Лоран Ботти - Билет в ад
— Потому что я догадываюсь, что ты стоишь в центре всей этой истории, — продолжал Жосней. — Это ведь так, правда? Поэтому ты ко мне и обратилась…
— Ты о чем?
— За тобой наблюдали. У полиции были подозрения, что ты в сговоре с этим копом… как бишь его?.. Тевенненом. Ребята из ГИС собирались убить одним выстрелом двух зайцев: арестовать его и тебя прихватить за компанию. Но по какой-то непонятной причине дело сорвалось, потому что как раз в тот вечер, когда ты должна была встретиться с Тевенненом, он, судя по всему, и исчез.
У Клео перехватило дыхание. Это неожиданное сообщение выбило почву у нее из-под ног, а для этого требовалось нечто из ряда вон выходящее, особенно после давнего, почти забытого вечера в темном грязном парке Ла Габана Бьеха, когда ее сердце оледенело раз и навсегда. И однако несколько фраз, произнесенных Жоснеем, нанесли ей удар, подобных которому она не испытывала давно. Вдова застыла на месте, лихорадочно обдумывая ситуацию. Очень быстро она пришла к следующим выводам.
Во-первых, вот уже в который раз она подвергалась серьезному риску — и если бы не вмешательство Анн Шарль, на сей раз копы ее бы точно замели.
Во-вторых, в ее ближайшем окружении завелась крыса. Само собой, такие вещи неизбежны и в то же время непредсказуемы: где-то у самого подножия твоей пирамиды всегда найдется какая-нибудь мелкая шваль, готовая сливать информацию за гроши… Но именно что у подножия, а не на самом верху!
Один только Жамель Зерруки знал о том, что в тот вечер у нее назначена встреча с Тевенненом.
— Это ведь ты виновата в его исчезновении? — настойчиво спросил Жосней.
Этот вопрос позволил ей тут же сделать и третий вывод: поскольку полицейские знали о ее запланированной встрече с Тевенненом, отныне она становилась одной из главных подозреваемых в его убийстве!
— Его жена и сын тоже исчезли, — продолжал Жосней. — Пока никаких следов. Или почти…
Тридцать четыре миллиона!.. Ей нужны эти гребаные тридцать четыре миллиона!..
Клео безотчетно принялась щелкать длинными острыми ногтями по клавиатуре. Щелк! щелк!.. тридцать четыре миллиона!.. щелк!..
— Как мне сообщили, полицейский, занимающийся этим делом, сегодня днем уехал в провинцию. Кажется, там нашлась ее машина…
Но Вдова уже не слушала. Она разглядывала фотографию, только что появившуюся на экране: большой загородный дом в буржуазном стиле за высокой решетчатой оградой, прутья которой были окутаны клубами тумана, напоминающими гигантские комья ваты.
Внизу была изложена, скорее всего, выдуманная история:
«Здесь, в клинике „Надежда“, недалеко от Лавилля-Сен-Жур, я прошел повторный курс лечения, что окончательно избавило меня от наркотиков».
Клео почувствовала, как ее сердце на мгновение замерло, потом заколотилось с удвоенной силой.
— Куда именно — в провинцию? — спросила она абсолютно спокойным тоном, удивившим даже ее саму.
В трубке послышался шорох переворачиваемых страниц.
— В Бургундию, — наконец ответил Жосней.
Некоторое время Клео пристально рассматривала фотографию, не говоря ни слова. Потом задумчиво перевела взгляд на собственный указательный палец…
— Ты слушаешь? — спросил Жосней.
…палец, который только что совершенно случайно щелкнул по ссылке с этой фотографией, наугад выбрав ее из сотен других…
Перст божий.
57
Самое обычное желание пописать заставило Давида очнуться от странного полуобморочного состояния, в котором он пребывал, блуждая между сном и явью.
Слишком одурманенный, чтобы сразу встать, он рассматривал обстановку: маленький столик на колесиках, кресло, жалюзи на окне, сквозь которые пробивался лунный свет, бросая слабые отблески на металлическое изголовье кровати — слишком высокой, не похожей на обычную…
Понемногу к нему стали возвращаться воспоминания о последних часах, предшествующих обмороку, и почти сразу же — осознание того, что он не хочет ничего вспоминать, ни о чем знать, не хочет принять очевидную истину, на сей раз представшую ему во всей полноте и ясности; напротив, хочет укрыться от нее, хотя это было все равно что отвернуться от прозрачного родника с кристально чистой водой и погрузиться в кипящую хаотическую магму, пытаясь найти там возможное объяснение случившемуся, восстановить события по обрывкам воспоминаний… Комод… катящиеся носилки… белый халат бородатого доктора, то и дело повторяющего: «Не бойся, это не больно…», когда Давиду делают укол, а потом помещают в какую-то трубу, похожую на ствол гигантской пушки и ревущую, словно адская машина… И все время этот ужасный шум в голове, сначала слабый и даже мелодичный, как пение сирены, а потом перерастающий в нескончаемый крик боли… Постепенно стали возвращаться и другие детали, хотя и не полностью: он помнил, как мама гладила его по голове; помнил человека рядом с ней — Джорди, их нового знакомого, который ему сразу понравился; помнил, что Джорди с мамой вроде бы о чем-то спорили… но о чем? И сколько времени он пролежал здесь, в больничной палате? Это ведь больничная палата?.. Он попал сюда, потому что хотел потренироваться… в вызывании силы. Он пробудил ее в себе… но слишком резко. Да, теперь он все вспомнил. В том числе и мамины предостережения. Значит, он в больнице. Здесь, в палате, слишком жарко… Хочется пить. И писать.
Давид перевел взгляд на прикроватный столик. В полусумраке комнаты он разглядел графин с водой и стакан. Он отбросил одеяло, взял графин и налил в стакан воды, едва не задев какой-то странный воронкообразный пластмассовый предмет, стоявший рядом с графином. Похоже, эта штука — как раз для того, чтобы писать в нее… а может, и нет. Ему не хотелось рисковать. Впрочем, даже если и так, Давид не хотел, чтобы полная ночная посудина оставалась стоять рядом с кроватью, да еще на столе. Как на это посмотрит медсестра?.. Нет, слишком стыдно…
Он спустил босые ноги на пол и удивился, ощутив нагретые плитки. Не зажигая свет, ориентируясь лишь по отблескам лунных лучей, пробивающихся сквозь туман, и по слабому свету, проникающему в палату из коридора сквозь круглое застекленное окошко в двери, похожее на иллюминатор, он направился к туалету. У него по-прежнему было ощущение, что он двигается словно во сне — не идет, а буквально плывет по воздуху…
Войдя в тесную кабинку, Давид повернул включатель. Свет единственной лампочки почти ослепил его, но в то же время немного приободрил.
Тогда он и услышал этот странный шум, глухой и нерегулярный, словно где-то рядом раздували кузнечные мехи.
Выйдя из туалета, он подошел к двери палаты и прислушался. Шум доносился из коридора. Давиду стало любопытно. Он осторожно приоткрыл дверь и высунул голову в коридор, освещенный тусклым синеватым светом. В самом конце он различил фигуру дежурной медсестры, склоненную над столом, в окружении стеклянных шкафов, — отсюда казалось, что она сидит в огромном прозрачном кубе.
Шум доносился оттуда — тревожный, беспокоящий, словно рычание хищного зверя. Давид замер в нерешительности, раздумывая, стоит ли выходить из палаты и отправляться в путешествие по незнакомому месту — ночной клинике.
Но он не мог ничего с собой поделать. Ему не нравился этот шум. И в то же время он его притягивал.
Даже не обуваясь, он выскользнул в коридор и осторожно пошел вдоль стены. По мере того как он приближался к посту дежурной медсестры, шум усиливался, все больше напоминая рычание хищника.
Он миновал дверь соседней палаты, потом еще одну, потом еще… Вот оно! Здесь! Вот за этой дверью…
Он быстро огляделся. Затем, не обращая внимания на тревожное предчувствие, слегка толкнул дверь и заглянул внутрь.
В гигантской прозрачной капсуле лежал человек, опутанный гибкими трубками и проводами, словно щупальцами спрута. Они соединяли его с каким-то медицинским аппаратом, который и издавал привлекший Давида шум. Кажется, это был аппарат искусственного дыхания.
Внезапно Давид почувствовал, как его зрение затуманивается. Охваченный страхом, он спросил себя, не случится ли однажды так, что из-за своей… как ее назвать?.. непонятной вещи, живущей в его мозгу, он тоже окажется в этом прозрачном саркофаге, который будет поддерживать в нем жизнь… или понемногу ее забирать.
Аппарат с шипением и треском вытолкнул новую порцию воздуха, и Давид вздрогнул, охваченный паникой.
Он резко захлопнул дверь и быстро засеменил обратно в свою палату, как вдруг его внимание привлек новый звук — похожий на приглушенный вскрик… Он остановился и обернулся. За его спиной тянулся пустой коридор, освещенный синеватым светом. Пост дежурной медсестры пустовал.
Куда же она ушла? Может быть, ее позвал кто-то из больных?.. С каждой секундой Давид чувствовал себя все более неуверенно. Ему казалось, что он один во всей клинике.
