Джеффри Линдсей - Двойник Декстера
“Ооохххх”, - сказала Астор сквозь стиснутые зубы. Она оперлась локтями об стол и сердитая прислонилась к ним. “Я буду есть яйца”, - сказала она, словно благородно согласившись на некий мерзкий и опасный поступок.
"Замечательно", - сказала Рита, и Лили-Энн постучала ложкой по подносу, поощряя сестру.
Завтрак закончился, и настало время криков, хлопков, ритуала топота ног, чистки волос и зубов, переодеваний, и поиска носков, смена подгузника Лили-Энн и упаковывания её походной сумки, и наконец, пяти хлопков входной двери с разным интервалом, и все они вышли и сели в машину, Рита и Астор до сих пор спорили о том, подойдет ли розовый носок к красной рубашке. Голос Астор отдалился на расстояние, я услышал щелчки закрываемых дверей, и вдруг в доме стало неестественно тихо.
Я встал и выключил кофеварку, налив себе последнюю чашку варева. Я снова присел и отхлебнул глоток, удивляясь, почему я обеспокоен; не было оснований для пробуждения и тревоги. У меня было столько свободного времени, какое только может пожелать человек-меня отстранили от работы, и за мной следил некто думавший, что превращается в меня. И если он, так или иначе, потерпел бы поражение, то я всё равно был под следствием за убийство, которого не совершал. Учитывая, что мне очень многое сошло с рук, это, вероятно, было очень иронично. Я пробовал избавиться от тревоги, надсмехаясь над собой, но это прозвучало слишком жутко в неожиданной пустоте пустого дома. Таким образом, я отхлебнул глоток и сосредоточился на жалости к самому себе на время. Оно пришло на удивление легко; я действительно стал жертвой грубой судебной ошибки, и это была довольная простая причина, чтобы почувствовать, что я ранен, замучен, предан той самой системой, в которой я служил так долго и прилежно.
К счастью, моё природное остроумие затекло обратно прежде, чем я начал петь песни в стиле кантри, и я возвратился к раздумью над нахождением выхода из моего затруднительного положения. Но, несмотря на то, что я допил кофе-уже третью чашку за утро-казалось, что я не смогу убрать из мозга липкую грязь страдания, в которой я погряз. Я не сомневался, что Худ не сможет что-нибудь найти и обратить находку против меня; искать было нечего. Но я также знал, что он крайне обеспокоен поисками убийцы Камиллы-и, к тому же, ему бы хотелось выставить себя в хорошем свете в отделе и для прессы, и также важно было то, что он мог бы выставить Дебс в плохом свете. И если я добавлю к этим неудобствам тот факт, что ему явно способствовал и подстрекал Сержант Доукс с его ядовитой узколобостью, то мне следовало сделать вывод, что перспектива была далеко не радужной. На самом деле я не верю, что они могут сфабриковать доказательства лишь для того, чтобы подставить меня, но с другой стороны-почему бы и нет? Такое случалось и раньше, когда офицер под следствием был даже в меньшей опасности.
Чем больше я думал об этом, тем больше тревожился. У Худа была собственная повестка дня, и я как по заказу был в качестве приглашённой звезды. И Доукс давненько искал способ сделать меня юридически виновным в чем-либо-он не прекратит заниматься этим до тех пор, пока Декстер не окажется в Мусорном баке. Не было никаких поводов для них обоих упускать довольно хорошую возможность упечь меня в тюрьму просто потому, что это выдумка. Я даже смог бы увидеть путь их рассуждений, если бы это потребовалось: Декстер в чём-то был виновен; мы не можем доказать это, но мы уверены в этом. Но если мы срежем несколько углов тут и там, то мы сможем выставить это против него, и заключим его туда, где ему в любом случае подлежит быть-в тюрьму, на очень долгое время. Не будет нанесено никакого существенного вреда, и обществу это пойдет впрок-почему бы и нет?
Это была идеальная Гнущаяся Логика Копа, и единственным вопросом было то, достаточно ли сгибаема логика у Худа и Доукса, и смогут ли они последовать ей, и выдумать несколько небольших деталей, которые убедят присяжных в моей вине. Были ли они оба столь одержимы и полны решимости заполучить меня, пройдя через такое? Я думал о показательной согласованной работе, которую они представили в моём офисе; я тогда почувствовал, что они по-настоящему ощущали порочное ликование, приглашая меня в свои когти, холодная и едкая глыба выросла в моём животе и пробурчала: Они, несомненно, захотят.
Таким образом, я провел первую половину дня, слоняясь по дому, переставив почти все стулья в доме, возможно, надеясь на внезапную вспышку надежды, если бы я только смог найти нужное расположение мебели. Ни один из них, казалось, не был лучше предыдущего. Стулья на кухне не дали стимула для моего мозгового процесса, и сидение в кресле перед телевизором также не поспособствовало этому. Даже на диване была психически мёртвая зона. Я не смог отогнать образ Худа и Доукса, объявляющих о моей гибели с такой радостью, их поблёскивающие зубы и одинаковые безумные улыбки, которые идеально совпали в тон с последним высказыванием моей Тени. Казалось, все показывают мне свои зубы, и я не мог придумать ни одной мысли, которая смогла бы помочь мне закрыть собственную челюсть, или прекратить мои похождения. Я в ловушке, и в мире не было такой мебели, которая смогла бы вытащить меня из неё.
Остальной остаток дня я провел в волнении, удивляясь, что я скажу Рите и Дебс, когда Худ и Доукс, в конце концов, придут за мной. Будет трудно с Ритой, конечно-но что насчёт Деборы? Она знала, кто я есть, и знала, что я заслуживаю наказания за свои дела. Послужит ли это ей облегчением для принятия сего факта? И как арест меня повлияет на её карьеру? Копу, у которого есть брат-убийца, будет не просто принять факт его ареста. Конечно, люди будут сплетничать, и эти сплетни отнюдь не будут безобидными.
И что насчёт Лили-Энн? Какие ужасные повреждения может нанести такому яркому и чувствительному ребёнку, взрослеющему без отца факт того, что её собственный отец монстр? Что, если это и её столкнёт с краю в жизнь на Тёмной Стороне, вместе с Коди и Астор? Как я смогу жить с осознанием того, что я уничтожил такую потенциально красивую жизнь?
Это было бы чересчур для любого человека, и я был очень рад, что я не один. Достаточно сложно было справляться с собственным колоссальным раздражением и разочарованиями-я уверен, если бы у меня были нормальные эмоции, то я бы рвал на себе волосы, вопил, и скрежетал зубами, и, вероятно все из этого было бы нецелесообразно.
Впрочем, все из того, что я сделал сегодня, также не произвело какого-либо ценного эффекта. Я даже не смогу придумать достойную прощальную речь для выступления в зале суда, после того, как присяжные сочтут меня Виновным по Всем Пунктам, и они, конечно, так и сделают. Что я мог бы сказать? “Гораздо, гораздо более темные дела я творил-и каждая минута послужила мне наслаждением”.
Я сделал сэндвич на ленч. Не было никаких остатков еды в холодильнике, и никакого мясного ассорти. И к тому же, там не было хлеба, кроме двух полу-чёрствых корок хлеба, поэтому мне, в конечном счёте, попалась идеально подходящая под день еда: сэндвич с арахисовым маслом и желе из черствой корки хлеба. И поскольку является важным найти соответствующий напиток к еде, я запил водой из-под крана, наслаждаясь ощутимым привкусом хлора.
После обеда я попробовал посмотреть телевизор, но обнаружил, что ровно две-трети моего мозга сосредоточены на волнении по поводу моей предстоящей гибели, оставшаяся треть мозга была слишком умна, чтобы мирится с яркой и блестящей чушью дневных программ. Я выключил телевизор и просто сидел на диване, позволяя одной напряжённой и несчастной мысли гнаться за другой, до тех пор, пока, наконец, в половине шестого, распахнулась парадная дверь и ворвалась Астор, бросила свой рюкзак на пол, и торопливо ушла в свою комнату. За ней последовал Коди, и он на самом деле заметил меня и кивнул, и затем Рита, неся Лили-Энн.
“Ох”, - сказала Рита. “Я так рада, что тебя не-Можешь взять ребёнка, пожалуйста? Ей нужно сменить подгузник”.
Я забрал у Риты Лили-Энн, и держа её, я снова удивился, как в последний раз. Лили-Энн, казалось, почувствовала моё настроение, и усердно попыталась приободрить меня, тыкая мне в глаза, и затем булькая от веселья. Я должен был признать, что это было довольно умно, и я слегка улыбнулся, неся её по коридору на пеленальный столик с одним полуоткрытым глазом и текущими из них слезами.
Но даже хитрого ума Лили-Энн и её весёлых выходок было недостаточно, чтобы заставить меня забыть, что моя голова находится в петле, и кое-какие очень жадные руки тянутся к ней, чтобы сомкнуть её вокруг моего горла.
ГЛАВА 23
Ранним, и довольно светлым утром, Коди и я уже стояли на автостоянке начальной школы, где была встреча «Юных Скаутов». Фрэнк, лидер группы, был уже там бств старым фургоном, имеющий сцепное устройство сзади. С ним был его помощник, Дуг Кроули, вместе с Фиделем, мальчиком Кроули, спонсируемые программой «Большие Братья». В то время как Коди и я прибыли, они толкали прицеп фургона на крючок. В то время как я припарковал свой автомобиль, троих других мальчиков высадили матери в нескольких различных промежутках субботнего утра, одетые, и ещё не до конца проснувшиеся. Мы оба вылезли из машины в очень влажную жару раннего летнего утра и наблюдали за всё большим количеством прибывающих мальчиков, вылезающих из своих машин, и шаркающей походкой направляющихся к месту встречи, по пути глядящими на своих матерей, быстро уезжающих в блаженные без детей выходные дни.
