Бернар Миньер - Лед
— В какой стадии находится расследование убийства коня?
— Кто хочет об этом узнать?
— Кабинет генеральной дирекции пристально следит за этим делом, майор.
— А им известно, что убит человек?
— Да, аптекарь Гримм, мы в курсе, — ответил чиновник, так, словно знал досье убитого как свои пять пальцев. — Возможно, что эти убийства никак не связаны.
— Надеюсь, вы понимаете, что конь месье Ломбара сейчас для меня не приоритет.
— Майор, Катрин д’Юмьер заверила меня, что вы хороший специалист.
Сервас почувствовал, что начинает терять самообладание. Да уж, получше тебя. Не трачу времени на то, чтобы пожать кому надо руку в кулуарах или отчитать младшего по званию, не делаю вид, что знаю досье назубок.
— У вас уже есть версия?
— Ни малейшей.
— А двое охранников?
Ишь ты, он даже взял на себя труд прочесть отчеты. Так, по верхам, явно перед самым звонком, как школьник, который наспех повторяет задание перед уроком.
— Это не они.
— Почему вы так уверены?
«Потому что я верчусь среди жертв и убийц, пока ты просиживаешь штаны в кабинете», — подумал Сервас.
— Нет данных, доказывающих это. Впрочем, если вы хотите убедиться сами, приглашаю приехать сюда и присоединиться к нам.
— Ладно, майор, успокойтесь. Никто не ставит под сомнение вашу компетентность. Ведите следствие так, как считаете нужным, но держите нас в курсе. Мы хотим знать, кто убил коня.
Чего уж там, яснее не скажешь. Убить аптекаря и подвесить его за руки на мосту — это в порядке вещей, а вот отрубить голову коню, принадлежащему одному из самых влиятельных людей Франции, — такого быть не должно.
— Хорошо, — сказал Сервас.
— Всего наилучшего, майор. — Собеседник отсоединился.
Сервас представил себе, как чиновник восседает за столом, снисходительно улыбаясь подчиненным, мелким провинциальным клеркам. На нем хороший костюм, приятный галстук, он благоухает дорогой туалетной водой. Составив несколько бумаг, начисто лишенных смысла, зато полных трескучих фраз, этот тип весело отправляется облегчить мочевой пузырь, с восхищением любуется своим отражением в сортирном зеркале, а потом, в компании себе подобных, идет подкрепиться.
— Прелестная церемония, да и местечко ей под стать… — раздался рядом чей-то голос.
Сервас обернулся. Ему улыбался Габриэль Сен-Сир. Он пожал протянутую руку экс-магистрата, и тот ответил сильно, по-мужски, без тени жеманства или смущения.
— Я как раз подумал о том, что место — самое подходящее, чтобы остаться здесь на целую вечность, — улыбаясь, ответил Сервас.
Отставной судья одобрительно покачал головой.
— Именно так я и собираюсь поступить. Конечно, есть вероятность, что я отправлюсь в вечность раньше вас. Но если сердце вам подсказывает, то я уверен, вы будете прекрасным компаньоном. Мое место вон там. — Сен-Сир указал пальцем куда-то в угол кладбища.
Сервас рассмеялся, закурил сигарету и спросил:
— Откуда вы знаете?
— Что?
— Что я буду прекрасным компаньоном.
— В моем возрасте и с моим опытом людей оцениваешь быстро.
— Вы никогда не ошибаетесь?
— Редко. Кроме того, я доверяю мнению Катерины.
— А вас она тоже спрашивала, кто вы по зодиаку?
Тут пришла очередь Сен-Сира расхохотаться.
— По зодиаку? Это было первое, что она спросила, когда нас друг другу представили! У моей семьи здесь свой склеп, — прибавил он. — А три года назад я выкупил еще место, на самом краю кладбища, как можно дальше.
— Почему?
— Меня пугает перспектива коротать вечность в определенном соседстве.
— А с Гриммом вы были знакомы? — спросил Сервас.
— Все-таки решили прибегнуть к моей помощи?
— Не исключено.
— Он был очень скрытным человеком. Вам лучше спросить Шаперона. Они дружили.
Сервас вспомнил слова Гиртмана.
— Мне тоже так казалось. Гримм, Шаперон и Перро, верно? Партия в покер по субботам…
— Да. Еще Мурран. Неразлучный квартет в течение сорока лет, с самого окончания лицея.
Сервас вдруг вспомнил о фотографии, которую сунул в карман в охотничьем домике, показал ее отставному следователю и поинтересовался:
— Это они?
Габриэль вынул очки, надел их и взглянул на фото. Сервас заметил, что указательный палец у него скрючен артрозом и дрожит, когда Сен-Сир указывает на лица людей, запечатленных на снимке: болезнь Паркинсона.
— Да. Вот это Гримм, а это Шаперон. — Палец передвинулся. — Это Перро, — (Тот оказался высоким, очень худым, с густой темной шевелюрой и в больших очках.) — Он держит в Сен-Мартене магазин спортивного снаряжения и работает проводником в горах. — Палец скользнул к бородатому великану, тянувшему флягу в объектив и смеявшемуся в мягком осеннем свете. — Жильбер Мурран. Он работал на целлюлозно-бумажной фабрике в Сен-Годане. Два года тому назад умер от рака желудка.
— Говорите, четверка была неразлучна?
— Да, — отозвался Сен-Сир. — Неразлучна, можно и так сказать.
Сервас внимательно посмотрел на бывшего судью. В его голосе чувствовалось что-то… Старик не опустил глаз. Еле уловимое выражение, пустяк, но похоже было, что ему есть что сообщить.
— А не случалось ли каких-нибудь историй, связанных с ними?
Взгляд у старика стал таким же острым и пристальным, как у Серваса. Тот затаил дыхание.
— Да так, слухи… И еще жалоба лет тридцать назад. От одной из семей в Сен-Мартене. Семья скромная, отец трудился на электростанции, а мать была безработной.
Электростанция!.. Сервас сразу насторожился.
— Жалоба на эту четверку?
— Да. За шантаж. Что-то в этом роде… — Сен-Сир наморщил брови, стараясь вспомнить. — Если мне не изменяет память, «Полароидом» были сделаны несколько снимков, где семнадцатилетняя девочка из этой довольно-таки бедной семьи представала в голом и заметно пьяном виде. По-моему, ее окружала компания мужчин. Эти молодые люди грозились пустить фотографии по рукам, если девочка не согласится оказывать некоторые услуги им и их приятелям. Но у нее не выдержали нервы, и она все рассказала родителям.
— Чем все кончилось?
— Ничем. Родители забрали заявление раньше, чем полиция допросила четверых молодых людей. Видимо, вопрос разрешился мирным путем: отзыв заявления в обмен на прекращение шантажа. Разумеется, родители вовсе не хотели, чтобы снимки пошли по рукам.
— Занятно, — нахмурился Сервас. — Майяр мне ничего не говорил.
— Может, Рене ничего и не слышал об этой истории. Он тогда еще не был в полиции.
— Но вы-то были.
— Я был.
— И вы поверили?
Сен-Сир с сомнением скривился и заявил:
— Вы же сыщик, не хуже меня знаете, что у каждого есть свои секреты, которые, как правило, непривлекательны. Зачем же родителям девочки надо было врать?
— Чтобы получить деньги с семей юных шантажистов.
— И окончательно замарать репутацию своей дочери? Нет. Я знал отца семейства. Он выполнял для меня кое-какие работы, пока был не у дел. Это человек прямодушный, старой закваски. Я бы сказал, такие вещи были не в стиле семьи.
— Так вы говорите, у всех свои секреты… — Сервас вспомнил охотничью хижину и то, что нашел там.
Сен-Сир внимательно на него взглянул и спросил:
— А у вас, майор? Какой у вас секрет?
Сервас одарил его загадочной улыбкой мультяшного кролика и быстро подхватил реплику:
— Самоубийцы. Вы о них что-нибудь знаете?
— Кто вам об этом сказал? — На этот раз в глазах старика отразилось неподдельное удивление.
— Если я отвечу, вы не поверите.
— Тогда тем более ответьте.
— Юлиан Гиртман.
Габриэль Сен-Сир долго вглядывался в Серваса. Вид у него был озадаченный.
— Вы это серьезно?
— Абсолютно.
С полминуты старик молчал, потом спросил:
— Чем вы заняты около восьми вечера?
— Я еще не решил.
— Тогда приходите обедать. Все, кого я приглашаю, говорят, что меня найти — сущий пустяк. Поточный Тупик, дом шесть. Заблудиться невозможно, там, в самом конце улицы, возле леса, стоит мельница. До вечера.
— Надеюсь, у вас все в порядке, — сказал Сервас.
Шаперон в замешательстве обернулся. Он уже взялся рукой за дверцу автомобиля. Вид у него был озабоченный и напряженный.
При виде Серваса мэр залился краской и поинтересовался:
— А почему вы спрашиваете?
— Я вчера весь день безуспешно пытался с вами встретиться, — ответил Сервас с дружеской улыбкой.
На долю секунды на лице Шаперона появилось раздосадованное выражение. Он, конечно же, умел сохранять самообладание, но сейчас это ему не очень удалось.
— Смерть Жиля меня потрясла. Жуткое убийство… Зверство… Ужасно… Мне надо было побыть одному, отключиться от всего. Я ушел в горы пешком.
