Стивен Кинг - Игра Джералда
«Вот создание, которое находится в еще более жалком положении, чем я», – подумала Джесси.
Она нажала сигнальное кольцо левой рукой. Раздался короткий, низкий звук, но этого было достаточно, чтобы пес бросился прочь. Он исчез в лесу, ни разу не оглянувшись назад.
«Последуй его примеру, Джесс. Выбирайся отсюда, пока можешь».
Хорошая идея. Действительно, единственно правильная идея. Джесси опять перегнулась, чтобы левой рукой перевести сцепление вниз. Оно включилось, и машина медленно тронулась по спуску. Ветви деревьев качались и махали ей, тени плясали на дороге и ветровом стекле, опавшие листья шуршали под колесами.
«Я уезжаю, – думала Джесси с изумлением, – правда, я делаю это, убираюсь отсюда ко всем чертям!» Она ехала по узкой и ненаезженной грунтовой дороге, которая выведет ее на Бэй-Лэйн и далее на шоссе 117 к цивилизации. Посмотрев на дом в зеркало заднего вида (теперь, ветреной осенней ночью в лесу, он был похож на обиталище нечистой силы), она подумала: «Почему он так держит меня? Что здесь происходит?» Часть ее сознания – обезумевшая от страха, которая так мешала ей вырываться из наручников, – убеждала ее, что ей не удастся убежать отсюда; пришелец с коробом просто играет с ней, как кошка с мышкой. Пока она не уехала, во всяком случае, пока не выехала на Бэй-Лэйн, он не оставит ее, он погонится за нею на своих длинных паучьих ногах, и нагонит, и ухватится своими струящимися руками за задний бампер, и машина остановится. Немецкая надежность – это хорошо, но она бессильна против тех, кто приходит с того света…
Но дом, подрагивая в зеркале, удалялся, и никто из него не вышел. Джесси достигла верха подъема и, ведя машину левой рукой, стала медленно спускаться к Бэй-Лэйн. В конце августа окрестные жители обычно собирались здесь на субботник по расчистке дороги, однако в этом году субботника не было, и ветви деревьев почти сомкнулись над ней. Каждый раз, когда ветка стегала по крыше или дверце машины, Джесси вздрагивала.
И тем не менее ей удалось сбежать. Один за другим появлялись дорожные знаки, которые ей были хорошо знакомы, и другие приметы: скалистый обрыв, упавшая старая ель с вывороченными корнями среди маленьких елочек. Отсюда было меньше мили до Бэй-Лэйн и меньше двух до основного шоссе.
– Я доеду, если буду спокойна. – сказала она и нажала кнопку радио большим пальцем. Зазвучал Бах – нежный, строгий и мудрый. Машина наполнилась музыкой из четырех динамиков. – Чудесно, – еле слышно произнесла она. И даже последний испуг, который вызвали оранжевые глаза пса в темноте, теперь исчез, хотя при воспоминании о ночном пришельце она снова вздрогнула. – Успокойся, не торопись, и все будет в порядке.
Так она и сделала и, может быть, даже перестаралась. Спидометр показывал скорость менее 10 миль в час. Сидеть в привычном уюте своей машины – это было замечательно. Она уже начала размышлять о том, не выдумала ли она все эти страсти-мордасти: она слишком дала волю воображению. Если кто-то действительно был в ее доме, то он остался там. А скорее всего никого и не было.
Джесси посмотрела в зеркальце, чтобы поправить волосы, и.., ее сердце замерло в груди. Ее левая рука упала с руля на правую. Это должно было вызвать боль, но боли не было – никакой боли.
Ночной незнакомец сидел на заднем сиденье, раскинув длинные белые руки с крючковатыми пальцами, как иногда сидят обезьяны, и скривив тонкие губы в насмешливой улыбке.
«Это.., только.., игра теней и лунного света!» – крикнула Чудо-Юдо, но ее крик был еле слышен, потому что раздавался издалека.
Нет. То, что она видела в зеркале, не было игрой тени и света. То, что сидело на заднем сиденье, находилось в тени, но не было тенью! Она увидела его лицо: крутой высокий лоб, большие темные глаза, кривые выпученные губы и тонкий, как лезвие, длинный нос.
– Джесси! – прошептал с присвистом незнакомец. – Нора! Рут! О-ха-ха… Чудо-Юдо!
Оцепенев от ужаса, Джесси видела в зеркальце, как он наклонился вперед, и смрадное дыхание обдало ее правое ухо, как будто он собирался шепнуть ей какой-то секрет. Она видела, как выпяченные тонкие губы скривились в гримасе и приоткрыли кривые зубы. Пальцы его левой руки коснулись ее правого плеча.
– Нет! – Собственный голос показался ей чужим и тонким, словно звучал со старой, заигранной пластинки. – Пожалуйста, не надо! Это несправедливо!
– Джесси! – Его дыхание было смрадным, но холодным, как воздух в морозильнике. – Нора! Джесси! Рут! Чудо-Юдо! Джесси! Хорошая Жена! Мамочка!
Его мертвенно-белое лицо нависло над ее плечом. Нос ткнулся в волосы, а ухмыляющийся рот коснулся уха, шепча в него, как деликатную тайну, снова и снова:
– Джесси! Нора! Рут! Чудо-Юдо! Джесси!.. В ее глазах вспыхнул ослепительный свет, и наступила полная темнота. Когда Джесси падала в нее, последней мыслью было: «Не следовало смотреть – он сжег мои глаза».
В обмороке она упала на руль. «Мерседес» проехал еще несколько метров и врезался в одну из сосен. Удар был не настолько сильным, чтобы повредить двигатель: старая добрая немецкая надежность снова оказалась на высоте. Бампер смялся, решетка немного съехала, но двигатель продолжал работать.
Через пять минут автомат определил перегрев и включил кондиционер. Воздух мягко заскользил в салоне. Джесси прислонилась к дверце, прижавшись щекой к стеклу, как усталый ребенок. Зеркальце на ветровом стекле отражало пустое заднее сиденье и мрачную лесистую даль, освещенную лунным светом…
Глава 35
Снег шел все утро; было пасмурно и туманно. В такую погоду хорошо пишется, и, когда луч солнца скользнул по клавиатуре «Мака», Джесси взглянула на него удивленно, отвлекшись от своих мыслей. Вид из окна не просто нравился ей; он наполнял ее ощущением, которого она давно не испытывала. Это было блаженство – глубокая, спокойная радость, чувство полного комфорта и покоя.
Снегопад почти прекратился, яркое февральское солнце пробилось сквозь пелену облаков, и свежий снежный покров ослепительно засиял. Из окна открывался широкий вид на портлендскую набережную. Этот вид всегда нравился Джесси, независимо от погоды и времени года, но она никогда не видела такого сверкающего великолепия. Это сочетание снега и солнечного сияния обратило влажный воздух над заливом в сплошную радугу.
«А в горах, где достаточно крикнуть, чтобы низверглась лавина, можно наблюдать это сияние каждый день», – подумала она и счастливо засмеялась. Этот звук был так же непривычен для ее ушей, как ощущение радости для сердца, и Джесси понимала почему: она не смеялась с прошлого октября. Время, проведенное на озере Кашвакамак, похожем на другое озеро, Дарк-Скор, она называла «моим затмением». Другие слова были бы здесь лишними. А лишнего она не хотела.
Да, Джесси давно уже не смеялась.
Она хорошо помнила, почему смеялась в последний раз: тогда она перегнулась левой рукой к правому карману юбки, чтобы вытащить оттуда ключи от машины, и при этом сказала, что собирается стать амебой и разделиться.
– Вот и все, – пробормотала Джесси, вытащила пачку сигарет и закурила. Дурацкая песня Марвина Гэя всплыла в ее сознании и оживила все снова с поразительной ясностью. Возвращаясь с очередного приема у врача (из них в основном и состояла эта зима), она услышала по радио Марвина, который пел своим мягким, бархатным голосом: «Все знают это.., особенно вы, девочки…» Она сразу выключила радио, однако ее всю трясло, так что невозможно было ехать. Она остановила машину и подождала, пока дрожь пройдет. Волнение улеглось, но песня все равно преследовала ее. Часто после этого, просыпаясь на промокшей от пота подушке, она слышала свой голос, произносивший фразу из песни: «Свидетель, мне нужен свидетель…» Джесси глубоко затянулась, выпустила три кольца дыма, которые медленно поднялись над ровно гудящим «Маком».
Когда бестактные или просто недалекие люди задавали ей вопросы о произошедшей трагедии (а она обнаружила, что знакома с огромным количеством бестактных и недалеких людей, чего раньше не предполагала). Джесси говорила им, что не может вспомнить почти ничего. После третьего полицейского допроса она стала повторять копам и всем остальным, кроме одного человека, свою первую версию. Этим «одним» был коллега Джералда Брендон Майлерон. Ему она рассказала всю правду, во-первых, потому, что нуждалась в помощи адвоката, но в основном потому, что Брендон оказался единственным человеком, который смог представить, через что она прошла.., и что это путешествие еще не окончилось. Он не проявлял деланного сочувствия, и это было огромным облегчением. Джесси теперь знала, что сочувствие после трагедии гроша ломаного не стоит, она и не нуждалась в сочувствии.
Как бы то ни было, полиция и газетчики приняли ее амнезию – и всю историю – за чистую монету, что было весьма важно. Да и что тут было невозможного? Люди, пережившие серьезные физические и мозговые травмы, часто теряли память и не могли вспомнить происшедшее; копы знали это лучше адвокатов, а Джесси знала это даже лучше копов. С октября она многое узнала о всех видах травм. Книги и статьи помогали ей избегать разговоров о том, что она хотела забыть, хотя не очень помогли по существу. Вероятно, потому, что нигде не удавалось отыскать нужных ей историй – например, о прикованных к кроватям женах, которые вынуждены наблюдать, как их мужья становятся пищей для бродячих собак.
