Обряд - Валентина Вадимовна Назарова
— Я помню, вы на поминках у Пети…
— Ты совсем упоролся, на «вы» ко мне! Я ж не бабка какая-то.
— Хорошо. Простите… прости. Без «те». Просто прости. Извини. — Он чувствует, как по щекам его расползаются красные пятна.
Наташа смеется, запрокинув голову назад.
— Так и что с поминками?
— Ты говорила моей маме, что кто-то вернулся в поселок. Я так понял, это связано с Петиной смертью, ведь так?
— Я на поминках расстроенная была и вина выпила.
— Ну а все-таки? Я сам слышал, на кухне, ты сказала маме.
— А чего тебе вдруг приспичило знать-то? — Внезапно ее тон звучит почти враждебно. — Я думала, все, закрыт вопрос, даже убийцу поймали. Жалко, конечно, животное, оно не виновато, что вы, дураки, полезли в заповедный лес с ружьем.
Мишаня ежится, ощущая тяжесть волчьей головы у себя за спиной. Ему так хочется показать ей эту голову — почему-то ему кажется, что она будет хорошим ему союзником, эта девушка с нарисованными удивленными бровями и нескончаемым запасом сигарет. Но он не может, это будет нечестно, жестоко даже — взвалить все на нее. Не разумом, но каким-то внутренним чутьем он уже понимает, что зло, которое они с Петькой разбудили в лесу, осязаемое оно или нет, идет по следу за ним одним, и он не может подвергать другого опасности, впутывая в эти дела. Тогда он достает из кармана фотографию из заброшенного дома, где Петька и друзья его возле того самого камня.
— Это ты снимала?
Наташа улыбается, потом хмурится.
— Я. Наверно, я. А кто еще? Только мы впятером и ходили на камень в то лето.
— А откуда ты знаешь, что это именно то лето? — спрашивает Мишаня наугад. — Ведь это год, когда закрылся завод, да?
— Ага. Той весной в поселке объявился вот он. — Она тыкает пальцем в высокого парня с темными вьющимися волосами, заправленными за уши. Мишаня пытается вспомнить: это тот, которого машина сбила, или тот, который…
— А в августе его загребли, — продолжает Наташа, закуривает еще одну из своих бесконечных сигарет. — Значит, это то самое лето, шесть лет назад.
— За что загребли?
— Говорят, за то, что он школьников на всякую дрянь сажал.
— Это правда?
— Я не знаю. Меня он ни на что не сажал. А вот что у них там со Стюшей было, одному богу известно.
— Стюша — это она? — Мишаня показывает на черноволосую девочку на фото.
— Да, это моя Стюша.
— Она куда-то пропала, да? Вася с Сашей говорили, дедушка ее убил и закопал в огороде.
Наташа закатывает глаза, в этот момент ее закругленные вскинутые наверх брови наконец подходят к выражению ее лица.
— Это их закопать бы за такие слова. А Стюша уехала далеко-далеко отсюда. Дедушка ее все продал, собрал ее в дорогу.
— И где она сейчас?
— Я… я не знаю, — произносит она, поежившись и неуютно оглянувшись по сторонам.
— Это ведь он вернулся, да?
Мишаня снова тыкает пальцем в высокую фигуру на фото.
— Нет. Я не знаю. Зачем нам это обсуждать? Кому польза от этих разговоров? — Она снова озирается. — Тебе пора, он скоро уже здесь будет, в смысле, мой хахаль. Я тебе серьезно говорю, он не поймет, если увидит меня с другим парнем.
— Ты его боишься?
— Нет, конечно, это ты бояться должен.
— Я не про твоего мужика, я про вот этого. — Мишаня поворачивает к ней фото.
— Мы его все боялись. Немножко. И правильно делали.
— Почему?
— Плохой он человек, темный.
— А что он сделал?
— Ничего не сделал. — Кассирша переминается с ноги на ногу, пританцовывая от мороза в своих летних туфлях. — Просто с тех пор, как он появился здесь, все пошло не так. Потихоньку, трещинка за трещинкой, все начало рушиться и осыпаться. Завод, люди… сам знаешь. Все это с него началось. С ним зло пришло в наш поселок.
Все, кто с ним повелся, плохо кончили так или иначе
— А ты?
— А что я? — Она затягивается сигаретой слишком резко, как школьница, которая курит при друзьях постарше, чтобы сойти за свою, и заливается кашлем. — Я не пошла, — хрипло шепчет кассирша, когда унимается кашель.
— Куда?
— В лес.
— В лес?
— Я думала, ты знаешь. Думала, Петька рассказывал тебе.
— Про что?
— Ну, про это самое.
Мишаня снова заливается краской. Неужели она думает, что брат рассказал бы ему, что делал с девушкой в лесу? Впрочем, ему бы не рассказал, а вот Сане с Василием… Она будто читает его мысли и легонько ударяет его кулаком в плечо.
— Да не про это, дурень. Про обряд.
Мишаня чувствует, как под шапкой и капюшоном у него поднимаются дыбом волоски на затылке.
Что за обряд?
— Стюха и Матвей, так звали того приезжего, решили вызвать сатану. В поселке тогда слухи ходили, что на котловане работа встала, потому что они до преисподней докопали своими бульдозерами. Они хотели пойти туда, к заводу, но там забор, кордон. И тогда они в лес пошли, на камень. У Стюхи мать ведьмой была, вечно чертей гоняла. Она, кстати, там, возле камня, и умерла, как и брат твой.
Она переводит дыхание. Мишаня весь замирает и смотрит на ее рот, ждет, когда она снова заговорит, чтобы только ничего не упустить. Но она молчит, переминается с ноги на ногу.
— Они все в интернете нашли. Все инструкции, как это делать.
— И сделали?
— Да. С кровью и всем остальным.
— С какой кровью?
— Это сатана, балда. Ему надо кровь дать
