Линн Шоулз - Апостолы Феникса
Скэрроу широко улыбнулся. Его гнев растаял при мысли, что тот, кого он избрал, является самым подходящим кандидатом на эту роль.
— Нет ничего слаще мести, Койотль, — он провел рукой по гладкой поверхности стола.
— Вы собираетесь заменить Иди Амина кем-то другим, чтобы сохранить число двенадцать?
— Нет. Слишком поздно. Будем продолжать с одиннадцатью. Нельзя терять время.
— Вы сказали, что надо сделать две вещи. Какова вторая?
— Ты должен доставить Сенеку Хант ко мне.
ПРИЗРАК
2012, Багамы
Гровс смотрел в зеркало, не узнавая своего лица. Куда девался мужественный крепкий ковбой, которому не страшны были ни кровожадные апачи, ни свирепые мексиканские бандитос? Где мужчина, который перетрахал бесчисленную череду шлюх, не пропуская ни ночи, и пил за десятерых? Что случилось со всемирно известным промышленником и магнатом, чьи интуиция и проницательность создали миллиардное состояние и вызвали уважение и зависть всего мира?
Скэрроу превратил его в призрак, что сейчас отражается в зеркале.
Гровс распахнул халат из бамбуковых волокон и дотронулся до шрамов — едва заметных остатков тех, что должны были свести его в могилу. Вот они — не обман, не галлюцинация, совершенно реальные. Но он не Бог, что бы там ни говорил Скэрроу.
Он отошел от зеркала и, засунув руки поглубже в карманы халата, пошаркал из спальни в гостиную. В воздухе стоял гул австралийского диджериду и дым сандаловых палочек. Подойдя к цельному стеклянному окну во всю стену, он отодвинул светонепроницаемые шторы и стал смотреть в ночное карибское небо. Вдалеке виднелся океан, в нем отражались звезды.
Сколько раз за эти годы он обращал взор к звездному небу и вопрошал, за что ему это проклятье — бессмертие? За долгие десятилетия он перепробовал все — на вкус, на запах, на ощупь; не осталось таких вещей, которых бы он не видел или не делал. Он был знаком со многими знаменитостями и со многими незнаменитыми людьми. И даже если вдруг он чего-то не сделал, не сказал или не увидел, то теперь это уже неважно. Будущее не обещало ничего хорошего.
За что? Почему? Не может милосердный Бог приговорить человека к бесконечной пустоте — это жестоко!
Призрак в зеркале не давал ответа.
Одетый в зеленый хирургический костюм и шапочку, с хирургической маской на лице, Гровс бесшумно шел по коридору, стены которого слабо освещались тусклыми ночными лампочками. Температура воздуха, при которой жили все остальные обитатели громадной пирамиды, для Гровса была все равно что в Долине смерти. По его слабому телу ручьями лил пот, оставляя темные дорожки на хлопковом зеленом хирургическом костюме, и ему хотелось вернуться в прохладу своей спальни, пока не произошло окончательного обезвоживания организма. Однако разведка тайных глубин Ацтеки стоила того, чтобы потерпеть.
Это была его вторая ночная вылазка в недра здания. Во время первой он обнаружил череду стерильных медицинских кабинетов с белыми стенами и научных лабораторий со стеллажами и столами, уставленными высокотехнологичным оборудованием. В одной комнате, которая, кстати, оказалась приятно холодной, чем очень ему понравилась, на высоких столах из нержавеющей стали лежали пять закрытых простынями трупов. Открыв их, он увидел, что у каждого чего-то недостает, — что-то ампутировано, что-то просто отрезано. Внутренних органов не было. На полках громадной морозильной камеры Гровс обнаружил прозрачный пластиковый пакет повышенной прочности с разными частями человеческих тел. Это зрелище было еще отвратительнее, чем оскальпированные мексиканские федералы, усеявшие Долину изменника сто лет назад. Там было ужасно, но здесь — просто омерзительно.
В эту ночь он решил провести разведку оставшихся помещений подвала. Проходя мимо какой-то приоткрытой двери, он заметил на полу коридора ломтик неяркого света, остановился и стал слушать. Не услышав ни звука, он тихо открыл дверь. Оказалось, что за дверью — комната для совещаний с огромным столом в центре и двумя рядами стульев вокруг. В отличие от привычного корпоративного конференц-зала, эта комната больше напоминала рабочий кабинет: на стенах — белые сухие доски с маркерами, чтобы писать. По большей части их покрывали научные формулы и нарисованные вручную схемы человеческого организма. В дальнем конце стола сидела женщина с какой-то книгой большого формата, по-видимому, с головой уйдя в чтение.
Когда он вошел, она оторвала взгляд от страницы и посмотрела на него.
— Здравствуйте. — Казалось, она нисколько не удивлена.
Гровс кивнул в ответ, рассматривая ее. Лицо у нее было обыкновенным: бледная кожа, карие глаза. Длинные темные волосы волнами спускались на плечи. Она была в махровом халате и в шлепанцах; создавалось впечатление, что она пришла сюда почитать в тишине и одиночестве.
— Вы хирург?
Гровс опять кивнул и сделал еще несколько шагов, пройдя половину расстояния до нее.
— А я думала, врачам больше не нужно работать допоздна. Вы что, трудоголик? Хотите, чтобы остальным врачам стало стыдно?
Боясь снять хирургическую маску, он заговорил прямо в нее, истекая горячим потом.
— Да, я работаю допоздна.
— Не помню, чтобы я вас раньше видела. Как вас зовут?
— Билли. Доктор Билли. Я новенький.
— Рада познакомиться. Мэри Тюдор. — Она встала и протянула руку.
— Очень приятно. — Он неуверенно шагнул к ней и пожал протянутую руку, маленькую, тонкую и теплую даже сквозь его резиновые перчатки. — Что вы читаете?
Она взглянула на страницу, закрыла книгу и показала ему обложку.
— «История Британской империи». Читаю о своей стране.
— Значит, вы англичанка.
— До мозга костей. — Она улыбнулась.
Ощутив укол паники оттого что так близко подошел к непростерилизованному объекту, на котором наверняка миллионы, а то и миллиарды микробов, он попятился к двери.
— С вами все в порядке?
Гровс кивнул.
— Вы в гостях или вы работаете на Хавьера?
— Ну… — она приложила пальчики к подбородку. — И то, и то верно. Я была в гостях, можно и так сказать, потому что скоро я отправлюсь на родину, в Англию. А там буду работать на Хавьера.
— И что у вас за работа? — Гровс вытянул голову вперед, всеми чувствами своими ловя малейшие оттенки выражения ее лица, глаз, губ и ее слов.
— Самая важная на свете.
— То есть?
— Я — апостол Феникса. Моя работа — спасать мир.
НАСЛЕДИЕ ВЕРОНИКИ
2012, Панама
Прибыл стюард с их заказом, и Мэтт налил себе и Элу еще по чашке кофе. Сенека отпила диетической колы.
— Эл, откуда ты знаешь, что Вероника не уничтожила платка?
Эл достал из кармана блокнот и заглянул в свои записи.
— Как только мы вышли на сюжет о Веронике, то начали искать информацию о ней по всем источникам, включая тайную сеть.
— Что это такое? — заинтересовалась Сенека.
— Скрытая информация, которая не доступна обычным поисковым системам, таким как «Гугл» или «Яху». Тайная сеть в пятьсот раз больше Интернета, она включает в себя справочные библиотеки университетов и других учебных и научно-исследовательских институтов.
— Никогда не слышала о ее существовании.
Эл улыбнулся ей.
— Как и большинство людей. Так или иначе, собрав воедино различные древние записи на дюжине языков вроде греческого, латыни и арамейского, мы составили неплохое представление о Веронике и ее жизни, особенно о том, что связано с этой реликвией.
Он помолчал, налил в кофе сливок и откусил от пирожного.
— Мы нашли сообщение, что ее так впечатлило появление образа Христа на платке, что она не смогла заставить себя его уничтожить, как приказал ей ангел. Вместо этого она прятала его, пока ее жизнь не стала приближаться к концу. Тогда она совершила путешествие в Рим и подарила платок императору Тиберию. В следующий раз он всплывает как собственность четвертого папы римского, святого Климента I.
С этого момента мы мало что знаем о реликвии вплоть до 705 года и понтификата Иоанна VII. Есть упоминание, что тогда она была выставлена в старом соборе Святого Петра: папа Иоанн построил в нем так называемую часовню Вероники для ее хранения. В архивах Ватикана есть упоминание, что в 1011 году один из писцов занимал официальную должность хранителя полотна.После этого имеются спорадические упоминания плата и того, что он в Ватикане.
В 1300 году Бонифаций VIII демонстрировал его публике в начале так называемого Святого года. Тогда плат считался одним из Mirabilia Urbis,то есть чудес города. В течение следующих двухсот лет плат Вероники был одной из самых почитаемых реликвий христианства.
В последующие века он публично демонстрировался в день святой Вероники и в Страстную пятницу. Но в начале шестнадцатого века церковь переживала тяжелые времена и плат в числе других ценностей был продан папой Львом X, чтобы как-то улучшить финансовое положение разоренного Ватикана. Новым владельцем реликвии стал император Священной Римской империи и король Кастилии Карл V, и он отдал платок испанскому конкистадору Диего Веласкесу де Куэльяру, губернатору Кубы. Предполагалось нести его с собой при завоевании Нового Света, чтобы дикари-индейцы, которых предстояло обратить в христианство, узрели лик своего Спасителя. — Эл снова замолчал и доел пирожное.
