Татьяна Степанова - Драконы ночи
– С миром? А урод сюда приехал. Улыбается, скалится как ни в чем не бывало.
– Слушай, голуба моя, что ты от меня хочешь? Вышвырнуть его отсюда? Могу, даже с удовольствием, – Шапкин прищурился. – Олька, правда, за это меня по головке не погладит, он у нее что-то вроде VIP-клиента, бабла на выпивон никогда не жалел в баре, но что ж – рискну.
– Подождите, не надо, что вы в самом деле. – Катя испугалась его решительного вида.
Шапкин хмыкнул.
Послышался цокот копыт. И на фоне багряного заката возникло новое явление: Олег Ильич Зубалов верхом на коне. Позади ехал берейтор – сопровождающий. Как позже узнала Катя, лошадей напрокат для верховых прогулок можно было взять на соседней ферме, где предприимчивые люди организовали что-то вроде школы верховой езды для туристов. Коняга под Зубаловым была гнедая, смирная, но восседал он точно на горячем скакуне – спина прямая, ноги в стременах, поводья намотаны на кулак. Он обогнул клумбу и подъехал к Даше, которая сразу же забыла про волан и ракетку, запрыгала, завизжала от восторга при виде «лошадки».
– Дашенька, смотри-ка, – окликнул ее Зубалов. – Только осторожно, отойди подальше… ну-ка… Н-но!
Он дернул поводья, натянул их до отказа, саданул конягу пятками в бока.
– Что вы делаете?! – встревожился берейтор.
– Хочу поднять его… Н-но, давай, вверх, вверх давай. А вы не орите мне под руку, я в седле побольше вашего!
Конь заплясал, загарцевал, натужно вздыбился, потом опустился, почти упал на передние ноги. Но Зубалов снова огрел его и снова поднял на дыбы. На коричневом конском брюхе – вздутые жилы…
– Дашенька! Девочка! – Голос Зубалова был молодым, звонким, мальчишеским.
Привлеченные небывалым зрелищем, все высыпали из холла наружу.
– Олег, ты разобьешься! – крикнула Марина Ивановна.
– Это я-то разобьюсь? Н-но!
– Прямо цирковой аттракцион. Вам не кажется? Здесь в городке всегда любили цирк.
Катя вздрогнула: Симон шепнул это именно ей. Обернулась – он за ее спиной, склонился к самому уху. И словно ничего, вообще ничего не было. Словно морок, сон – промелькнул в ночи, пропал…
– Я думала, вы в камере строчите жалобу прокурору.
– Темницы рухнут и свобода… Это сладкое слово – свобода… В принципе, я все знал наперед.
– Что знали наперед?
– Чем все закончится – весь этот вселенский шухер, этот базар. Когда ни в чем не виновен, это нетрудно – знать. А вы – предательница. Я когда вас увидел там, на станции, подумал – какая славная, обаятельная девушка. Может, это счастье мое чешет с сумкой через плечо… насмешливое мое счастье. А вы на поверку настоящий крокодил. Крокодилица, тигрица… как вы там меня в роще-то ночью, чуть в клочья не порвали с этой вашей подружкой-толстухой. Добрый вечер, – Симон кивнул, обворожительно улыбнулся Анфисе.
– Чего он тут забыл? Чего приперся? – шепотом, но все же так, чтобы было слышно ЕМУ, спросила Анфиса.
– Я уже говорил вашей приятельнице, здесь лучший и единственный приличный в городе бар. Паленку клиентам тут не наливают, оттого здесь и пасутся по вечерам некоторые местные дяди, которым отпускают в кредит до зарплаты по старой еще школьной дружбе, – Симон глянул на Шапкина. – А мы вот с таким дядей сегодня утром так душевно беседовали, знаете ли…
– Кать, зачем он тут? – повторила Анфиса, как бы не слыша.
– Заповедь слыхали: подставь другую щеку? Вот я примерно это и пытаюсь сейчас сделать. Стараюсь вовсю – вот он я, ударили по правой, бейте теперь и по левой… Между прочим, сидя у ментов, столько всего узнал нового – ребята в общем-то неплохие в ППС, в розыске не звери… входят в положение. Когда ты ни в чем не виновен, это особенно важно. В таком состоянии – на нарах чтение мыслей успокаивает.
– Что он плетет? – Анфиса кусала губы.
– Помните, я вам говорил дорогой, – Симон обращался к Кате, – а вы улыбались, не верили. Не знаю, что это – может быть, кровь, гены… Брат моего деда, Валенти, он… он же был уникален в своем роде, возможно, и мне передалось по отцовской линии. Чужое сознание, чужие секреты, а ты тут как тут. Узнаешь мно-о-го всего. Например, что здешнее пугало, убийца, пойман.
– Об этом весь город трубит. Читать чужие мысли для этого не требуется.
– Да, да, возможно, конечно. Всех в шок повергло то, что это сделал с сыном родной отец. Учитель. Кстати, я сейчас сигареты покупал по дороге, так подслушал разговор двух девиц-школьниц, они передо мной стояли. Про этого учителя – Уткин, кажется, его фамилия, да… Все в таком роде: мол, я отвечаю у доски, а он, этот учитель, подходит ко мне, мелом формулу поправляет, а у самого так и выпячивается, так и выпячивается…
– Уткин не педофил.
– Ах, вот как? – Симон усмехнулся.
– Ваш дед Валенти, судя по вашему ночному рассказу, тоже не был педофилом.
– Вы смотрели наш альбом? Некоторым неприятно, когда роются в их семейных архивах, но я ничего не имею против. Так вы смотрели его? По-вашему, я похож на брата моего деда?
– Внешне – нисколько.
– Внутренне тем более, – отрезал Симон.
– Зачем вы приехали?
– Сюда?
– В этот город. Ходят слухи, что вы тут что-то ищете.
– Сложный вопрос. Я пока сам еще для себя его не решил. Возможно.
– А сюда зачем?
– Ну, это уж совсем странно. Это запрещено, да? Заглянуть после такой передряги, после этого вашего милицейского обезьянника в бар горло промочить.
– Вы не пить сюда явились.
– Вы видели зеркало у меня в гараже?
– Я видела зеркало и старые ящики.
– К зеркалу где-то должна быть пара, – Симон улыбнулся. – Может быть, это то, что мне нужно… Нет, вы только гляньте на этого ковбоя. Это ведь он не перед нами выпендривается. Мы ему на фиг не нужны. Это он ей себя показывает.
– Кому? – не поняла Катя.
– Вот ей, – Симон указал глазами на Дашу, которая вместе с охранником подошла к лошади. Зубалов спешился, ухватил лошадь под узцы. Даша робко дотронулась до конской морды, погладила.
– Маруся Петровна, дорогая, а я ведь к вам, – Симон отвернулся от Кати, словно разом потерял к ней весь свой интерес. – У меня к вам важный разговор, уделите мне время, будьте ласковы, и позвольте вас чем-нибудь угостить.
– Да вы ведь опять меня тормошить, расспрашивать будете. – Маруся Петровна замахала руками, но в общем-то была не против: Симон, который, оказывается, был так хорошо известен в «Далях», где и не подозревали о ночной истории у провала, явно ей импонировал.
– Я вам привез фотографии показать, я о них упоминал. Тут неожиданно выплыла на свет одна семейная история. Помните, мы в тот раз про цирк с вами говорили, который вы в детстве посещали, про артистов-гастролеров. Так вот оказалось, что один из них – некий Симон Валенти – мой родственник. Маруся Петровна, дорогая, что с вами?
– Ничего… вы… так вы хотели со мной поговорить?
– Да, да, если позволите, сядем за столик, что вы будете – кофе, коктейль, сок?
– Я… мне ничего, много жидкости на ночь… вредно…
– Мамочка, можно я с дядей Олегом на лошадке проеду? Он меня подержит, – спросила Ольгу Борщакову Даша. – Бабушка, ты куда? Смотри, ну смотри же, как я буду верхом!
– А вы все дымите, как дракон, – это уже сказала Ида Роману Шапкину. – Что же вы меня снова бросили одну? Я же сказала: сегодня мне не хочется с вами расставаться.
Глава 35
МАТЬ И ДОЧЬ
– Достал тебя такой отдых, а, Кать? – осведомилась Анфиса, когда они, оставив все и всех, поднялись к себе в номер. – И как меня, дуру, угораздило выбрать эти «Валдайские дали»?! Вот, Кать, ничего нельзя делать по знакомству, иначе потом вовек не развяжешься. Может, уедем завтра? Вроде сейчас это уже не будет выглядеть позорной капитуляцией?
– Если по правде, то вот сейчас я уж совсем ничего не понимаю, – призналась она через секунду. – Убийца пойман, и это не педофил, а родной отец. Сволочь такая… И что теперь получается – это все? Я думала, все это как-то связано, а выходит, что…
– Я тоже думала, что есть связь, – сказала Катя, – а на деле Уткин и убийство – это одно, рисунок – что-то другое. Провал, Симон и мальчишки – это уже третье. Симон к истории с рисунком отношения не имеет. Учитель Уткин уж тем более, мать Насти, эта пьяница, хорошо его знала, как, впрочем, и все в городе, и если бы это он тогда к ней и к девочке подкатился, то…
– Есть еще и четвертое – история сорок восьмого года.
– Это миф.
Анфиса вздохнула.
– Чего он там тебе плел, этот Симон? – спросила она.
Катя пересказала. Странно, сделать это было не так просто.
– Ни черта не секу, – покачала головой Анфиса. – Вроде все было ясно и просто: в городе искали педофила-убийцу. И вот никакого педофила нет. Или, может, все-таки есть?
– Чтобы понять эпизод с рисунком, – сказала Катя, – надо сначала выяснить, против кого он конкретно направлен: против Даши или против самой Борщаковой?
– Против обеих.
– Девочка испугалась – тогда, там на площадке. Но сейчас, судя по ее поведению, она уже обо всем забыла. Или почти забыла. Или делает вид, – Катя помолчала, – а вот мать ее до сих пор оправиться от случившегося не может.
