Джон Бердетт - Бангкок - темная зона

Карлица поднесла палец к губам. Когда я уходил, хозяйка настойчиво окликнула меня, словно забыла сказать что-то важное.

— Понимаете, они были кхмерами. Вообще не тайцами.

На главной улице мне повезло остановить пикап, и за сто бат меня согласились довезти до ближайшей автобусной станции. Шофер оказался лучшим из всех возможных типов сельского жителя: молчаливым, набожным, честным. Он меня совершенно отвлекал, и в окружающей тишине в моем мозгу не прекращался бесконечный круговорот мысли…

1. Рожденная в карме, о которой страшно подумать, ты решаешь проспать всю жизнь.

2. Мать не оставляет выбора: хочешь не хочешь — беги под слоном.

3. Безжалостность и злость по крайней мере вызывают реакцию общества в отличие от хорошего поведения, которое ведет к рабству и голоду. Прожиточный минимум обеспечивают только секс и наркотики. Ты видела свет.

4. Достигнув в своей игре вершины и победив, ты пожалела о неудавшейся любви. Слишком поздно: тебе уже почти тридцать, и на горизонте одни демоны. Теперь тебя может спасти только смерть. Остается один вопрос: кого ты возьмешь с собой.

28

— Где он, Лек? — Мне было неприятно говорить таким тоном со своим протеже — он от этого начинал дуться как ребенок, — но по-другому нельзя.

Я вернулся два дня назад и не заметил следов брата Титанаки.

— Не знаю, — тихо ответил мой помощник и, скривив губы, потупился.

Мы разговаривали в участке, в одной из комнат для допросов, что явно не поднимало его настроения.

— Не сомневаюсь, ты с ним сблизился, пока меня не было. Думаю, сейчас ты лжешь. Он как-то привязал тебя к себе. Я видел, как ты разговаривал с ним в храме.

Лек вскочил, его лицо обиженно скривилось.

— Я никогда тебе не лгу, не могу. Всем тебе обязан — ты каждую минуту меня защищаешь. А если хочешь растоптать мое сердце, лучше я себя убью.

Я провел ладонью по лицу.

— Извини, Лек. Не могу притворяться, что у меня достаточно сил для этого расследования. Поэтому прояви терпение. Мне показалось, ты должен был с ним встречаться, пока я уезжал. Вы вроде с ним так хорошо поладили.

Настроение Лека изменилось, и он принялся меня утешать.

— Наставник, я так за тебя переживаю. Готов сделать что угодно, лишь бы тебе помочь.

— Так когда ты видел его в последний раз?

— Когда ты был в Камбодже, он приходил попрощаться.

— И это все?

— Спрашивал номер твоего телефона. Я дал.

Я кивнул. Мне неизбежно приходилось поворачиваться по ветру, к удовольствию молодого монаха. Такова карма: я платил чертовски высокую цену за те десять дней исступленного страдания, которые провел с Дамронг.

Если не считать стычки с Леком, я весь день оставался вялым. Чтобы оправдать свою отлучку из полицейского участка, сказал помощнику, что собираюсь на массаж, хотя ни о каком массаже не помышлял. Но, проходя мимо интернет-кафе, которое, с тех пор как в нем перестал бывать брат Дамронг, потеряло свою привлекательность, решил, что массаж все-таки не помешает.

Отвратительный позыв к саморазрушению толкал меня на третий этаж. Не исключено, что такое ласкающее, ароматическое, масляное, скользкое, семенное, оргазменное потакание себе — именно то, что мне требовалось. Но я понимал, что по большому счету такой поступок не прибавит самоуважения, и подумал о Чанье, хотя она нисколько бы не возражала и даже поддержала бы меня, если бы знала, что это поднимет мне настроение. В результате я отправился на два часа на свой обычный второй этаж.

Первый час мое сознание кувыркалось как вошь на мраморном полу — так что я едва замечал, что меня массируют, — но постепенно утихомирилось и я обрел хотя бы подобие покоя, на которое все-таки имел право. И тут зазвонил мой мобильный телефон. Я оставил его в кармане висящих на крюке над матрасом брюк. Хотя массажистка давила мне коленом на поясницу, я умудрился стянуть брюки на пол и выудил телефон из кармана.

— Я хочу поговорить, — сказал брат Титанака.

Полицейский во мне наконец расслышал в его голосе слабость — может быть, даже признание вины.

— Говорите. — Я дал знак массажистке на время нашего разговора заняться чем-нибудь менее энергичным — например завязывать в узел ноги, — но на самом деле мне было безразлично, что она делала: все внимание я сосредоточил на холодном, размеренно-медленном голосе монаха.

— Сестру продали, когда ей было четырнадцать лет, — сказал мне в ухо безликий голос. — Таково было решение семьи. Я в обсуждении не участвовал, а Дамронг участвовала. Она согласилась поработать в борделе в Малайзии по ученическому контракту при условии, что за мной будут хорошо ухаживать.

— Сожалею.

— Ваша жалость — ложка сахара в океане горечи.

— И по этому поводу тоже сожалею.

— Ей приходилось работать по шестнадцать часов в сутки и обслуживать по двадцать клиентов. Но в первую ночь ее девственность выставили на аукцион — отдали тому, кто больше заплатит. И этот человек оказался отнюдь не нежным.

— О Будда!

— Помолчите, иначе я потеряю нить. Договор предусматривал двенадцать месяцев работы. Она вернулась домой совсем не той, какой уезжала. Совершенно другой. Но поинтересовалась, как со мной обращались. Спросила у меня и у всей деревни, осмотрела мое тело, проверила вес, ничего не забыла. Раньше никто ее такой не видел — деловой, холодной… — Монах помолчал. — Разумеется, со мной обращались не слишком хорошо. Все деньги тратили на самогон и на яа баа. — Долгая пауза. — И она заставила их за все расплатиться. Догадываетесь как?

— Нет, — ответил я, потому что не мог представить, каким образом беззащитная, жалкая, поруганная и облитая грязью необразованная пятнадцатилетняя девчонка могла наказать закоренелых преступников.

— Она сдала отца полиции. Устроила так, что его поймали с поличным во время одного из налетов. — По его тону я понял, что он уловил мой судорожный вздох. — Все получилось лучше, чем она могла себе представить. Полицейским осточертели бесконечные преступления отца. И они убили его — затоптали слонами. Нас заставили смотреть. — Брат Титанака снова замолчал. — Она пришла в восторг. Помню, как сияли ее глаза. В следующий раз, когда она подписала контракт на полгода работы в Сингапуре, мать обращалась со мной очень хорошо. Если была трезвой.

Он разъединился. Когда монах позвонил в следующий раз, сеанс массажа уже завершился и я расплачивался с девушкой.

— Забыл сказать, детектив, существовал договор. Дамронг на нем настояла. Только никому не говорите и не рассказывайте Викорну.

В трубке стало тихо. Я задумался: не рассказывать Викорну значило предать своего начальника. Решение пришло мгновенно: да пошел он куда подальше, этот Викорн.

Письменный договор: звучало невероятно, но он существовал. Я готов был поспорить, что проект готовил Том Смит. Его боссы никогда бы не доверились другому юристу. Однако завладеть текстом — это дело казалось мне трудновыполнимым. Позволено ли было Дамронг хранить у себя экземпляр? Если да, то где она его держала? Самое верное было бы отдать брату.

Я находился дома и наблюдал, как Чанья занимается стряпней, когда он снова позвонил. Я знал, что жену сильно беспокоит мое душевное состояние, и теперь она следила, как я достаю телефон из кармана брюк, которые повесил на крюк в спальне, после того как переоделся в легкие шорты. Мое лицо изменилось при звуке его голоса — я словно испытывал сердце Чаньи: ей было грустно, страшно, она сочувствовала мне и немного на меня злилась, потому что думала, что я ускользаю от нее.

— Вы можете говорить?

— Да.

— Тогда поговорим о гатданью. Что вы об этом думаете?

Я почесал ухо.

— Это все, что у нас есть. Единственный способ держать Таиланд организованным. Несовершенный, ему часто не подчиняются, особенно матери. Но другого не имеем.

— Вы наполовину фаранг. И порой должны смотреть на такие вещи под несколько иным углом.

— Половина крови во мне от белого человека, но по образу мышления я таец.

— Вы были за границей. Прекрасно говорите по-английски. Даже по-французски.

— И что из того?

— Я хочу знать.

— Что знать? — По моему тону можно было понять, что я начал раздражаться.

Последовала дол гая пауза. Видимо, до этого брат Титанака не пытался сформулировать свою мысль.

— Что я делаю?

— Понятия не имею, что вы делаете.

— Мне кажется, наоборот. И я вас спрашиваю: с точки зрения фаранга, не захожу ли я слишком далеко?

— Слишком далеко?

— Цена, которую она заставляет меня платить, — не слишком ли она высока?

— Что за цена? Дамронг оставила вам инструкции?