпись: «ГОРОД СТАЛИ». Бейсбольный стадион размером с унитаз. Здания Даунтауна в рост человека.
Когда перед глазами перестали плыть радужные пятна, я стал думать, как пробраться наверх. Путь туда, кроме лестниц (если они еще где-то сохранились), оставался один: на противоположной стороне все семьдесят три этажа пронизывала белая колонна, игравшая роль элеваторной шахты для лифта.
