Энн Райс - Царица проклятых
Мои родители-джентльмены не желают давать мне какие-либо объяснения на этот счет. Можно подумать, что размышлять над подобными вопросами – признак дурного вкуса. Лицо Луи каждый раз становится озадаченным, потом несчастным, и в конце концов он возвращается к вечерней газете. А Лестат... Он улыбается, играет мне что-нибудь из Моцарта, а потом отвечает, пожав плечами: «В тот день ты родилась для нас».
Он по обыкновению подарил мне куклу – как две капли воды похожую на меня, наряженную, как и всегда, в уменьшенную копию самого нового из моих платьев. Он посылает за куклами во Францию и желает, чтобы я знала об этом. Ну и что я должна с ней делать? Играть, будто я настоящий ребенок?
– Ты вкладываешь в это какой-то особый смысл? – спросила я его сегодня вечером. – Что я сама навсегда останусь куклой?
Если мне не изменяет память, за эти годы он подарил мне уже тридцать таких кукол. А память мне никогда не изменяет. Все куклы как две капли воды похожи одна на другую. Если их хранить, то для меня места в спальне не останется. Но я их не храню. Рано или поздно я их сжигаю. Я разбиваю кочергой их фарфоровые лица. А потом наблюдаю, как огонь пожирает их волосы. Не могу сказать, что это доставляет мне удовольствие. В конце концов, эти куклы действительно красивы. И в самом деле похожи на меня. И все же это вошло у меня в привычку. Кукла этого ждет. Я тоже.
И сегодня он принес мне очередную куклу, а теперь стоит в дверях и смотрит на меня во все глаза, как будто мой вопрос резанул его, словно нож. Лицо его внезапно так темнеет, что мне кажется, это совсем уже не мой Лестат.
Хотела бы я его ненавидеть. Хотела бы я ненавидеть их обоих. Но они обезоруживают меня не своей силой, но своей слабостью. Они такие любящие! И на них так приятно смотреть. Бог мой! Как же за ними бегают женщины!
Пока он стоял и смотрел на меня, на то, как я разглядываю куклу, я резко спросила:
– Ты доволен?
– Тебе они больше не нужны, да? – прошептал он.
– А тебе они были бы нужны, – спросила я, – на моем месте?
Его лицо потемнело еще больше. Таким я его еще никогда не видела. Жар бросился ему в лицо, и мне показалось, что он даже моргнул, чтобы прояснить зрение. Свое безупречное зрение. Он вышел в гостиную. Я последовала за ним. Откровенно говоря, мне было больно видеть его таким, но я продолжала настойчиво его преследовать.
– Тебе они были бы нужны, – повторила я, – на моем месте?
Он взглянул на меня, словно в испуге. Он – мужчина шести футов ростом – испугался ребенка, который ему едва по пояс?
– Ты считаешь меня красивой? – задала я еще один вопрос.
Он прошел мимо меня, пересек холл и вышел через дальнюю дверь. Но я не отставала. Уже на верхней ступеньке лестницы я вцепилась в его рукав.
– Ответь мне! – потребовала я. – Посмотри на меня. Что ты видишь?
Он был в ужасном состоянии. Я думала, что он вырвет руку, засмеется по своему обыкновению и вспыхнет яркой краской. Но вместо этого он упал передо мной на колени и взял мои руки в свои. А потом грубовато поцеловал меня в губы.
– Я люблю тебя, – прошептал он. – Я люблю тебя! Он произнес эти слова словно проклятие. И прочитал мне стихи:
Закрой ей лицо;
мои глаза ослепли от слез;
она умерла молодой.
Это Уэбстер, почти уверена. Одна из тех пьес, которые так любит Лестат. Интересно, понравится ли этот стишок Луи? А почему нет? Он короткий, но очень красивый».
Джесс осторожно закрыла дневник. Дрожащими руками она взяла куклу, прижала ее к груди и, слегка покачиваясь, прислонилась спиной к стене.
– Клодия, – прошептала она.
В голове у нее гудело, но она не обращала внимания. Свет масляных ламп был таким успокаивающим, таким непохожим на резкий электрический свет. Она сидела тихо, лаская пальцами куклу, почти как слепая, ощупывая ее мягкие шелковистые волосы, жесткое накрахмаленное платьице. Часы снова громко пробили, каждый звук мрачно отдавался гулким эхом. Ей нельзя терять сознание. Необходимо заставить себя подняться. Нужно взять книгу, куклу, четки и уходить.
Ночная тьма за пустыми окнами превращала их в зеркала. Она нарушила правила. Надо позвонить Дэвиду… да... надо сейчас же позвонить. Но телефон вдруг зазвонил сам. В такой час? Телефон все звонил. Но ведь у Дэвида нет здешнего номера, потому что телефон... Она старалась не обращать на него внимания, но он продолжал звонить. Ладно, придется ответить!
– Я сейчас вернусь, дорогая, – прошептала она, поцеловав куклу в лоб.
Где же этот чертов телефон? Ну конечно, он же в холле. Но, подойдя ближе, она увидела, что оборванный провод обмотан вокруг аппарата. Он не включен! Она ясно видела, что он не включен. И все же она слышит, как телефон продолжает звонить, и это не слуховая галлюцинация – из аппарата доносится один пронзительный звонок за другим! И масляные лампы! Господи, в этой квартире вообще нет масляных ламп!
«Все в порядке, успокойся, ты и раньше видела подобные вещи. Бога ради, не впадай в панику. Думай! Что тебе следует сделать? – Но она готова была кричать от ужаса. Телефон звонил не умолкая! – Если поддашься панике, полностью потеряешь контроль над ситуацией. Ты должна выключить эти лампы, заставить телефон замолчать! Но лампы не могут быть настоящими. И мебели в гостиной на самом деле нет! Огня в камине тоже нет! А кто там вошел – мужчина? Не смотри на него!» Она протянула руку и вытолкнула телефон из ниши. Аппарат упал на пол. Телефонная трубка отлетела в сторону, перевернулась, и из нее послышался тонкий девичий голосок:
– Джесс?
В слепом ужасе она помчалась обратно в спальню, но споткнулась о ножку стула и рухнула на накрахмаленный полог кровати. Все ненастоящее! Ничего этого здесь нет! Надо забрать куклу, книгу, четки! Запихнув их в холщовую сумку, она с трудом встала на ноги и побежала к задней лестнице. Ступив на скользкий металл, она едва не упала. Сад, фонтан... Но ведь здесь же сплошные сорняки, и она это знает. Путь ей преградили кованые ворота. Иллюзия. Пройти через них! Бежать!
Она оказалась во власти классического ночного кошмара и не могла от него освободиться, а когда выбежала наконец на булыжную мостовую, ее буквально оглушили топот конских копыт и грохот колес. Она двигалась словно в замедленной съемке, движения были неловкими и каждое стоило ей больших усилий – негнущимися пальцами она нащупывала ключи от машины, открывала дверцу, пыталась завести машину...
Пока она добиралась до Французского квартала, вся одежда промокла от пота. По кричаще пестрым, обшарпанным центральным улицам Джесс, глотая слезы, продолжала ехать вперед, к шоссе. Остановившись в пробке возле склона, она обернулась. На заднем сиденье – никого. Ладно, значит, ее не преследуют. Холщовая сумка лежала у нее на коленях; она чувствовала прижатую к груди твердую фарфоровую голову куклы. Она отвезет все это в Батон-Руж.
В отель она приехала совершенно больная – у нее едва хватило сил подойти к стойке. Пожалуйста, аспирин, термометр... Будьте любезны, проводите меня до лифта…
Когда восемь часов спустя она проснулась, был уже полдень. Сумку она по-прежнему сжимала в руках. Джесс измерила температуру – почти сорок! Она позвонила Дэвиду, но связь была отвратительной. Он перезвонил ей сам, но лучше не стало. Тем не менее она постаралась объяснить ему все как можно понятнее. Дневник принадлежал Клодии – в этом не может быть сомнений, – и он все подтверждает! А телефон был отключен, но она слышала женский голос! Масляные лампы горели, когда она выбегала из квартиры. Квартира была полна мебели, в камине горел огонь. А вдруг из-за камина и ламп в квартире возникнет пожар? Дэвид должен что-то сделать! Он отвечал, но она почти ничего не расслышала. Сумка у нее, сказала она, ему не стоит беспокоится.
Когда она открыла глаза, уже стемнело. Ее разбудила головная боль. Электронные часы на туалетном столике показывали десять тридцать. Мучительно хотелось пить, но стакан возле кровати пуст. В комнате был кто-то еще!
Она перевернулась на спину. Сквозь тонкие белые занавески в комнату проникал свет. Так и есть, вон там. Ребенок, маленькая девочка. Она сидела в кресле, у стены.
Джесс отчетливо видела силуэт: длинные золотистые волосы, платье с пышными рукавами, ноги не достают до пола, и девочка болтает ими в воздухе. Она постаралась сосредоточиться. Ребенок... Но это же невозможно! Видение? Нет. Нечто материальное. И недоброе. Источающее угрозу... И этот ребенок смотрел на нее...
Клодия!
Она выбралась из постели, едва не упала и, не выпуская из рук сумку, попятилась к стене. Девочка встала. Звук ее шагов по ковру слышался вполне отчетливо. Ощущение угрозы стало еще сильнее. Направляясь к Джесс, девочка пересекла полосу света перед окном, и в этом свете были ясно видны ее голубые глаза, пухлые щеки, мягкие обнаженные ручки.
