Патрисия Корнуэлл - Реестр убийцы
— Итак, искали хозяина дома. Вы сказали это несколько раз. И все же мне не совсем понятно, зачем вы его искали.
Взгляд Теркингтона снова останавливается на ней, перо повисает над бумагой — он записывает ее ложь.
— Такой красивый особняк, — говорит Мэдлиз. — Я хотела, чтобы Эшли снял его, но не знала, можно ли это делать без разрешения владельца, вот и решила его поискать. Думала, найду кого-нибудь у бассейна…
— В это время года народу там немного. Постоянно почти никто не живет — у хозяев тех домов есть и другие, в городе, а сдавать их они не желают.
— Так и есть, — соглашается Мэдлиз.
— Тем не менее вы решили, что в этом доме кто-то есть, потому что увидели что-то жарящееся на гриле?
— Верно.
— И как же вы увидели это с берега?
— Я увидела дымок.
— Вы увидели дымок от гриля и, может быть, ощутили запах жареного? — записывает следователь.
— Да.
— И что это было?
— Что было?
— Что жарилось на гриле?
— Мясо. Может быть, свинина. Может, курица.
— И вы решили войти в дом. — Он пишет, потом останавливается, поднимает голову и смотрит на нее. — Знаете, здесь я все равно никак не понимаю.
Эта часть рассказа у нее самая нескладная, как Мэдлиз ни старалась — лучше не получалось, Что еще нужно придумать, чтобы ложь походила на правду?
— Я уже говорила вам по телефону, что сначала искала хозяина, а потом забеспокоилась. Подумала, может, владелец, какой-нибудь богатый старичок, вышел приготовить барбекю, а у него вдруг сердечный приступ. Почему мясо на решетке, а поблизости никого? Я несколько раз позвала, спросила, есть ли кто-нибудь, а потом увидела, что дверь в прачечную открыта.
— Вы имеете в виду — не заперта.
— Да.
— Дверь рядом с окном, в котором одной стеклянной панели недоставало, а другая была разбита, — говорит Теркингтон, продолжая записывать.
— Да. В общем, я взяла и вошла, хотя и знала, что не имею права. Но я подумала, что, может быть, у владельца дома случился приступ и он лежит на полу, беспомощный.
— В том-то все и дело, — вступает Эшли, поглядывая то на следователя, то на камеру, — что перед каждым из нас в какой-то момент встает нелегкий выбор. Войти или остаться за порогом? И если остаться, как потом жить, узнав из газет, что кто-то так и не дождался помощи?
— Вы сияли дом на камеру, сэр?
— Я поснимал немного, пока ждал Мэдлиз. Так, красивые виды…
— Вы снимали дом, сэр?
— Дайте подумать. Да, наверное, немножко. В самом начале. Но показывать без разрешения не собирался, и если бы Мэдлиз его не получила…
— Понятно. Вы собирались получить разрешение на съемку дома, но сняли его и без разрешения.
— Если бы мы не получили разрешения, я бы стер запись, — уверяет Эшли.
— А самом деле? — Теркингтон пристально смотрит на него. — Ваша жена выбегает из дома перепуганная до смерти, уверенная, что там кого-то убили, а вам не приходит в голову ничего другого, как стереть запись, потому что вы не получили разрешения на съемку?
— Знаю, звучит странно, — вздыхает Мэдлиз. — Но важно другое: я никому ничего плохого не сделала.
— Когда она выскочила из дома, чуть ли не в слезах, перепуганная, я хотел сразу же позвонить в службу спасения, — объясняет Эшли. — Но мы с ней оба оставили дома телефоны.
— А тем, что в доме, воспользоваться не подумали?
— Нет! После того, что я там увидела… — Мэдлиз качает головой. — У меня было такое чувство, что он еще там!
— Он?
— Не знаю. Я никого не видела, но чувство было жуткое, словно кто-то следит за каждым моим шагом. Перепугалась, как никогда в жизни. Да я бы там секунды лишней не осталась. — Она роется в сумочке, достает салфетку.
— Мы сразу же поспешили вернуться домой, а там у нее началась истерика, — говорит Эшли. — Мне пришлось ее успокаивать. Плакала как ребенок, мы даже теннис пропустили. В конце концов я предложил ей лечь, а обсудить все уже утром. Сказать по правде, я не очень-то ей и поверил. У нее, знаете ли, то еще воображение. Читает все эти книжки про мистику, ни одного детективного сериала не пропускает. Но в ту ночь она так плакала, что я уже забеспокоился. Думаю: а что, если там действительно что-то такое? Тогда и позвонил вам.
— Позвонили. Но только после тенниса, — напоминает Теркингтон. — Говорите, супруга расстроилась, тем не менее утром вы сходили на теннис, вернулись домой, приняли душ, переоделись, уложили вещи в машину и только потом удосужились позвонить в полицию. Полагаете, у меня есть основания верить вам?
— А почему, как вы думаете, мы вернулись в Чарльстон за два дня до срока? Мы планировали этот отдых целый год! — горячится Эшли. — Как по-вашему, мы можем рассчитывать на компенсацию? Если бы вы позвонили в агентство и объяснили ситуацию…
— Если вы поэтому обратились в полицию, то мне придется вас разочаровать — зря потратили время.
— Я бы не хотел оставлять вам камеру. То немногое, что было записано возле особняка, я уже стер. Там и смотреть-то не на что. Сценка секунд на десять. Мэдлиз стоит на фоне дома и говорит что-то своей сестре.
— Значит, с вами и ее сестра была?
— Нет. Просто Мэдлиз обращалась к ней, говорила на камеру. Не думаю, что вам будет какая-то польза от записи, которую я стер.
Стереть запись его заставила жена — из-за бассета. Он успел записать, как она нежничает со щенком.
— Может быть, просмотрев запись, я бы увидел дымок от барбекю, — говорит Теркингтон. — Вы ведь сказали, что заметили его с берега, так? А значит, если снимали дом, то на записи должен быть виден и дым, верно?
Эшли застигнут врасплох.
— Я… э… нет, дыма там не видно. Я в ту сторону камеру не оправлял. Может, просто посмотрите прямо сейчас и вернете? Тут ведь и нет ничего, только Мэдлиз да несколько сценок, записанных раньше. И я не понимаю, почему должен оставлять вам камеру.
— Нам необходимо убедиться, что камера не сохранила никакой информации относительно случившегося в доме, никаких деталей, которых вы могли и не заметить.
— Каких, например? — беспокоится Эшли.
— Я не уверен, например, что вы не заходили в дом после того, как там побывала ваша жена. — Тон у следователя Теркингтона жесткий, без малейшего намека на сочувствие. — Мне представляется весьма необычным, что вы, услышав рассказ супруги, не решили проверить его лично.
— Если все было так, как она рассказала, в доме мог прятаться убийца, — возражает Эшли. — Нет, проверять я бы не стал.
Мэдлиз помнит звук бегущей воды, кровь, одежду, фотографию убитой теннисистки. Перед глазами отпечатавшаяся в памяти картина: огромная гостиная, разбросанные повсюду аптечные пузырьки, бутылка водки. А еще включенный проектор и пустой освещенный экран. Детектив им не верит, а ей, похоже, грозят большие неприятности. Нарушение границ частного владения. Незаконное вторжение со взломом. Кража собаки. Лжесвидетельство. Нельзя допустить, чтобы он узнал о бассете. Они заберут его и усыпят. А она успела полюбить собачку. И к черту их всех! Ради этого песика она готова врать и дальше.
— Знаю, это не мое дело, — собрав нервы в кулак, спрашивает Мэдлиз, — но позвольте узнать: не случилось ли там чего-то плохого? И известно ли вам, кто живет в этом доме?
— Кто там живет, мы знаем, но раскрывать имя владелицы мне бы не хотелось. В доме ее сейчас нет, как нет ни машины, ни собаки.
— И машины нет? — Мэдлиз чувствует, что у нее начинает дрожать нижняя губа.
— Похоже, она отправилась куда-то на машине и прихватила с собой собаку. И знаете, что я думаю? Вам захотелось прогуляться по шикарному особняку, потом вы забеспокоились, что попались кому-то на глаза, и на всякий случай сочинили всю эту историю. Получилось почти ловко.
— Сочинила или нет, — говорит Мэдлиз, и голос у нее дрожит, — проверить легко. Если бы вы удосужились заглянуть в дом…
— Мы удосужились, мэм. Я послал туда несколько человек, и они не обнаружили ничего, что вы якобы видели. Ни разбитого стекла. Ни крови. Ни ножей. Газ в гриле был выключен, решетка чистенькая, никаких признаков того, что на ней что-то жарили. И проектор тоже был выключен.
В просторной комнате, где Холлингс и его сотрудники встречаются с родственниками и близкими усопших, Скарпетта, устроившись на полосатом, бледно-золотистом с кремовом диване, просматривает вторую книгу для гостей.
Все увиденное ею до сих пор указывает на то, что владелец похоронного дома — человек вдумчивый, внимательный, с хорошим вкусом. Крупноформатная, толстая книга заключена в черный кожаный переплет с линованными матовыми страницами. О масштабе бизнеса говорит хотя бы тот факт, что на каждый год требуется три или четыре книги. Поиск в записях за первые четыре месяца текущего года свидетельств посещения Джанни Лупано каких-либо похорон не выявил.
