Джозеф Файндер - Директор
– Дети всегда не любят заниматься музыкой.
– Это точно, – сказал Коновер, направляясь к одному из кресел. – Их заставишь только под… – С этими словами он запнулся и поспешно продолжил: – Детям вообще не нравится ничего из того, что их просят делать родители… А у вас есть дети?
Одри не стала садиться напротив Ника, как на допросе. Вместо этого она выбрала кресло по соседству с ним.
– К сожалению, у нас с мужем нет детей, – сказала Одри и задумалась о том, на каком слове запнулся Коновер.
Что же он хотел сказать? «Только под дулом пистолета»?
Одри удивилась не этому обороту речи, а тому, как Николас Коновер постарался его избежать.
Рассмотрев семейные фотографии в серебряных рамках на столе перед креслами, Одри почувствовала укол ревности. На фотографиях она увидела Коновера с покойной женой, их сыном, дочкой и большой собакой.
Красивая, счастливая семья! Какой дом! Какие дети!
Одри снова почувствовала зависть, и ей стало стыдно.
«Зависть и гнев укорачивают жизнь», – писал Екклезиаст. Еще где-то, кажется, в Притчах царя Соломона, написано, что зависть, как гниение костей тела… Но кто может устоять перед завистью? Кто? «Се нечестивцы, процветающие в этом мире…» Это точно из Псалтири. «Но Ты поместил их в недобрых местах, откуда они скатятся к своей погибели».
Весь дом Одри поместился бы в паре комнат Николаса Коновера.
У нее никогда не будет таких красивых детей и вообще никаких не будет!
Именно этот человек уже почти погубил Леона, уволив его!..
Одри достала записную книжку и сказала:
– Я бы хотела уточнить пару мест нашего прошлого разговора.
Ник Коновер откинул руки за голову и потянулся в кресле.
– Слушаю вас, – сказал он.
– Вспомним вечер в пятницу десять дней назад.
Коновер уставился на Одри с недоумевающим выражением на лице.
– Той ночью убили Эндрю Стадлера, – напомнила ему Одри.
– А, понятно, – кивнул Коновер.
Одри уставилась в блокнот с таким видом, словно там записан их прошлый разговор с Коновером.
– Мы говорили о том, что вы делали той ночью, – напомнила она Коноверу. – Вы сказали, что были дома и в одиннадцать или одиннадцать тридцать уже спали. И проспали всю ночь.
– Ну да.
– Вы той ночью не вставали?
– Может, и вставал. В туалет, – наморщив лоб, сказал Коновер.
– Вы куда-нибудь звонили?
– Когда?
– Ночью. Когда просыпались.
– Не помню, – сказал Коновер, улыбнулся и выпрямился в кресле. – Если окажется, что я звоню кому-то по ночам, как лунатик, у меня гораздо больше проблем, чем я думал.
Одри улыбнулась ему в ответ и сказала:
– Мистер Коновер, в два часа семь минут в ту ночь вы позвонили начальнику своей службы безопасности Эдварду Ринальди. Вы помните это?
Коновер ответил не сразу. Некоторое время он изучал узоры на одном из персидских ковров.
– Вы говорите, ночью с пятницы на субботу? После полуночи? – наконец спросил он.
– Совершенно верно.
– Тогда все дни и ночи перепутались у меня в голове.
– В каком смысле?
– Я помню, что в те дни однажды ночью у меня в спальне сработала сигнализация. Дело в том, что сигнал раздается только у меня в спальне. Я не хочу будить весь дом…
– Говорите, сработала сигнализация? – пробормотала Одри и подумала, что это наверняка можно проверить.
– Ну да. По какой-то причине она сработала. Так иногда бывает. Я пошел вниз посмотреть, но ничего подозрительного не обнаружил. И все-таки я очень волновался. Вспомните о том, что накануне сделали с нашей собакой!
Одри поджала губы и что-то записывала, не поднимая глаз от блокнота.
– Так вот, Эдди, то есть Эдвард Ринальди, наш начальник службы безопасности, накануне присылал своих людей, которые и установили у нас эту новую сигнализацию. Кстати, она довольно сложная, и тогда ночью я не сразу понял, что это – ложная тревога или все-таки что-то случилось…
– Но вы не позвонили в фирму, поставившую сигнализацию?
– Нет. Первое, что пришло мне в голову, было позвонить Эдди и попросить его приехать посмотреть, что произошло.
Одри подняла глаза на Коновера.
– Вы не могли разобраться в этом сами?
– Наверное, мог. Но я хотел убедиться в том, что новая сигнализация работает, как надо. А если бы она опять сработала и я вызвал бы полицию, а оказалось бы, что это моя сигнализация во всем виновата! Я хотел, чтобы Эдди ее проверил.
– В два часа ночи?
– Конечно, Эдди был не очень доволен, – усмехнулся Коновер. – Но в свете предшествовавших событий, он согласился, что ему лучше лично самому все проверить, чтобы потом не раскаяться.
– И тем не менее в предыдущей беседе вы сказали мне, что спали тогда всю ночь.
– У меня просто в голове перепутались дни. Прошу прощения! – Коновер говорил спокойно, не раздраженно и дружелюбно. – Должен признаться, что я принимаю снотворное. Без него я плохо сплю, а приняв его, не всегда хорошо соображаю.
– Вы страдаете провалами в памяти?
– Да нет. Просто, когда я принял таблетку, а потом внезапно просыпаюсь, утром я могу об этом и не вспомнить.
– Понятно.
Коновер изменил свои показания, но его объяснения звучали вполне правдоподобно.
Ловко выкрутился! Или он действительно перепутал дни? С людьми это иногда бывает. Если не произошло ничего особенного, если Коновер не застрелил той ночью Эндрю Стадлера или не видел его до или после убийства, вряд ли эта ночь запечатлелась во всех подробностях в его одурманенной снотворным памяти, и вряд ли он четко помнил, что делал, а что нет.
– И мистер Ринальди к вам приехал?
– Да, примерно через полчаса, – кивнул Коновер. – Он обошел все кругом. Проверил сигнализацию и сказал, что, может, к дому подходил олень или пробегало какое-нибудь другое крупное животное.
– Не человек?
– Никаких признаков появления человека мы не обнаружили. То есть нельзя исключать, что к моему дому незамеченным подходил какой-то человек, но к тому времени как я встал, и как приехал Эдди, его уже и след простыл.
– Вы сказали, что приняли той ночью снотворное?
– Да.
– Значит, когда сработала сигнализация, вы находились под его действием?
– Ну да.
– Так, может, вы в таком состоянии просто не заметили человека?
– Вполне возможно.
– А кто-нибудь еще в доме вставал?
– Нет. Дети спали. Марта – она у нас за няню и домработницу – тоже не вставала. Я вам уже говорил, что сигнализация включается только у меня в спальне и не очень громко. А в доме толстые стены.
– Мистер Коновер, вы сказали, что сигнализация была новой. Сколько времени она у вас?
– Меньше двух недель.
– Вы поставили ее после случая с собакой?
– Да. Если бы я мог, я вырыл бы ров и построил подвесной мост. Я готов пойти на все ради безопасности моих детей.
– Понимаю. – Одри заметила камеры вокруг дома. – Если бы у вас была такая сигнализация раньше, возможно, посторонним и не удалось бы проникать к вам в дом.
– Возможно, – согласился Коновер.
– И при этом ваш поселок хорошо охраняют. Охранник проверяет всех входящих. По всему забору установлены камеры…
– На нашу территорию трудно проникнуть на автомобиле. А на своих двоих – довольно легко! Отойдите подальше от будки с охранником и лезьте через забор, и никто вам не помешает. Камера вас зафиксирует, но сигнализация не сработает. Это не предусмотрено.
– Очень странно! Почему так?
– Не знаю, но именно поэтому Эдди и решил защитить получше мой дом.
В этот момент Одри задумалась о камерах и о сигнализации. Если Эндрю Стадлер мог спокойно перелезть через забор и подойти по лужайке к дому Коновера, его изображение наверняка записали камеры, установленные вокруг дома!.. Ну и где же записи с этих камер?
Одри не рассчитывала найти старомодную систему с магнитной лентой. Она понимала, что современные охранные системы давно уже не работают с кассетами, но не сомневалась в том, что где-то на диске какого-нибудь компьютера такая запись должна существовать. Конечно, сейчас Одри не знала, где ее искать. Цифровые технологии были для нее в большой степени темным лесом, но про себя она решила обязательно найти эту запись.
– Знаете, – внезапно сказала она. – А вот теперь я не откажусь от чашечки кофе.
21
Одри вернулась домой лишь после семи и с легкой дрожью в пальцах отперла ключом входную дверь. Ведь она обещала Леону вернуться домой к ужину, хоть и не сказала, во сколько именно она вернется, чтобы не бесить его опозданиями. Но Леона все равно не было дома…
Вот уже несколько дней подряд Леон возвращался домой поздно. После десяти вечера. Где он пропадает? Что делает? Пьет? Впрочем, в последнее время Леон стал напиваться меньше, чем обычно. От него совсем не пахло спиртным.
