Джеффри Линдсей - Деликатесы Декстера
Она улыбнулась, дернув плечом, и глотнула еще воды.
Я задумался. Если Дебора все еще была на своем посту, то два свертка, которые вынесли из клуба, не могли не возбудить в ней определенных подозрений. И, зная Деб, я понимал: заподозрив что-то, она выскочила бы из машины с пистолетом на изготовку и остановила бы их на месте. Значит, она этого не видела. Но почему? Неужели она решила бросить меня, своего дорогого брата, на произвол судьбы? Судьбы, которая была хуже смерти, хотя и включала в себя данный пункт? Я не думал, что она на это способна. Не по собственной воле, во всяком случае. Я глотнул воды и решил обдумать этот вопрос подробнее.
Она бы не оставила меня по доброй воле. С другой стороны, вызвать подмогу она тоже не могла — ее напарник погиб, а сама она в этот момент уже вышла за пределы компетенции полиции и, откровенно говоря, Уголовного кодекса штата. Так что же она могла предпринять?
Я сделал еще глоток воды. Бутылка уже наполовину опустела, но мне показалось, будто вода несколько облегчила мою головную боль. Не то чтобы голова совсем прошла, но это было уже не так страшно. Я хочу сказать, боль означала, что я все еще жив и, как кто-то сказал, «там, где есть жизнь, есть и надежда». Кто же это? Может, Саманта знает? Но когда я открыл рот, чтобы спросить, она как раз вновь приложилась к бутылке, а я вспомнил, что думал о том, как моя сестра могла допустить, чтобы я оказался здесь, и о ее дальнейших действиях.
Забрав у Саманты бутылку, я выпил еще немного. Дебора не оставит меня вот так. Конечно, нет. Она ведь любит меня. Тут мое сознание затопила неожиданная мысль — я ведь тоже люблю ее. Я глотнул еще воды. Любовь — интересная штука. Странно понимать такое в моем возрасте, но всю жизнь меня окружало столько любви, начиная с моих приемных родителей — Гарри и Дорис. Им совершенно не обязательно было меня любить, ведь я не являлся их ребенком, и тем не менее они меня любили. Как и многие другие, всю мою жизнь, до этого самого момента, когда сейчас у меня есть и Деб, и Рита, и Коди с Эстор, и Лили-Энн. Прекрасная, потрясающая, чудесная Лили-Энн, совершенное воплощение любви. Но и все остальные тоже любили меня, каждый по-своему.
Саманта взяла бутылку и отпила из нее. В этот момент на меня снизошло потрясающее прозрение. Даже Саманта проявила это чувство ко мне. Она доказала это, рискуя всем, что имело для нее значение, всем, о чем она мечтала, только для того, чтобы дать мне возможность сбежать! Разве это не проявление высшей любви?
Я выпил еще воды, и меня охватило удивительное ощущение: меня окружают все эти замечательные люди. Люди, которые продолжают меня любить несмотря на мои действительно ужасные поступки. Но какого черта? Я ведь прекратил, разве нет? Разве я не пытался сейчас начать новую жизнь, наполненную любовью и ответственностью за ближнего в мире, который внезапно превратился в место, полное счастья и чудес?
Саманта схватила бутылку и отхлебнула из нее, потом она вернула ее мне, и я с наслаждением допил все. Эта вода была самой вкусной, какую я когда-либо пил. Или, возможно, я просто начал больше ценить окружающий мир. Да. Мир — это на самом деле совершенно потрясающее место, и я являюсь его неотъемлемой частью. Так же как и Саманта. Что за потрясающий человек Саманта! Ведь она позаботилась обо мне, хотя и не обязана была это делать. И продолжала заботиться! Она выхаживала меня и гладила мое лицо с чувством, которое нельзя назвать иначе, как любовью. Что за потрясающая девушка! И она хотела быть съеденной. С ума сойти, на меня снизошло откровение: еда — это любовь, и желать стать ею — еще один способ выказать другим свою любовь. И Саманта выбрала этот путь, так как была настолько переполнена любовью, что не могла выразить ее в какой-то другой, не столь радикальной форме! Потрясающе!
Я заглянул ей в глаза с новым чувством. Она чудесный щедрый человек. И, несмотря на боль в шее, я должен был показать ей, что понимаю ее и восхищаюсь тем, какой она прекрасный, замечательный человек. Я поднял руку и погладил ее по щеке. Ее кожа была мягкой, теплой, и под ней пульсировала жизнь. Она посмотрела на меня с улыбкой и вновь положила руку мне на лицо.
— Ты такая красивая, — сказал я, — то есть слово «красивая» не выражает всего, о чем я говорю, может быть, в поверхностном смысле, только если иметь в виду нечто внешнее. В нем нет настоящей глубины того, что я называю красивым. Особенно в твоем случае. Понимаешь, я лишь сейчас понял, что именно ты делаешь, всю эту суету с желанием быть съеденной. То есть да, внешне ты тоже красивая, но это не то, о чем я хочу сказать. Только не думай, будто я тебе в этом отказываю: я понимаю, как это важно для девушки. Для женщины. Тебе восемнадцать, ты уже взрослая женщина. Это видно, поскольку ты приняла решение, что тебе делать со своей жизнью. И не собираешься сворачивать со своего пути, а это действительно взрослое решение, и я уверен: ты понимаешь все его последствия. Человек становится взрослым, когда научается принимать решения, осознавая их последствия и необратимость. И я восхищаюсь тобой. А еще ты, как я уже сказал, действительно очень, очень красивая.
Ее рука погладила мое лицо, а потом скользнула по моей шее под воротник рубашки и погладила мне грудь.
— Я понимаю, о чем именно ты говоришь, и ты первый из тех, кого я знаю, кто действительно понял значение всего этого для меня…
Она убрала руку с моей груди, чтобы взмахнуть ею в воздухе, указывая на то, что нас окружало, а я потянулся за ней и вернул ее на место, так как мне были приятны прикосновения Саманты и хотелось постоянно ощущать их. Она улыбнулась и снова погладила меня по груди.
— Это не просто понять, я знаю. Именно поэтому я никогда не думала о возможности с кем-то поговорить об этом, и именно поэтому я большую часть жизни провела в одиночестве, да, пожалуй, всю жизнь, откровенно говоря. Разве кто-то смог бы меня понять? Я имею в виду, если бы я кому-то сказала: «Я хочу, чтобы меня съели», — тут же началась бы всякая чушь про психиатров, и никто больше не считал бы меня нормальной, а я — абсолютно нормальная, и все это считаю нормальным выражением…
— Любви, — закончил я за нее.
— Ты понимаешь! — воскликнула она, и ее рука скользнула ниже, мне на живот, а потом вернулась на грудь.
— Господи, я знала, что ты это поймешь! Тогда, в холодильнике, я сразу почувствовала: в тебе есть то, чего нет в других. И я стала надеяться, что, возможно, мне удастся хоть раз до того, как это произойдет, поговорить откровенно с кем-нибудь, кто не станет смотреть на меня как на больного урода.
— Нет, никогда, ты ведь такая красивая, — сказал я. — Не знаю, как вообще можно про тебя такое подумать.
— Я не об этом, — попыталась возразить она.
— Я знаю, но нас делают такими, какие мы есть, наши внутренние побуждения. И нельзя думать, будто понял кого-то, если не учитывать все тонкости. А что касается тебя, то никто, если только он не полный идиот, не может, глядя на твое лицо, не подумать: «Что за невероятный человек» — и не увидеть твой прекрасный внутренний мир, который еще лучше, чем внешняя оболочка.
И поскольку я хотел, чтобы Саманта поняла все, а словами выразить это было невозможно, я притянул ее лицо к себе и поцеловал.
— Ты прекрасна и внешне и в душе, — сказал я.
Она улыбнулась потрясающе теплой и ласковой улыбкой, и я тут же поверил, что все будет хорошо.
— Ты тоже, — произнесла она и поцеловала меня.
На этот раз поцелуй длился дольше и вызывал чувство, которое было новым для меня и, по всей видимости, для нее тоже, но никто из нас не хотел останавливаться, пока она не вытянулась рядом со мной на полу трейлера, не прерывая поцелуя. Наконец она оторвалась от меня и сказала:
— Кажется, они что-то добавили в воду.
— Не думаю, что это имеет значение, — ответил я. — То, что мы начали понимать, не может быть вызвано какой-то дрянью в воде, поскольку это исходит от нас, из самого нашего естества, и это все правда. Я знаю: ты чувствуешь то же, что и я.
Я поцеловал ее, и она ответила на поцелуй, но неожиданно прервала его и положила обе ладони мне на щеки.
— В любом случае, — сказала она, — даже если что-то и было в воде, это ничего не значит. Я всегда думала о том, как это важно, я имею в виду любовь, и, понимаешь, не только та, которую испытывают, но и та, которой занимаются. И я подумала, мне уже восемнадцать, и, пока я все еще здесь, мне надо разок попробовать это. Как ты думаешь?
— По крайней мере разок, — согласился я.
Она улыбнулась и закрыла глаза, и мы попробовали. Больше, чем разок.
Глава 30
— Хочу пить, — сказала Саманта, и ее слова прозвучали как нытье.
Не скажу, чтобы мне это было приятно, но я промолчал. Я тоже испытывал жажду. Какой смысл об этом говорить? Нам обоим хотелось пить, и уже довольно давно. Вода закончилась. Совсем. Но жажда была наименьшей из моих проблем. У меня болела голова, я оказался заперт в трейлере где-то в Эверглейдс и только что сделал то, что не в состоянии был понять. Ах да, еще меня собирались убить в ближайшее время.
