Йен Фишер - Ночной консьерж
В гипермаркете купили новую одежду. Удобную, мешковатую, скрывающую фигуры, неброскую. Головные уборы с большими козырьками и очки. Косметику и медикаменты. Новые телефоны и сим-карты разных операторов.
– Звони! – сказала Кристина, когда короткий обеденный перерыв, который они позволили себе в фуд-корте гипермаркета, подошел к концу. – Кстати, почему в вашем «Чикен-гриле» курица отдает соломой? В Стокгольме у этой еды другой вкус…
– Здравствуйте, – произнес Серж в трубку чувственным баритоном. – Сколько стоят услуги? М-м-м… За час? А Кристина сейчас работает? Брюнетка, метр восемьдесят… Нет? А когда она будет? Только завтра? В два? Тогда запишите меня завтра на два… К Кристине.
Кристина, сидевшая напротив, съежилась, словно засыхающий фрукт.
– Ты все слышала, – вздохнул Серж. – Завтра в два.
– Завтра? Это что – ваше любимое национальное слово? Почему у вас все завтра?
Серж молча пожал плечами.
– Завтра Ганди станет… – Она не смогла выговорить жуткие слова. Вместо них почему-то вырвалось: – …Он станет легче…
Серж смотрел на девушку и понимал, что ее сейчас разрывают два чувства. Долг обязывал немедленно, не теряя ни секунды, спасать друга, которому грозит реальная опасность. Но в глазах Кристины он читал желание, подавляющее волю, здравый смысл и переходящее в страсть. Желание, забыв обо всем, одним броском преодолеть крошечное расстояние, отделяющее их от дома, в котором он поселил Эмиля Ленненберга, то есть Свена Ларсена – ее отца.
– Поехали, – сказал он и поднялся.
– В смысле? – удивилась Кристина.
– Ты все поняла. Никакого чувства вины. Никаких угрызений совести. Вперед и без оглядки! Если сейчас позволишь себе увязнуть в сомнениях, вообще ничего не сможешь сделать. У нас нет выбора. Мы можем сидеть тут и грустить, можем начать суетиться, бегать по городу… Но и в том, и в другом случае – лишь потеряем время. Едем к твоему отцу. Это единственно полезное, что мы можем сделать сейчас.
– На чем? – Кристина уцепилась за этот вопрос, как человек, который не может принять сложное решение и подбрасывает монету: «орел» или «решка»?
– Ты думаешь, Ночной Консьерж Москвы не может достать в этом городе четыре быстрых, нигде не засвеченных колеса?
* * *
Ганди проснулся от запаха моря. Он отчетливо различал этот волнующий обоняние букет из соли, загнивших водорослей, фосфорных отложений и чего-то еще – неуловимого и не поддающегося определению. В детстве ему казалось, что так пахнут рыбьи глаза. Даже поступив в школу и получая вполне сносные отметки по биологии и зоологии, он был уверен, что во всей рыбе так пахнуть могут только глаза. И сейчас, почувствовав знакомые ароматы; еще не разомкнув веки, он попытался представить, что все происходит во сне и ему снится выкатившийся слизистый пузырь с черной точкой внутри – рыбий глаз.
– Вставай! Али хочет говорить с тобой! – раздался откуда-то сверху голос на ломаном английском, и спинка дивана сотряслась от легкого пинка.
Ганди открыл глаза. Над ним нависла поросшая редкой растительностью физиономия Кумара – боевика из группы Али. Кумар меньше прочих вписывался в эту воинственную компанию. Он выглядел лет на семнадцать, хотя утверждал, что ему двадцать три, имел щуплое телосложение и фигуру, которой позавидовала бы любая балерина. Смуглая кожа на его лице светилась свежестью, была такой нежной и туго натянутой, что, казалось, может лопнуть от малейшего прикосновения. Почему-то это обстоятельство вызывало особенное желание прикоснуться к нему. А огромные круглые глаза, похожие на спелые сливы, сами того не желая, вводили в искушение мир, на который они смотрели серьезно и строго.
– Привет, Кумар! – сладко прошептал Ганди и подарил исламскому воину улыбку, сводившую с ума затянутых в латекс мальчиков в квартале Седермальм.
– Вставай! Пошли! – Кумар не отреагировал на приветствие. Он выполнял приказ. Ответственно и серьезно, как делал все в своей жизни.
– Поможешь мне одеться? – Ганди кокетливо вскинул глаза. И тут же потупил их, потому что прочитал в ответном взгляде такое презрение, от которого могла увянуть роща вечнозеленых деревьев.
Кумар смотрел на него как на насекомое, недостойное даже того, чтобы повторить ему свое требование. Он просто повел дулом компактного «МР-5», висевшего на ремне под мышкой.
Ганди собрался молча, натянув сапоги и накинув куртку. Длинным извилистым коридором они прошли в помещение, напоминающее пустой стакан. Круглые бетонные стены уходили вверх метра на четыре и заканчивались перегородками, над которыми, как казалось Ганди, раскинулась обширная терраса с пышным садом. Впрочем, это были лишь его фантазии. В самом помещении царила пустота, поэтому гулкое эхо отражало каждый звук, рассыпав дробью их шаги.
– Ты долго спишь, швед, – с другой стороны в бетонный стакан вошел Али. Нетерпеливым жестом он приказал Кумару выйти.
– Мне нужно восстанавливать силы. Организм, знаешь ли, реагирует. – Ганди поднял средний палец левой руки. Несмотря на то, что палец был замотан в белый бинт, жест вышел достаточно вызывающим.
– Скажи спасибо, что у меня в тот момент завалялся лишний палец. Иначе ты лишился бы не только ногтя.
– Нормальный бытовой садизм. Ничего другого я и не ожидал. Видел в фильмах, как у вас обращаются с заложниками. Вы кровожадны от природы. Впрочем, всегда есть место для индивидуальной импровизации. Как лично вы предпочитаете пытать заключенных? Закармливаете свининой, чтобы потом они сдохли в муках от ожирения? Спаиваете коньяком до сумасшествия? Симулируете утопление? А может, сегодня для разнообразия попробуем пытки электричеством? Два провода, короткое замыкание – бах! – Ганди хохотнул.
– Молодец, швед, хорошо шутишь! – отозвался Али. – Ты не трус. И ты оптимист. Первое мне нравится. Второе – явный признак глупости. Кто умеет шутить, умирает легче остальных. Жаль, что к тебе это не относится.
– Кто же хочет жить вечно? – процитировал Ганди песню своего кумира и выдавил улыбку, которая должна была означать превосходство короля над толпой перед восхождением на эшафот.
Вместо улыбки вышла натужная гримаса. Зеркалом, благодаря которому Ганди понял это, было лицо Али, по которому блуждала презрительная ухмылка.
– Никто. Никто не хочет жить вечно. И никто не хочет умереть завтра. Все знают, что умрут, но предпочитают откладывать это на далекое и неопределенное будущее. Тебе откладывать некуда. У тебя будущего нет. Пора переводить стрелки.
Неожиданно Али расхохотался, обнажив крупные белые зубы. Ганди недоуменно уставился на этот волчий оскал.
– А здорово я придумал насчет часов и стрелок!
Довольный собой, Али похлопал Ганди по плечу.
Глава пятнадцатая
Из Москвы они выбирались почти столько же, сколько затем потратили на всю оставшуюся дорогу. Серж быстро раздобыл автомобиль, новенький «ниссан» бордового цвета. Для этого потребовалось лишь сделать один звонок в автосалон, который по стечению обстоятельств находился на проспекте Мира, на пути в Ярославль.
– Я шесть раз оплачивал у них автомобили для клиентов, которые они затем разбивали в Москве. И шесть раз честно возвращали их полную стоимость. Я заслужил бонус.
Кристина беспокойно ерзала на сиденье и ежеминутно прикладывалась к литровой бутылке «кока-колы». Серж тоже нервничал, но старался этого не показывать. Время от времени он непроизвольно бросал взгляд в зеркало заднего вида. И тут же отводил его, понимая, что в такой пробке вычислить преследователя, если он есть, невозможно.
Бесконечный полудохлый удав из сотен разномастных автомобилей с трудом полз по асфальту, одолевая метры. Сзади маячили одни и те же участники заезда, как тут разобрать, следит кто-то из них за тобой или нет. Если – да, значит, все, что они прошли в Чистилище – так Серж про себя назвал номер восемьсот пятнадцать любимого отеля, – все было напрасно. Он не хотел об этом думать.
Вдоль обочины тянулись шиномонтажные мастерские, закусочные, ангары, в которых хмурые азиатские мужчины торговали хозяйственной утварью, инструментом и абсолютно неаппетитной едой – чебуреками, беляшами, шаурмой. Июньская жара усугубляла смрад от выхлопных газов, смешанных с испарениями прогорклого растительного масла. Серж и Кристина, не сговариваясь, перестали курить. Серж закрыл все окна и включил кондиционер. Сразу за МКАДом вдоль дороги, с интервалом в двести-триста метров выстроились девушки. Гордо поднятые лица в боевой раскраске, непрерывно жующие челюсти. Нарыв и достопримечательность мегаполиса. Кристина неожиданно перестала ерзать.
