Уильям Хортсберг - Сердце ангела. Рассказы
— Они вокруг нас, студент. — Он все еще держал себя в руках. Его голос был напряженным, но спокойным.
— Вижу, — согласился Холл. — Вперед.
Они пошли вперед. За ними тащился шланг. Оглянувшись, Холл увидел, как крысы, занявшие проход позади их, грызут толстый брезент. Оторвавшись от шланга, одна тварь почти усмехнулась ему. Затем ее голова опустилась. Появились и летучие мыши. Огромные, размером с ворону или грача, они гроздьями свисали с потолка.
— Смотри, — Варвик направил фонарь на место футах в пяти впереди.
Им улыбался зеленый от плесени череп. Дальше Холл увидел тазовые кости, часть грудной клетки.
— Не останавливайтесь, — велел он. Холл почувствовал, что внутри у него что-то взорвалось, что-то ужасное и темное. — Вы сломаетесь раньше меня, мистер мастер, и да поможет мне бог.
Они прошли мимо костей. Крысы пока не приближались. Одна из них пересекла их путь. Хотя тварь пробежала в тени. Холл все же заметил извивающийся розовый хвост толщиной с телефонный провод.
Впереди поверхность резко поднималась, а затем опускалась. Холл услышал шелестящий громкий звук. Там находилось что-то, что, вероятно, не видел ни один живой человек. Может быть, я и искал что-нибудь похожее во время своих странствий, подумал Холл.
Крысы приблизились. С трудом двигаясь вперед, они подползали на животах.
— Смотри! — воскликнул Варвик.
Холл видел, что в этом подвале с крысами что-то произошло, какая-то ужасная мутация, которая никогда не могла произойти наверху, под солнцем — природа бы не позволила ее. Но здесь, внизу, природа имела другое, страшное лицо.
Крысы выросли до гигантских размеров, некоторые достигали метра в высоту. Задние лапы отсутствовали, и они оказались слепыми, как кроты и их летающие родственники. С ужасающей серьезностью они ползли к людям.
Варвик посмотрел с улыбкой на Холла. «Надо отдать ему должное — у него сильная воля», — подумал Холл. Он начал даже восхищаться мастером.
— Мы не можем идти дальше, Холл. Ты должен это понимать.
— По-моему, у крыс к вам есть дело, — возразил Холл.
Самообладание начало покидать Варвика.
— Пожалуйста, — начал просить он, — пожалуйста.
— Вперед, — улыбнулся Холл.
Мастер оглянулся назад.
— Они грызут шланг. Когда они его перегрызут, мы не сможем вернуться назад.
— Знаю. Идите вперед.
— Ты обезумел… — Крыса прошмыгнула по сапогу Варвика, и он закричал. Холл улыбнулся и махнул фонарем вперед. Животные окружили их, самая ближняя находилась не далее чем в футе.
Варвик снова двинулся вперед. Крысы отступили. Люди взобрались на маленький холмик. Мастер поднялся первым, и Холл увидел, что его лицо побелело, как бумага, а по подбородку потекла слюна.
— Господи Иисусе! — Варвик повернулся, чтобы бежать.
Холл открыл вентиль, и струя воды под высоким давлением сбила Варвика с ног. Звук воды заглушил длинный крик. Послышались глухие удары.
— Холл! Бога ради…
Внезапно раздался звук раздираемой ткани. Затем еще крик, на этот раз слабее. Внизу шевелилось и переворачивалось что-то огромное. Вполне отчетливо Холл услышал треск, который издают кости при переломах.
В этот момент безногая крыса с вялым теплым телом бросилась на него. Почти рассеянно Холл открыл вентиль, и вода отбросила тварь. Но теперь давление воды понизилось.
Холл взобрался на маленький скользкий бугорок и посмотрел вниз.
Всю борозду в дальнем конце этой отвратительной могилы заполняла огромная крыса. Она была без глаз и без лап, и тело ее вздрагивало. Когда на ужасную тварь упал свет фонаря, она издала отвратительный мявкающий звук. Королева, Magna mater[24], безымянная тварь, у чьего потомства уже начали расти крылья. То, что осталось от Варвика, казалось карликовым по сравнению с гигантским паразитом. Увидеть крысу величиной с теленка было сильным шоком.
— Прощай, Варвик, — прошептал Холл. Крыса примостилась на мастере, с треском отрывая неподвижную руку.
Отпугивая крыс шлангом, давление в котором все падало, Холл быстро пошел назад. Некоторые из паразитов, не обращая внимания на воду, бросились к его ногам и начали кусать их выше сапог. Одна тварь упрямо повисла на бедре, раздирая вельветовые джинсы. Холл сбил ее ударом кулака. Он почти прошел три четверти пути, когда темноту наполнило хлопанье крыльев. Он взглянул наверх, и огромная летучая мышь врезалась ему в лицо.
Крысы-мутанты еще не потеряли хвосты. Отвратительной спиралью хвост обвился вокруг шеи Холла, а зубы искали мягкое место на шее. Тварь извивалась и хлопала крыльями-мембранами. Во все стороны летели клочья рубашки.
Холл слепо поднял конец шланга и начал бить им мышь. Она упала, и он начал топтать ее, почти не сознавая, что кричит. Крысы потоком устремились к нему, поползли по ногам наверх.
Шатаясь как пьяный, он стряхнул несколько тварей и бросился бежать. Оставшиеся грызуны вцепились в живот и грудь. Одна из крыс взобралась на плечо и залезла мордой в ухо.
Сверху упала вторая летучая мышь. На какое-то мгновение она сделала из головы Холла гнездо, а затем, визжа, взлетела с куском его скальпа.
Холл чувствовал, как тело начинает неметь. Уши наполнились криками и визгом множества тварей. Он сделал последнюю попытку вырваться, споткнулся о пушистые тела и, упав на колени, засмеялся высоким ужасным смехом.
Четверг, пять часов утра.
— Кто-то должен спуститься вниз, — задумчиво произнес Броху.
— Только не я, — прошептал Висконски, — только не я.
— Конечно, не ты, разве ты мужик, — с презрением ответил Иппестон.
— Ладно, пошли, — Броган взял шланг. — Я, Иппестон, Дайнджерфилд, Неду. Стивенсон, сходи в контору за фонарями.
Иппестон задумчиво посмотрел вниз, в темноту.
— Может быть, они остановились перекурить, — сказал он. — Подумаешь, несколько крыс.
Стивенсон вернулся с фонарями, и через несколько минут они начали спускаться вниз.
Стивен Кинг
Баллада о гибкой пуле
…Вечеринка подходила к концу. Угощение удалось на славу: и спиртное, и мясо на ребрышках, поджаренное на углях, и салат, и особый соус, который приготовила Мег. За стол они сели в пять. Теперь часы показывали полдевятого, уже темнело; при большом количестве гостей настоящее веселье в это время обычно и начинается. Но их было всего пятеро: литературный агент с женой, молодой, недавно прославившийся писатель, тоже с женой, и журнальный редактор, выглядевший гораздо старше своих шестидесяти с небольшим. Редактор пил только минеральную: в прошлом он лечился от алкоголизма, о чем рассказал писателю литагент. Однако все это осталось в прошлом, как, впрочем, и жена редактора, отчего их, собственно говоря, и было пятеро.
Когда на выходящий к озеру участок позади дома писателя опустилась темнота, вместо веселья их охватило какое-то серьезное настроение. Первый роман молодого писателя получил хорошие отзывы в прессе и разошелся большим числом экземпляров. Ему повезло, и, к чести его, надо сказать, он это понимал.
С раннего успеха молодого писателя разговор, приобретя странную, игриво-мрачную окраску, перешел на других писателей, которые заявляли о себе рано, но потом вдруг кончали жизнь самоубийством. Вспомнили Росса Локриджа, затем Тома Хагена. Жена литературного агента упомянула Сильвию Платт и Анну Секстон, после чего молодой писатель заметил, что не считает Платт интересным автором: она покончила с собой не из-за успеха, а скорее наоборот — приобрела известность после самоубийства. Агент улыбнулся.
— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — попросила жена молодого писателя, немного нервничая.
— А что вы думаете о безумии? — игнорируя ее, спросил агент. — Бывали среди писателей и такие, кто сходил с ума от успеха. — Голосом и манерами он немного напоминал актера, продолжающего играть свою роль вне сцены.
Жена писателя собралась снова перевести разговор в другое русло: она знала, что ее мужа интересуют подобные темы, и не только потому, что ему доставляло удовольствие говорить об этом в шутливом тоне. Напротив, он слишком много думал о таких вещах и от этого, может быть, пытался шутить. Но тут заговорил редактор, и сказанное им показалось ей таким странным, что она забыла про свой невысказанный протест.
— Безумие — это гибкая пуля.
Жена агента взглянула на редактора удивленно. Молодой писатель в задумчивости наклонился чуть вперед.
— Что-то знакомое… — произнес он.
— Конечно, — сказал редактор. — Эта фраза, вернее, образ «гибкой пули», взят у Марианны Мур. Она воспользовалась им, описывая какую-то машину. Но мне всегда казалось, что он очень хорошо отражает состояние безумия. Это нечто вроде интеллектуального самоубийства. По-моему, и врачи теперь утверждают, что единственное истинное определение смерти — это смерть разума. А безумие — это гибкая пуля, попадающая в мозг.
