Виталий Гладкий - Зверь по имени Кот
— Ты это… того… — сказал «авторитет», опасливо отступая на два шага назад. — Чего вмешиваешься?
Он мгновенно оценил Тинга и сразу понял, что перед ним очень сильный человек, который может сделать из него отбивную. Все-таки «авторитету» уже стукнуло пятьдесят, да и каждодневные пьянки не способствовали поддержанию хорошей физической формы.
— Хватит вам, — миролюбиво сказал Тинг, помогая Ксане встать. — Идите по своим делам, оставьте ее в покое.
Первым сорвался с места лентяй, у которого прошел временный паралич. Он припустил рысью, как молодой, и мигом скрылся позади автостанции. Куда и лень девалась. За ним поспешили и его собутыльники.
Они были довольны: и деньги отработали, как надо, и по мордам не получили. Если, конечно, не считать оплеухи от Ксаны. Но сто баксов перевешивали все страдания, и «авторитет» уже мысленно шиковал с корешами в привокзальной забегаловке, где давали дешевую водку на разлив и недорогую закуску.
— Как ты? — участливо спросил Тинг.
— Ничего… все нормально… — ответила Ксана. — Спасибо вам…
— Не за что. Я ведь ничего такого не сделал…
Ксана подняла на Тинга немного испуганный взгляд, заглянула ему в глаза… и вдруг расплакалась. Это случилось с ней первый раз за долгое время. Как ни парадоксально, но слезы девушки были вполне естественными, не наигранными.
Во-первых, она плакала от обиды — что ей пришлось играть дурацкую роль грязной бомжихи и валяться в ногах подонков, которые пинали ее как мяч. А во-вторых, Ксане стало очень страшно, потому что в этот момент глаза Тинга показались ей двумя бездонными пропастями, куда ее засасывал сильный вихрь. Из них изливалась невидимая энергия, которая вмиг превратила Ксану в беспомощного, плаксивого ребенка.
Глава 23. ТИНГ
Тинг ощутил какое-то беспокойство. В связи с чем оно было связано, Тинг понять не мог. Когда он поселился в заброшенном селе и его жизнь в какой-то мере наладилась, стала обыденной, с ним начали происходить странные вещи.
То, что Тингу начало казаться, будто он может слышать и даже иногда понимать язык зверей, птиц и растительного мира, ему уже не представлялось сдвигом по фазе. По здравому размышлению он понял, что это всего лишь иллюзии раскрепощенного сознания. Ведь до сих пор оно и впрямь было загнано с темницу и заковано в кандалы.
Но кто это сделал? Процессы, происходящие в его голове, вскоре подсунули ему готовый вывод: с ним проводили какой-то эксперимент. Когда-то он слышал о таких вещах… но вот что конкретно, когда именно и от кого, Тинг пока не знал. И уж тем более ему не было известно, кто так поиздевался над его психикой.
Как-то среди ночи Тинг проснулся со страшной мыслью: а что если он просто сумасшедший, который сбежал из больницы? Тогда все становилось на свои места. Его и впрямь должны были искать, чтобы вернуть обратно. Тут Тинг вспомнил, что с ним случилось в Припяти и совсем пал духом. Не может обычный человек управлять какими-то неведомыми силами, обладающими разрушительными свойствами. Не может! Это фантастика, сказка.
Значит, ничего не было? Значит, все, что приключилось с ним в брошенном городе, это очередная иллюзия больного сознания? Тинг вскочил с кровати, выбежал во двор и попытался повторить то, что он сделал тогда. Но как Тинг ни напрягался, а вообразить, что в его ладонях лежит огненный шар, обладающий сокрушительной мощью, не мог.
Тинг возвратился в дом совсем безутешным. Значит, он и впрямь душевнобольной. Значит, все это ему привиделось. В том числе и Припять. Но как тогда быть с фотографией родителей? Ведь это факт. А что если?..
Он начал рыться в рюкзаке, где за неимением шифоньера лежали его вещи и где находилась фотография. Нащупав на самом донышке картонку, Тинг едва rte заскулил как щенок, — он боялся, что снимка нет и в помине, и что фото существовало лишь в его воспаленном воображении.
Тинг ошибся. Фотография родителей была реальностью. Он почувствовал огромное облегчение и сел на пол, потому что ноги начали предательски дрожать, а колени — подгибаться. Получается, если он и впрямь сбрендил, то не очень сильно, и у него есть шанс если и не выздороветь, то по крайней мере прожить остаток своих дней не в больничных стенах, а среди нормальных людей и на свободе.
Это радовало. У Тинга будто гора с плеч свалилась. Однако все равно оставались некоторые сомнения. Ведь главный вопрос так и остался невыясненным: есть у него какие-то необычные способности или нет?
Но вскоре и этот вопрос отошел на задний план. Тинг начал смотреть на себя как бы со стороны и при этом сильно удивлялся. Каждый день приносил ему все новые и новые сюрпризы. Просыпаясь утром, Тинг обнаруживал, что его копилка знаний опять пополнилась. Создавалось впечатление, что сведения из различных областей науки складированы в его голове тонкими, как лепешки, слоями и они сильно зачерствели, поэтому до сих пор от них не было никакого проку.
Теперь по ночам эти слои один за другим сначала размягчались, а затем росли в объеме, словно на свежих дрожжах. И умываясь холодной водой из бочки, Тинг уже мысленно щелкал в голове алгебраические задачки, на следующий день решал логарифмические уравнения, а спустя неделю его мысли занимало происхождение Вселенной и квантовая механика.
Знания пока были неупорядоченными, неполными, они толпились, как похмельные мужики с утра пораньше за пивом, и тем не менее, Тинг уже был способен ответить на многие вопросы, о которых раньше понятия не имел и которые мог знать только человек с хорошим, но несколько бессистемным образованием.
А еще у него была проблема с «экраном». Даже баба Мотря считала странностью постоянное ношение вязаной шапочки летом. Поначалу она думала, что Тинг таким образом маскирует плешь, но когда убедилась, что у него волосы густые, растут быстро и покрывают всю голову, то сильно озадачилась. Впрочем, ненадолго. Она вполне удовлетворилась ответом Тинга: «Я так привык».
Но ему самому шапочка с вшитой металлической тарелочкой была тяжелой и неудобной ношей. Ведь Тингу приходилось даже спать в ней. А если он когда и снимал свой «экран», то только в душе.
(Душ — сваренная из толстого листа емкость на четырех столбах, обитых шиферными листами, — находился в саду. Он остался от прежних хозяев. Емкость была закрыта сверху рамой со стеклами и хорошо осмолена изнутри и снаружи, поэтому ржавчина тронула ее лишь немного. Тингу осталось только заменить лейку-смеситель и поставить новый кран, что он и сделал. Летом нагревателем служило солнце, а на зиму Тинг хотел поставить в бак электрические тэны. Вот только воду, чтобы заполнить емкость, приходилось таскать ведрами.)
Тинг по-прежнему был уверен, что его ищут. Откуда у него происходила такая уверенность, он не знал. Тинг это чувствовал на интуитивном уровне. И он все больше и больше склонялся к мысли, что ему необходима операция по извлечению радиомаяка.
Иногда ему казалось, что эта проклятая штуковина начинает зудеть и вибрировать, и тогда Тинг яростно чесал голову, словно у него завелись блохи. Нет, нужно оперироваться! Вот только где взять деньги на операцию? Немалые деньги. И как найти хирурга, способного вытащить этого подлого «жучка» и никому не проболтаться?
Этот вопрос оставался открытым и не давал Тингу покоя.
Наконец старенький разбитый автобус доковылял до автостанции. Тинг облегченно вздохнул — слава Богу! И где только районные власти откопали такое старье? В прошлый раз стариков — самоселов Чернобыльской зоны — вез на городской рынок почти новый, вполне добротный ПАЗ.
Отойдя в сторонку, Тинг еще раз пересчитал деньги в кошельке и тяжело вздохнул: нужно искать работу. Еще три-четыре поездки в райцентр — и ему придется полностью перейти на подножный корм. А ведь впереди зима-.
Будучи в совершенно тоскливом настроении, Тинг махнул рукой на свое незавидное финансовое состояние и направился к центру города. Там находился уютный пивбар с интерьером в псевдоукраинском стиле, где торговали отменным пивом на разлив. В последнее время Тинг с удивлением обнаружил, что неравнодушен к этому напитку, чего раньше у него не наблюдалось.
Времени у Тинга было хоть отбавляй, поэтому он сел за массивный деревянный стол и заказал себе два бокала пива и рыбное ассорти. Официант посмотрел на него с сомнением, но заказ принял, и вскоре Тинг уже наслаждался прохладным пьянящим напитком.
Он не стал заходить внутрь бара, а устроился на улице, под навесом, крытым соломой. Покрашенные светлым лаком деревянные столы и скамьи отделял от улицы плетеный из лозы тын, на кольях которого висели расписные горшки и макитры. На стене возле входа было прикреплено колесо от телеги, а над самой дверью висела иконка под вышитым красными и черными нитками рушником.
Вдоль стены бара в живописном беспорядке была расставлена разная хозяйская утварь: деревянные ведра, коромысло, два ухвата, большой цеп, предназначенный для молотьбы, висели хомут и уздечка, а в большом высоком горшке стоял сноп пшеницы, камыш с метелками, калиновая ветка с красными гроздьями ягод и три искусственных подсолнуха.
