Антон Леонтьев - Город ведьм
– Эй, ты поосторожнее с ним, – произнес Максим, а девушка, кидая журналиста на диван, спокойно ответила:
– С такими церемониться не следует, поверь мне. Эй ты, приходи в себя!
И она надавала Кудымову пощечин. Тот, дернувшись, медленно открыл глаза и сказал слабым голосом:
– Берите все, только меня не трогайте.
Он, видимо, принял их за банальных грабителей. Люба тряхнула его как следует и спросила:
– Куда делась человеческая кисть из холодильника?
Кудымов явно ожидал всего, но только не этого вопроса. Он испуганно подскочил на диване и уставился на девушку. А затем прошептал:
– Этого быть не может! Вы так на нее похожи…
И, переведя взор на Максима, с внезапной злостью заметил:
– А тебя, студент, я знаю. Думаете, вам разбойное нападение на меня в моей собственной квартире с рук сойдет?
Люба, ударив его по лицу, произнесла:
– Да, думаем. Я задала вопрос, так что изволь ответить на него.
Журналист попытался вырваться, но Люба снова его ударила. Максиму это не очень-то понравилось, но девица явно обладала навыками ведения допроса с пристрастием.
– Эй, что вы делаете! – заголосил Кудымов, а Люба схватила его за горло и процедила:
– Повторяю – куда делась человеческая кисть из твоего холодильника?
Кудымов захрипел, Максим неуверенно проговорил:
– Может, хватит…
Но Люба не обратила на его слова ни малейшего внимания. Наконец, до него донесся жалобный голосок журналиста:
– В открытый люк канализации на соседней улице швырнул.
Люба отпустила его и сказала:
– Ага. А теперь говори, откуда у тебя она взялась!
Кудымов, посмотрев на Максима, прошипел:
– Кто эта сумасшедшая бабенка? И вообще, у меня отличные связи в полиции, сам губернатор хвалил меня и…
Люба тряхнула его как следует, а потом ловким движением заломила Кудымову руку, да так, что тот застонал:
– Отпустите! Вы же мне кость сломаете! Отпустите немедленно!
– Я снова задала вопрос, и ты снова на него не ответил! – сказала девушка, и журналист заголосил:
– У Генки купил. Того самого, что санитаром в больнице работает.
Люба все еще не отпускала журналиста, и Максим крикнул:
– Оставь его! Он же сказал!
Наконец, Люба отпустила Кудымова и все тем же спокойным тоном произнесла:
– Какой Генка и в какой больнице?
Растирая руку, Кудымов ответил:
– Генка Ложкин, работает в областной больнице, что на проспекте Дружбы. Он ведь и поставлял студенческой секте человеческие конечности для фото и их ритуалов. Ну, я об этом узнал.
– И решили купить у него человеческую кисть? – спросил пораженный Максим, на что журналист ответил:
– Ну, я ведь знал, что Генка им ногу с разноцветными ногтями подогнал, а когда точно такую же нашли на пляже и стало ясно, что это дело рук маньяка, я обратился к Генке, чтобы… Чтобы он мне руку или еще какую часть этого трупа достал. И он достал!
– Но зачем? – в ужасе произнес молодой человек, а Люба усмехнулась:
– Что, студент, думаешь, что перед нами каннибал? Нет, перед нами субъект намного порочнее – кинутый муж и оставшийся у разбитого корыта журналюга!
Кудымов, все еще растирая руку, в запальчивости проговорил:
– Это все Верка, моя бывшая! Она у меня материалы украла, опубликовала, за свои выдала. И высоко взлетела, главредом «Городских вестей» сделалась в одночасье. Еще бы, она ведь с Филиным спала… Вот я и решил ей немного карты спутать и подбросить ногти жертвы, о которой она писала. Ну чтобы припугнуть!
– Так это вы ей их подсунули? – изумился Максим, и Люба подытожила:
– Вот именно, он!
Максим возмущенно заметил:
– А то, что этот ваш Генка Ложкин, не исключено, маньяк, вас не заботило? Потому что откуда у него части тела одной из жертв?
Кудымов осклабился:
– Какой такой маньяк? Банду четырех братьев вместе с их теткой поймали, никакого маньяка нет! Это официальная позиция властей.
– А откуда у этого Генки взялась кисть? – спросил Максим, а журналист ответил:
– Ну, не только кисть, но и вторая нога жертвы. Но я не спрашивал, меня это, знаете, как-то не особо занимало! Главное, что Верке отомстил! Так ей и надо, что она подохла! Это ей кара за то, что меня бросила и у меня славу украла.
Люба ударила его в лицо, и Кудымов, завывая, повалился на диван. На этот раз Максим был полностью солидарен с действиями девушки.
– Он не убийца, но все равно последняя мразь, к тому же наверняка со сдвигом, – сказала девушка. – Ты, Кудымов, будешь о нашем визите молчать. Иначе в следующий раз этот Генка будет продавать тебя на запчасти.
– А откуда у вас досье, принадлежащее Наде? – закричал Максим, а журналист гундосо ответил:
– Идите к черту! Девица его в маршрутке вчера забыла, я себе и взял. Там много интересного.
– Он врет, он наверняка в курсе, что произошло с Надей! – Максим никак не мог успокоиться.
– А что с ней? – с неподдельным изумлением осведомился Кудымов, даже на мгновение забыв о своем расквашенном носе.
– Идем! – сказала Люба. – Кстати, Кудымов, мы позаимствуем у тебя кое-какие документы. И настоятельно советую тебе уйти из журналистики – таланта у тебя нет ни на грош.
Беспрепятственно покинув квартиру журналиста и прихватив стопку документов, они спустились вниз. Максим, осторожно посмотрев на Любу, спросил:
– Ты ему веришь? И вообще, версия о том, что Надя забыла документы в маршрутке, какая-то малореальная.
Люба, шагая прочь от дома Кудымова, ответила:
– Не думаю, что он врет. И он, это точно, не маньяк. Однако он дал нам новую наводку. Сейчас я посещу этого Генку в областной больнице, а ты можешь чесать домой!
Максим решил, что не позволит Любе отправиться к этому самому Генке одной. Нет, не потому, что тот может оказаться маньяком и напасть на нее (постоять за себя девица была явно в состоянии), а потому, что не собирался беспрекословно выполнять ее приказания.
– Я пойду с тобой! – заявил он твердо, и Люба, бросив на него оценивающий взгляд, изрекла:
– А ты не такой уж нюня и тюфяк, каким порой кажешься. С тобой надо держать ухо востро, Петров.
Максим поморщился – он ужасно не любил, когда его называли на «ты» и по фамилии. Что за плебейская привычка!
– И с тобой тоже! – набравшись мужества, выпалил он. – Кто ты на самом деле?
Больше всего он опасался, что Любовь ударит его, так же как избила до этого Кудымова, однако ничего подобного не произошло. Они шли и шли, и девушка никак не реагировала на его вопрос. Максим уже решил, что она сделала вид, что не расслышала его, однако Любовь вдруг глухим голосом произнесла:
– Что же, думаю, тебе пора узнать правду.
От этих слов по телу Максима пробежали мурашки. Они спустились к набережной и оказались в той же тенистой аллее, где он всего несколько дней назад гулял и беседовал с Надей. И вот теперь Надя, не исключено, была мертва. А он как ни в чем не бывало фланировал здесь с этой таинственной и жестокой Любой.
Если это вообще было ее подлинное имя.
– То, что я тебе сейчас скажу, никто не знает, – проговорила она. – И никто об этом не узнает, это понятно?
Она внимательно посмотрела на Максима, и тот поспешно заверил ее, что так и будет. Не говорить же ей, что он позднее примет решение, что делать с полученной от этой особы информацией.
– Тебе что-либо говорит имя «Андрей Коровьев»? – спросила она, и Максим пожал плечами.
– Коровьев? Это Фагот-клетчатый из «Мастера и Маргариты». Хотя нет, имени там у него не было… Хотя…
Он вздрогнул и медленно произнес, припоминая кое-какую информацию, которую не так давно выудил из Интернета:
– Андрей Коровьев… Я же помогал Наде собирать информацию, просматривал и сайты, посвященные серийным убийцам, в том числе и в России, и в СССР. И в перечне маньяков в самом деле имелся один Андрей Коровьев. Он, кажется, душил и насиловал женщин где-то в Ленинграде.
Он замолчал, потому что опасался, что Люба разозлится и ударит его, но девица совершенно спокойно сказала:
– Это мой отец. И Ликин тоже.
Последовала тягостная пауза, потому что Максим явно не знал, что ответить. Вряд ли фразы наподобие «Да что ты говоришь!» или «Вау, как круто!» были в данной ситуации уместны.
Пройдя аллею, они вышли к реке, и Максим уставился на речной трамвайчик, плывущий к другому берегу.
– Ну, у каждого свои недостатки, – выдавил он из себя наконец, а Люба недобро усмехнулась:
– Можно и так сказать. Да, Андрей Коровьев, на счету которого было только официально восемь жертв, а по видимости, более двух десятков, был нашим отцом. И, кстати, отцом любящим и нежным, что все только усугубляет.
Максим попытался припомнить, что произошло с этим Коровьевым, но его опередила Люба:
– По постановлению Верховного Суда его расстреляли. Одним из последних в России, незадолго до введения моратория на смертную казнь. Последним был Чикатило. Мне было тогда шесть лет, а Лике – три годика.
