Эндрю Пайпер - Проклятые
Чем сильнее старалась Эш для нашего отца, тем более он отдалялся от нее. Он раньше всех понял, кто она на самом деле. С первых мгновений ее жизни, после того как она чудесным образом возвратилась из предсмертного состояния и нянечка передала ему на руки дочку-малютку, а он посмотрел в ее голубые глазенки и ничего в них не увидел, ничего не почувствовал. Он распознал в ней пустоту, увидел, что ее либо придется принимать такой, какая она есть, либо, если это не удастся, – полностью отвергать.
Я все это знаю потому, что отец мне сам говорил об этом. В те годы, когда в нашем доме на Фарнум-авеню мы остались с ним только вдвоем, он, будто исповедуясь, признавался в том, что сразу понял, что отныне у него будет ребенок, с которым неизвестно, как обращаться.
«Ее следовало умертвить, Дэнни, – сидя как-то на кухне, сказал он, глядя в стену сухими, без слез глазами. – В будущем ей предстояло жить только для того, чтобы забирать жизни. Я видел это, когда менял ей подгузники, когда кормил фруктовым пюре или держал у себя на коленях. И я видел еще кое-что… Я понимал, что никогда не смогу сделать вид, будто я этого не знал с самого начала».
В ту пору я полагал, что Эш была только второй по значимости причиной, из-за которой отец старался поменьше бывать с семьей. Первой, мне думалось, была работа. Его постоянные задержки в офисе вполне объяснялись снижением продаж автомобилей, произведенных в Америке, что добавляло проблем служащим с верхних этажей, вроде моего отца. Прессинг на них усиливался, требовалось постоянно думать о снижении цен, о том, какие статьи расходов следует урезать, понимая при этом, что твоя собственная должность может оказаться в этом списке. И это не говоря уже о пьющей жене, трусливом сыне, кризисе среднего возраста и тому подобном. Однако ни одна из этих причин не могла заставить отца завести себе второй дом – настоящий дом, хоть и уединенный, – на сорок седьмом этаже штаб-квартиры «Дженерал Моторс» в центре «Ренессанс». Такой причиной была Эш.
И она знала это.
И именно туда я сейчас направлялся. Мой путь лежал к самой высокой башне с закопченными стеклами окон, к той самой, на которой горели две синие буквы, видимые всему потустороннему Детройту. Именно там моя сестра желала находиться больше всего. Не в рабочем кабинете моего отца, а вместе с ним. Хотела делить с ним его самые тайные помыслы. Быть дочерью, которую отец обнимает и считает своим партнером, а не старается вместо этого отдалиться. И, наконец, Эш желала, чтобы не только его жена, но и его дочь могла с гордостью называть свою фамилию.
Через пару кварталов Вудворд-авеню упиралась в полукружье парка «Гранд Серкус». Из окон высоток Бродерик-Тауэр и Кале открывались тысячи возможностей теперь уже с близкого расстояния рассмотреть меня. Одинокого путника, бредущего мимо клочков земли, где когда-то росли деревья, мимо фонтана Эдисона, теперь превратившегося в забитый всяким хламом кратер.
Световой поток.
Неестественно белый, неестественно электрический, он надвигался сзади со стороны парковки, расположенной на Бродвее. И летел на высоте тридцати футов над землей.
Дракон!
Это первое, что пришло на ум.
Воздушный зверь.
Через секунду яркий свет обрушился на меня, и я ослеп и замер на месте, как впадает в оцепенение какое-нибудь дикое животное, когда его на дороге освещают фары автомобиля.
Когда волна света схлынула, я увидел, что вслед за ней мчится череда более тусклых светлых квадратиков, что теперь уж скорее напоминает змею, чем дракона. Змею, проглотившую сотни людей, чьи лица сливаются в одну непрерывную полосу.
Монорельсовая дорога «Пипл мувер». В том, живом Детройте ее вагоны всегда безлюдны, здесь – они переполнены пассажирами.
Поезд скользнул к остановочной платформе «Гранд Серкус Парк», расположенной на пару этажей выше тротуара. Двери вагонов открылись.
Но никто не вышел на перрон. Поезд – это их место, их приговор. Он ездит по кругу до центра города, время от времени забирая новых пассажиров – я видел, как какая-то женщина бросила на платформу свои хозяйственные сумки и вошла в вагон. Однако никто не покидал этот поезд. Так и будет он курсировать по кругу, с течением времени набирая все новых и новых странников, и все теснее будет им ехать, все меньше будет оставаться воздуха, чтобы дышать.
Двери закрылись, и поезд тронулся. Повернул на юг к реке и через секунду исчез.
Я ожидал, что появление поезда привлечет других обитателей затемненных кварталов, однако улицы оставались пустынными. Однако чем дальше к югу, тем больше я был уверен, что за мной наблюдают. Многоэтажные административные здания, построенные более ста лет назад и некогда составлявшие предмет национальной гордости, теперь превратились в простые кирпичные раковины, склонявшиеся ко мне, когда я проходил мимо них. Казалось, они желали услышать, о чем я думаю.
И что бы они услышали, если бы смогли?
Я иду за тобой. И когда я тебя найду, тебе это не понравится.
Впрочем, это я всего лишь пытался убедить себя, подбодрить. Изгнать страх словами.
Но срабатывало это… Да никак не срабатывало!
На углу Вудворд и Гранд-Ривер я остановился перед выбитыми стеклами дома моды «Истерн Виг энд Хейр». Помню с тех пор, как был ребенком: гладкие пластиковые головы, расставленные в несколько ярусов на подставках, у всех волосы уложены по-разному – кудри, локоны, «конские хвосты» и высокие прически с начесом. Изредка, приходя сюда с матерью, я спрашивал: «Можно посмотрю на головы?» И она приводила меня к этим витринам, никогда не спрашивая, что меня в них заинтересовало. А если бы спросила, я бы ответил, что эти головы для меня похожи на Эш. Не по отдельности, а все вместе. Неподвижные изваяния, которым украшениями служат разные взгляды, настроения, призывы.
Головы по-прежнему были там, только парики серьезно поистрепались и запачкались, а то и вообще исчезли. А за подставками с головами я увидел четыре женских манекена, причем два из них – безрукие. Все белые. Алебастровый цвет вампиров.
Я пошел дальше.
И тут один из манекенов шевельнулся.
Я подумал, что это мне показалось, но когда оглянулся, то увидел, что теперь они все двигаются. И они совсем не манекены.
Их глаза следят за мной.
Я развернулся настолько стремительно, что едва не потерял равновесия, но смог все-таки устоять, а потом бросился бежать не раздумывая, надеясь, что мои ноги смогут вынести новый забег. Четверо непонятных созданий остались позади футах в двадцати.
Я срезал угол одного из кварталов и очутился на улице, идущей у дальней стены бейсбольного стадиона. Прожектора на осветительных мачтах все еще горели.
Если удастся туда пробраться, то там можно будет где-нибудь спрятаться.
Я нырнул в ближайшие ворота. Как заправский бегун по пересеченной местности, перепрыгнул через турникет, пробежал под аркой и выскочил на бетонированную площадку, откуда вниз уходили ряды кресел для зрителей. Некоторые места были заняты – теперь я это видел. На стадионе, рассчитанном на сорок тысяч человек, сейчас находилось всего несколько сотен зрителей, разбросанных по всем трибунам. И все наблюдали за событиями, разворачивавшимися на поле.
Мне пришлось пройти вперед и сесть на заднем ряду, чтобы лучше видеть.
Белая разметка баз и линии фола была едва заметна, так как заросла пыльной коричневой травой. Слегка различались остатки питчерской горки. Кружок изрытой земли, похожий на муравейник.
На поле шла игра. Но играли не в бейсбол.
Бегали люди. С первого взгляда их было не больше шести. Некоторые ранены, было видно, как они подволакивают сломанные ноги, зажимают руками отверстые раны. Пытаясь отыскать на открытом прямоугольнике поля место, где можно было бы спрятаться, они обегали тела тех, кто уже упал. Один из беглецов был разорван пополам так, что одна половина тела лежала с левой стороны дальнего поля, а другая половина вообще напротив.
Сначала я даже не понял, от кого они все убегают. Потом увидел…
Тигр с глазами, в которых полыхал красный огонь, вышел оттуда, где когда-то находилась домашняя база игроков. В несколько прыжков догнал жертву, босоногую женщину в тренировочном костюме. Вонзил клыки ей в горло, сломал шею и отшвырнул в сторону.
Некоторые зрители на трибунах зааплодировали. Редкие хлопки эхом разнеслись по стадиону, однако большинство по-прежнему спокойно сидело на своих местах. Теперь они наблюдали, как чудовище направилось к мужчине со сломанной ногой, который в эту минуту безнадежно и отчаянно пытался вскарабкаться на стену, ограждавшую игровую зону.
Я согнулся как можно сильнее и направился вдоль рядов кресел.
С поля послышался дикий крик.
И снова:
Хлоп-хлоп-хлоп…
На следующей трибуне я бросился бежать.
Но монстр все услышал. Оглянулся и увидел меня.
