Дин Кунц - Подозреваемый
— Хорошо.
— Я не живу ради денег. Деньги у меня есть. И не они для меня самое важное.
Что-то здесь было не так. Митч почувствовал это раньше, когда говорил с Холли, когда голос ее звучал напряженно и она не сказала, что любит его.
— Послушайте, я прошел такой долгий путь, мы прошли такой долгий путь, поэтому просто должны закончить начатое.
— Два часа, — отчеканил Налл. — Это новое время встречи. Если ты не приедешь ровно в два, сделка отменяется. Ни секундой позже.
— Хорошо.
— В два часа.
— Хорошо.
Джимми Налл оборвал связь.
Митч побежал.
Глава 63
Прикованная к газовой трубе, Холли знает, что ей нужно сделать, что она сделает, а потому может проводить время, прикидывая, что может пойти не так, восторгаясь той частью недостроенного особняка, которая у нее перед глазами.
У Томаса Тернбриджа, живи он сейчас, была бы фантастическая кухня. После установки всего оборудования она могла бы обеспечивать обедом шестьсот гостей, сидящих за столиками на террасах.
Тернбридж заработал миллиарды на новых информационных технологиях. Компания, которую он основал, которая позволила ему разбогатеть, не производила ничего осязаемого, но разработанные им программы обеспечили легкий и широкий доступ рекламодателей в Интернет.
К тому времени, когда журнал «Форбс» оценил состояние Тернбриджа в три миллиарда долларов, он уже начал скупать дома с видом на Тихий океан. Всего купил девять, все рядышком, переплачивая за некоторые в два-три раза. Потратил на покупку недвижимости более шестидесяти миллионов, а потом снес все, чтобы создать поместье площадью в три акра, такие в Южной Калифорнии можно было пересчитать по пальцам.
Известнейшая архитектурная фирма сформировала специальную группу из тридцати человек для создания проекта трехуровневого особняка площадью в восемьдесят пять тысяч квадратных футов, не считая просторных подземных гаражей.
Такие достопримечательности дома, как водопад, который начинался в доме, а вытекал за пределами его стен, подземный стрелковый тир и крытый каток, потребовали от архитекторов и инженеров разработки новаторских, нигде ранее не применявшихся технических решений. Подготовка проектной документации заняла два года. Еще два ушло на строительство фундамента и подземных помещений.
Бюджетных ограничений не было. Тернбридж тратил, сколько требовалось.
Дорогой мрамор и гранит закупался десятками тонн. Снаружи стены дома предполагалось выложить французским известняком. Каждая из шестидесяти колонн, выполненных из одного куска, от цоколя до верхней плиты, стоила семьдесят тысяч долларов.
Свое время Тернбридж делил между компанией, которую создал, и домом, который строил. Он верил, что его компания войдет в десятку самых больших корпораций мира.
Он верил в это даже после того, как быстро развивающийся Интернет выявил недостатки его бизнес-модели.
С самого начала он продавал свои акции только для того, чтобы финансировать свои расходы, а не для инвестиций в другие проекты. Когда цена акций упала, он занял денег, чтобы выкупить их на рынке. Акции продолжали падать в цене, а он продолжал их скупку.
Но вверх акции так и не пошли, компания лопнула, а Тернбридж разорился. Строительство дома прекратилось.
Преследуемый кредиторами, инвесторами и обозленной бывшей женой, Томас Тернбридж приехал в недостроенный дом, сел на складной стул на балконе главной спальни, с которого открывался фантастический вид на океан и огни большого города, и запил смертельную дозу снотворного бутылкой ледяного шампанского.
Птицы, пожиратели падали, нашли его на день раньше бывшей жены.
Хотя участок в три акра на побережье — лакомый кусочек, после смерти Тернбриджа его так и не продали: по решению суда на него был наложен арест. Фактическая стоимость участка уже переваливает за те шестьдесят миллионов долларов, которые переплатил за него Тернбридж, что, конечно же, ограничивает круг потенциальных покупателей.
Для завершения проекта покупатель должен был потратить еще пятьдесят миллионов, при условии, что его видение дома совпадет с задумками Терн-бриджа. Если же у него возникнет желание разобрать все старое и начать строить новое, то придется выложить еще как минимум пять миллионов. Железобетонные конструкции проектировались с расчетом на то, что они выдержат землетрясение силой 8,2 балла по шкале Рихтера.
Стремясь к тому, чтобы стать агентом по продаже недвижимости, Холли и мечтать не могла, что получит заказ на продажу дома Тернбриджа. Она не сомневалась, что ее устроит более простой вариант: продавать дома в районах, заселенных представителями среднего класса, тем, кто желает обзавестись собственным гнездышком.
Фактически она могла отказаться от перспектив стать риелтором, получив гарантии, что Митч останется живым после обмена. При таком раскладе ее бы вполне устроила работа секретаря. Она — хороший секретарь и хорошая жена. Она постарается стать и хорошей матерью, и этого ей вполне хватит: жить, любить и быть любимой.
Но заключать такую сделку не с кем. Ее судьба в ее собственных руках, как в прямом смысле, так и фигурально. Она будет действовать, когда придет время для действий. У нее есть план. Она готова на риск, боль, кровь.
Подонок возвращается. Он надел серую ветровку и тонкие перчатки.
Она сидит на полу, когда он входит на кухню, но встает, когда он направляется к ней.
Нарушая концепцию личного пространства, встает так близко, как встал бы мужчина, прежде чем обнять в танце.
— В Рио-Лючио, в доме Дувихьо и Элии Пачеко, в гостиной стоят два деревянных стула с высокими спинками, выкрашенные в красный цвет.
Он кладет левую руку на ее правое плечо, и она рада, что рука в перчатке.
— На сиденье одного красного стула стоит дешевая керамическая статуэтка святого Антония. На сиденье второго стула — керамическая статуэтка мальчика, собирающегося пойти в церковь.
— Кто этот мальчик?
— Статуэтка представляет собой их сына, которого также звали Антоний. В шесть лет его задавил пьяный водитель. Это случилось полвека тому назад, когда Дувихьо и Элии еще не было тридцати.
Еще не мать, но надеющаяся ею стать, Холли не может даже представить себе боль от такой утраты, ужас неожиданности свалившегося горя. Она говорит:
— Храм.
— Да, храм красных стульев. Никто не садился на эти стулья пятьдесят лет. Эти стулья предназначены исключительно для статуэток.
— Для двух Антониев, — поправляет она его.
Он, возможно, не считает ее слова поправкой.
— Горе и надежда, любовь и отчаяние сфокусированы на этих статуэтках. Полвека поклонения придали им невероятную мощь.
Она вспоминает девочку в отделанном кружевами платьице, похороненную с медальоном святого Кристофера и статуэткой Золушки.
— Я приду к Дувихьо и Элии, когда их не будет дома, и возьму керамического мальчика.
Этот человек способен на многое, в том числе и на то, чтобы украсть у людей самое для них дорогое.
— Меня не интересует другой Антоний, святой, но мальчик — тотем, несущий в себе магический потенциал. Я возьму статуэтку мальчика в Эспанолу.
— Где твоя жизнь вновь переменится.
— Радикально переменится, — говорит он. — И, возможно, не только моя жизнь.
Она закрывает глаза и шепчет: «Стулья, выкрашенные в красный цвет», — словно рисует себе эту картину.
Похоже, он полагает, что пора перенестись из Нью-Мексико в настоящее, и говорит:
— Митч будет здесь через двадцать с небольшим минут.
Ее сердце от этих слов ускоряет свой бег, но страх сдерживает надежду, и она не открывает глаз.
— Я пойду готовиться к встрече. Деньги он принесет сюда, а потом ты будешь решать.
— В Эспаноле живет женщина с двумя белыми собаками?
— Это то, что ты видишь?
— Собаками, которые словно исчезают в снегу?
— Я не знаю. Но если ты их видишь, тогда, я уверен, они должны быть в Эспаноле.
— Я вижу, как я смеюсь вместе с ней, и собаки такие белые. — Она открывает глаза и встречается с ним взглядом. — Тебе лучше пойти готовиться к встрече.
— Он будет здесь только через двадцать минут, — напоминает он и выходит из кухни.
Холли стоит не шевелясь, изумляясь себе.
Белые собаки, однако. Откуда она это взяла? Белые собаки и смеющаяся женщина.
Посмеяться бы над его доверчивостью, но ей, увы, не до смеха. Она глубоко проникла в его сознание, а путешествие по этому безумному миру — удовольствие маленькое.
Ее начинает трясти, она садится. Руки у нее холодные, да и внутри все холодеет.
Она сует руку под свитер, между грудей, достает из бюстгальтера гвоздь.
Хотя на конце он заострен, ей бы хотелось, чтобы он был еще острее. Но нет у нее возможности это сделать.
