Маркус Сэйки - По лезвию ножа
– Позлорадствовать пришел или полюбоваться? – Макганн выключил телевизор, оперся руками о раму, подтянулся в сидячее положение, продемонстрировал бесполезные ноги, откинув простыню.
Картер придвинул стул и, устроившись напротив Эвана, покачал головой:
– Нет.
– В картишки перекинуться? – с горечью в голосе спросил Макганн. – Или подрочить?
– Да нет, должок за мной. – Дэнни не отводил глаз, пряча бурю эмоций. Он видел то сломленное чудовище, хищника, неожиданно превратившегося в жертву, то мальчишку с парящей в воздухе улыбкой.
Эван фыркнул.
– Должок… Ты мне столько должен, что не пересчитать.
– А вот здесь ты не прав.
– Я спас тебе жизнь в ломбарде. Семь лет за решеткой проторчал!
Картер покачал головой:
– Допустим, жизнь ты мне спас, а семь лет отсидки целиком на твоей совести, так же как Патрик и Дебби.
– Тоже мне, невинные младенцы! Оба прекрасно понимали, чем рискуют.
– А вот Джей Пиниански не понимал.
– Это еще кто?
– Парень, которого ты застрелил на стоянке у кафе. Он был «порядочным». – Дэнни подался вперед. – Никогда закон не нарушал!
– Ой, сейчас разрыдаюсь! Между прочим, студентишка этот, мой адвокат, говорит, что тело уже нашли, – свирепо глядя на Дэнни, прошипел Эван. – О том, что я пришил жирдяя, знали только мы с Дебби. Выходит, она растрепала тебе про поездку в О’Хара, а ты меня предал.
Дэнни вспомнил роковую ночь во всех ужасающих подробностях: шелест пластиковой обшивки на холодном ветру, дрожащие руки, леденящую боль в сердце. На плечо легла ладонь, и, открыв глаза, он увидел Нолана. На колени упали серебристые наручники. Дэнни поднял голову и, дождавшись чуть заметного кивка, застегнул их на своих запястьях.
Следующие несколько дней остались в памяти расплывчатым пятном. Камеры и допросы. Помощник прокурора, невысокий худощавый тип в коричневом костюме, нервно расхаживал взад-вперед. Детективы снова и снова просили «рассказать все по порядку». Адвокат Ричарда о чем-то говорил с копами, украдкой посматривая на Дэнни.
Позиция Дэнни была элементарно проста: он сразу заявил, что поможет в расследовании еще одного дела. Стоило упомянуть убийство на стоянке кафе в Эшленде, как у копов загорелись глаза. Он признался, что знает, где находятся тело и вещественные доказательства, которые выведут на убийцу. На остальные вопросы Картер отвечать отказался: пусть полиция и бюрократы сами разбираются.
Мысленно Дэнни поставил пять против двух, что его посадят, причем надолго. Однако он не учел двух джокеров в колоде.
Первым был Шон Нолан. Картер мог только гадать, какую именно историю выдал коллегам детектив: что Дэнни спас ему жизнь или что он и раньше обращался за помощью? Детектив Мэтьюз лишь сообщил, что с больничной койки Шон яростно боролся за его освобождение.
Вторым был Ричард О’Доннелл. Он отказался давать показания против Дэнни, отказался опознать его как соучастника похищения и прислал адвоката, чтобы объясниться с полицией.
Разумеется, Ричард уволил Дэнни, но особого значения это уже не имело.
Перед помощником прокурора штата встала дилемма. Можно предъявить Картеру неубедительное обвинение и проиграть; вдобавок убийство Пиниански останется нераскрытым. Два проваленных дела вряд ли украсят послужной список и предвыборную программу босса…
И можно договориться.
К концу недели Дэнни Картер стал свободным человеком. Детектив Мэтьюз назвал его «самым удачливым проходимцем на свете».
– Я рассказал, как все было, – ответил Дэнни. – Ты сам себя предал.
– Так и знал! – осклабился Эван. – Ты сделал очередной ловкий ход!
– Ничего, кроме правды, копы от меня не услышали.
– Победа снова за Дэнни Картером? – Макганн покачал головой. – Ты для этого пришел?
– Нет. – Дэнни шагнул к окну. Усилившийся снегопад превратил стоянку в призрачное царство, картинку из прошлого. – Наверное, я пришел сказать, что мне жаль. Жаль, что с тобой так вышло… – Он вздохнул. – С нами обоими. Когда-то мы были счастливыми и беззаботными! Жаль, что время вспять не повернешь.
Всю жизнь ему придется испытывать угнетающее чувство вины. Он повинен как в своих проступках, так и в том, что не смог предотвратить чужих преступлений. Боль и угрызения совести всегда поджидают в конце пути, которому следуешь безвольно и покорно.
Психотерапевт был бы прав и не прав одновременно, утверждая, что Дэнни не виноват.
– Так жаль, что в тюрьму меня засадил?
– Ты не понимаешь, – покачал головой Дэнни. – Мне жаль, что я вовремя не смог ничего изменить. Жаль моего лучшего друга – мальчишку из ирландского квартала. А тебя, такого… – Картер взглянул Эвану в глаза. – В тюрьме тебе самое место.
Во взгляде Макганна читалась вековая усталость.
– Убирайся, – без всякого выражения проговорил он.
Напряжение в палате сгустилось. Раньше Дэнни занервничал бы и стал искать пути к отступлению. Сейчас ему стало грустно. Он кивнул, придвинул стул к стене, взглянул на старого друга и недавнего врага и направился к выходу.
– Жаль, что ты меня не убил, – без угрозы, с затаенной болью сказал Эван.
Дэнни замер у двери. Нужные слова пришли не сразу.
– Мне тоже, – отозвался он и вышел из палаты.
В коридоре ждал Нолан. Правая рука – в серой полотняной повязке: две пули бронежилет остановил, третья раздробила ключицу.
– Как чувствовал, что тебя здесь перехвачу!.. Разобрался?
– Я и сам не знаю.
Шон кивнул.
– Как рука?
– Болит жутко, спать не дает. Выздороветь бы поскорее, а то Мари-Луиз забудет, что мы католики, и потребует развода, чтобы выспаться.
Дэнни рассмеялся, чувствуя симпатию и неловкость одновременно. Оба замолчали, не зная, что сказать, словно запутались при окончательном расчете в суете взаимных одолжений. Кто кому должен? С кого причитается?
Математическими выкладками такие расчеты не проверить.
– Спасибо, – решился Дэнни. – За то, что включил меня в список.
– Не за что.
К лифту медленно шла пожилая пара – супругам лет по восемьдесят. Старушка мило улыбалась, опираясь на руку неуверенно шаркающего кавалера. Трогательное зрелище.
– Мне пора! – Картер застегнул куртку. – Выздоравливай скорее.
Нолан кивнул.
За окном, на стоянке, «эксплорер» – островок цвета в волнующемся снежном море.
– Дэнни! – Нолан стоял в классической позе полицейского: суровое лицо, грудь колесом, только повязка мешала опустить руку на пистолет. Неожиданно он улыбнулся: – Не балуй!
Дэнни шутливо отсалютовал двумя пальцами и вышел на лестницу.
Духота больничных коридоров отступила перед свежим морозным воздухом. В салоне «эксплорера» Карен подпевала «Хитам восьмидесятых».
– Подвел черту? – улыбнулась она.
– Почти. Последний штрих остался.
На темном граните ярко белел свежий снег. У Дэнни перехватило дыхание, и Карен ободряюще сжала его руку.
– Все нормально, – отозвался он.
Грустно улыбнувшись, девушка нагнулась и смахнула снег с надгробия.
Обычный серый крест… Дэнни впервые заказывал надгробие и, листая каталог в присутствии сдержанно-официального владельца похоронного бюро, пребывал в полном замешательстве. Нужно подвести итог целой жизни, а какие слова свяжут воедино все разрозненные нити?
В конце концов решили остановиться на самом простом: «Патрик Коннелли. Друг».
Карен отступила от надгробия. Под сапогами скрипнула замерзшая трава. Сняв перчатку, девушка вложила теплую ладонь в руку Дэнни. Глядя на крест, оба думали об ушедших, вспоминали прошлое. Снег покрывал мир белой пеленой.
Дэнни достал из кармана медальон. Большую часть вещей Патрика отдали в благотворительный фонд, остальное выбросили. У Дэнни остались только фотографии, старая кожаная куртка и серебряный медальон на черном шнурке: сгорбленный нищий с клюкой несет на плечах сияющего младенца. На медальоне надпись: «Защити нас».
– Что это? – спросила Карен.
– Святой Христофор, покровитель путешественников. – Дэнни повесил медальон на надгробие.
– Патрик оценил бы…
Картер кивнул.
– Холодно. Я подожду в машине, – поежилась Карен.
– Конечно. Пойти с тобой? – улыбнулся Дэнни, взглянув на ее живот. Беременность пока не заметна, но они уже выбрали имена. Мальчик, разумеется, будет Патриком, а девочка – Дебби, как Дебби Харри.
– Нет, не спеши, – покачала головой Карен.
Дэнни поправил висящий на надгробии медальон. Камень холодный, земля под ногами твердая как сталь. Мысленно он спустился под землю, в могильную тьму, к названому брату. Там, в вечной тишине, слышались лишь шорох снежинок и негромкое эхо безвременья.
Слеза замерзла на щеке.
Надо бы что-то сказать, однако слов не находилось. Просить прощения? Попрощаться? Дать зарок?
