Майкл Роботэм - Пропавшая
Мы оба смотрим на пути, словно ищем там ответа. Ветер доносит запах горящего угля и каких-то химикатов. Я больше не слышу внутреннего голоса.
– Подождите, – говорит Джо.
– Нет. Я не могу дольше ждать. Я должен вспомнить.
Он берет мобильный телефон и набирает номер. Мой карман вибрирует. Я открываю его, и Джо поворачивается ко мне спиной.
– Почему остановился? Иди дальше! Я же сказал куда.
Воспоминание бесшумно поднимается на поверхность. Джо снова сделал это – помог мне вернуться в прошлое.
– А Микки будет там? – ору я в телефон.
– Заткнись и иди.
Куда? Это недалеко. Парковка на той стороне станции. Шевелись!
Теперь я бегом спускаюсь по ступенькам. Джо трудно за мной угнаться. Я почти не вижу, куда иду, но дорогу я знаю. Она вьется вдоль полотна. По обе стороны от рельсов установлены сигнальные мостики, несущие над собой электрические провода.
Ветер поднялся, грохочет оградами и бросает мне под ноги мусор. Вдоль дорожки тускло светят фонари, поэтому видимость здесь лучше. Внезапно я оказываюсь перед пустынной стоянкой, в центре которой одинокий фонарь рисует желтый купол на асфальте. Я помню, что под фонарем стоял дорожный знак, к которому я подбежал, держа коробку под мышкой. Выбор места показался мне странным. Оно слишком открытое.
Меня догоняет Джо, и мы стоим под фонарем, рассматривая люк, закрытый сверху решеткой.
– Он хотел, чтобы я опустил свертки через решетку.
– И что вы сделали?
– Сказал ему, что хочу увидеть Микки. Он угрожал, что снова повесит трубку. У него был очень спокойный голос. Он сказал, что она недалеко.
– Где?
Я поворачиваю голову. В тридцати ярдах от нас темнеет контур сточной трубы.
– Он сказал, что она ждет меня… вон там.
Мы подходим к краю и заглядываем внутрь. Крутые бетонные стены покрыты граффити.
– Я ее не видел. Было слишком темно. Я позвал ее: «Микки! Ты меня слышишь?» И заорал в трубку: «Я ее не вижу. Где она?» «Она в трубе», – сказал он. «Где?» Я все кричал: «Микки! Ты там?»
Теперь Джо придерживает меня. Он боится, что я упаду через край. И в то же время хочет, чтобы я двигался дальше.
– Покажите, – говорит он.
По стене трубы спускается лестница. Ступеньки очень холодные – стынут пальцы. Джо двигается за мной. Я не мог одновременно спускаться, держать «Глок» и нести коробку с выкупом. Поэтому оставил пистолет в кобуре, а коробку пристроил под мышкой.
– Микки! Ты меня слышишь?
Мои ноги касаются дна. На ближайшей стене я едва различаю более глубокую тень – вход в следующую трубу.
Наверное, она в той трубе. Это единственное место, где можно спрятаться.
– Микаэла?
Раздалось невнятное гудение, будто отдаленные раскаты грома. Я почувствовал, как труба вибрирует у меня под ногами, потянулся за пистолетом, но не взял его.
– Микаэла?
Мои волосы взметнул ветер, и я услышал приближавшийся звук, подобный грохоту поезда, мчащегося по тоннелю, или стуку сотен копыт по сходням. Я оглядывался по сторонам в поисках Микки, а звук усиливался. Он шел на меня, надвигался из темноты… волна.
Дверца снова открылась, и мир превращается в шум и хаос. Силы притяжения больше нет. Я лечу, переворачиваясь снова и снова, у меня в ушах ревет океан.
Полностью потеряв ориентацию в пространстве, я не знаю, где дно, где поверхность. Течение бросает меня из стороны в сторону, несет вперед или вниз по трубе или тоннелю. Я обломал ногти, пытаясь вцепиться в скользкие стены.
Вместе с потоком воды я обрушиваюсь в очередную вертикальную шахту. Пытаясь вдохнуть, глотаю вместе с воздухом тину, грязь и экскременты. Я в затопленной канализации, полной клубящихся газов и разлагающихся отходов. Тут мне и предстоит умереть.
У меня над головой мелькает свет. Железная решетка. Вытянув руку, я цепляюсь пальцами за металлические прутья. Течение пытается снести меня, вода заливает лицо, наполняя рот привкусом гнили.
Удерживая рот и нос над водой, я пытаюсь поднять крышку люка. Не поддается. Меня разворачивает параллельно течению.
Сквозь решетку мне видны огни. Движущиеся тени. Пешеходы. Транспорт. Я пытаюсь что-то крикнуть. Они меня не слышат. Кто-то сходит с тротуара и гасит в желобе окурок. Красные искры взвиваются у меня перед глазами.
– Помогите! Помогите!
Что-то ползет у меня по плечу. Крыса, цепляясь коготками за рубашку, вытягивает из воды свое промокшее тельце. Я чувствую запах мокрой шерсти, вижу острые зубы в квадрате света и содрогаюсь всем телом. Крысы повсюду: ползут, цепляясь за трещины в стенах.
Палец за пальцем слабеют и поддаются. Я больше не могу держаться. Течение слишком сильно. Думаю о Люке. У него были огромные легкие – настоящие мешки с кислородом. Он мог задерживать дыхание гораздо дольше, чем я, хотя это и не спасло его в ледяной воде.
Он был упрямым чертенком. Когда-то я, бывало, ловил и мучил его.
– Сдаешься? – спрашивал я.
У него на глазах выступали слезы.
– Никогда.
– Ты просто должен сдаться, и я тебя больше не трону.
– Нет.
Восхищенный, я предлагал ему перемирие, но он отказывался.
– Хорошо, хорошо, ты победил, – говорил я. Меня воротило от этой игры и от стыда за то, что я причинил ему боль.
Поддается последний палец. Я плыву на спине по течению, глубоко и судорожно дыша, потом падаю куда-то во тьму, барахтаюсь в водопаде и оказываюсь в трубе побольше.
Я не знаю, куда делся выкуп. Уплыл, как и мои ботинки. А что с Микки: она тонет сейчас впереди меня или позади? Когда я вначале заглянул в трубу, мне послышался тихий плач. Может, это был ветер или крысы.
Значит, вот как все закончится. Я утону в грязной вонючей воде, то есть умру так же, как жил: в мутном бульоне воров, лжецов, убийц и жертв. Я крысолов, охотник в канализациях, гробокопатель; я делаю грязную работу. Бедность, невежество и неравенство порождают преступников, а я ловлю и упрятываю их подальше, чтобы приличное общество не боялось их и не страдало от их запаха.
Я ударяюсь плечом обо что-то твердое, и течение переворачивает меня. Задыхаясь, я болтаюсь из стороны в сторону, пытаясь хоть за что-то зацепиться, а меня тащит по какому-то каналу или желобу.
Ослепленный, оглушенный, я падаю в большой бассейн. Огромный водоворот кружит меня, затягивая ко дну. Мне нужен воздух. Но вода побеждает.
Теперь конец близок. Я внутри трубы, такой узкой, что кажется, я вот-вот застряну. Никаких воздушных карманов. У меня такое чувство, словно мою грудь обмотали проводом и теперь затягивают его, сжимая легкие.
Мне нужен воздух. Углекислый газ скапливается в крови. Он отравляет меня. Инстинкт не дышать в воде борется с агонией удушья. Рот открывается. Первый инстинктивный глоток заполняет мое горло водой. Я захлебываюсь кашлем, но не могу закрыть воде путь в легкие. Я так же беспомощен, как в тот день, когда родился на свет.
Меня больше не тащит по узкой трубе. Другое, более медленное течение подхватило меня, переворачивая снова и снова, как листок на ветру, унося куда-то, должно быть, в иной мир.
Я умираю, но не могу с этим смириться. Надо мной или подо мной – этого уже не понять – бледнеет рассеянный серый свет. Я чувствую, что двигаюсь к нему, пробиваюсь сквозь толщу воды, поочередно выбрасывая вперед то одну, то другую руку, словно стараюсь подтянуть свет поближе, как будто это лампа на другом конце стола. Последние движения даются с невероятным трудом.
Вырвавшись на свободу, я изрыгаю воду и слизь, освобождая место для первого вдоха. Меня ослепляет яркий свет. Что-то твердое хватает за пояс сзади, меня поднимают наверх, и я оказываюсь на деревянной палубе. Легкие трепещут в грудной клетке, словно внутри меня работают заводные игрушки. Сильные руки нажимают мне на живот. Кто-то наклоняется и вытирает мне подбородок и шею. Это Кирстен Фицрой!
Она гладит меня по голове, откидывая со лба мокрые волосы.
– Боже, да вы безумец! – бормочет она, снова вытирая мне лицо.
Мое нутро еще сведено судорогой, и я не могу говорить.
Мотор лодки тарахтит вхолостую. Я чувствую запах бензина и вижу тусклый свет в кабине. Жадно, порывисто вдыхая воздух, поворачиваю голову и обнаруживаю Рэя Мерфи: одетый в черное, он опустился рядом со мной на колени.
– Пусть бы утонул, – говорит он.
– Никто не должен пострадать, – отвечает Кирстен.
Он спорит, но Кирстен отказывается слушать.
– Где Микки? – шепчу я.
– Тш-ш, расслабьтесь, – говорит она.
– С ней все в порядке?
– Ничего не говори ему, черт тебя дери, – угрожающе произносит Мерфи.
Маленькое красное пятнышко дергается у него на лбу, словно танцует под неслышную нам мелодию.
Спустя долю секунды Мерфи издает странный звук, словно лопнувший шарик, и половина его головы исчезает в красном тумане и крошках кости. Глаз, щека и часть челюсти внезапно оказываются стерты с его лица.
