Осколки - Том Пиккирилли
Я перевернул Лизу на бок и накинул на нее вязаное одеяло. Будучи спящей, она уже не казалась такой потасканной. Бодрствующие люди редко выглядят столь умиротворенно, невинно и гармонично.
Патрульные машины сине-белой расцветки стекались на Блюджей-драйв. Я смотрел, как они все прибывают и прибывают. Сирены и мигалки нарушали безмолвный, затянутый дымкой пейзаж. Жильцы окрестных домов выходили на лужайки, толпились на тротуарах. Четверо полицейских внимательно осмотрели меня, даже не спросив имени, но задав уйму других вопросов. Я показал им дверь в подвал и рассказал, как мы с неким Фредериком Малкомбером поссорились в клубе «Мост» и что он признался в убийстве Джона Бракмана и Эндрю Стэндона и в поджоге, уничтожившем похоронное бюро Уайта. По их виду было не похоже, что они мне поверили.
Женщина-полицейский с волосами, которые упрямо отказывались оставаться под фуражкой, попросила записать мои показания, пока другой полицейский обыскивал второй этаж. Оставшиеся двое спустились в подвал.
Она пролистала свой блокнот до пустой страницы и жестом велела мне говорить, но я замешкался, решая, где во всей этой истории начало. Я не был уверен, что хочу выдавать сразу все подробности, да и ту же Зенит Брайт впутывать не хотелось. Я признался, что свел с Бракманом знакомство на вечеринке по случаю дня рождения Сьюзен Хартфорд, поведал в подробностях о стычке с Малкомбером, завершившей вторую встречу с Ричи Саттером. Дерьмовая история-прикрытие, которую я придумал, чтобы объяснить, почему я вообще оказался в этом доме, так и не всплыла; этот момент меня не попросили прояснить.
Я надеялся, что Смитфилд объявится быстро; я предпочел бы иметь дело с ним, а не с этими чужаками. Дама-коп выглядела так, как, по моему мнению, и должен представитель закона выглядеть: с деловитой резкостью в обращении, всегда настороже, справедливая, но суровая. Именно такими я описывал копов в своих романах. Джейкоб Браунинг смог бы вызвать у женщины улыбку, но жизнь не собиралась вторить искусству. Она задала еще несколько вопросов, я ответил. Прошло всего несколько минут, прежде чем два офицера из подвала поднялись наверх и сообщили, недобро поигрывая дубинками:
— Там внизу двое мертвых мужчин.
Женщина-полицейский отошла от меня и повернулась так, что все трое встали в ряд лицом ко мне.
— Что такое? — спросил я. Вопрос, конечно, глупый — может, Ирокезу досталось от меня куда сильнее, чем следовало. Я-то не врач. Офицер, обыскивавший дом, вернулся и сам схватился за дубинку, когда увидел, что его коллеги мягко берут меня в кольцо.
— Он был жив, когда я его оставил, — сказал я. — Честно.
— Будем разбираться, — сказал офицер и кивнул троице. — Пакуйте его, ребята. Хочу сам послушать его версию событий.
Один из копов достал пистолет и остался на кухне. Двое других свели меня вниз, дабы я сам убедился в их словах. Ирокез валялся однозначно мертвый — наручниками он до сих пор оставался прикован к столу, запястье ободралось, судя по всему, от судорожных попыток выбраться. Прямо над левой бровью у него в голове зияла дыра диаметром где-то в четверть дюйма, и из нее сочилась кровь. Положение тела Бракмана переменилось — его перевернули на спину. Пистолет двадцать второго калибра валялся рядом с его вымазанной в крови рукой.
— Кто-то, очевидно, пришел и убил его, пока я вас вызванивал, — сказал я.
Они чуть не рассмеялись мне в лицо. Если бы я писал реплику для персонажа в таких же обстоятельствах, я бы и сам заставил копов поржать над ним. Мы вернулись наверх. Я рассказал историю с самого начала, опустив любые упоминания Лизы и двух кассет, ныне лежавших у меня под передним сиденьем машины. Копы ушли на совещание; шепчась меж собой, они, по-видимому, и не подозревали, насколько хорошо слышен весь их разговор. Они уже собирались отвезти меня в участок, когда появился Смитфилд.
Он не смотрел прямо на меня и не разговаривал со мной. Офицеры отвели его в подвал, и он вернулся, качая головой и потирая пальцем верхнюю губу. Он тихо поговорил с женщиной-полицейским и взял ее блокнот, затем зачитал мне мое заявление, подчеркнув голосом имя некоего Фредерика Малкомбера, растягивая слоги.
— Я разговаривал с тобой семь чертовых часов назад, Фоллоуз. Как тебе удалось с тех пор оказаться по уши в мертвецах? — спросил лейтенант полиции.
Остроумный ответ в стиле Джейкоба Браунинга мне оказался не по зубам. Почуяв, что я пытаюсь на ходу выдумать что-то, Смитфилд покачал головой:
— Ради бога, только без твоих паршивых каламбуров. По глазам вижу, сейчас ты что-нибудь такое отчебучишь. С тех пор, как я встретил тебя, у меня изжога, а когда ты еще и острить пытаешься, у меня обостряется язва. — Он захлопнул блокнот. — Ты сломал этому здоровенному сукиному сыну руку?
— Да.
Он наклонился ближе ко мне, почти к самому уху:
— Застрелил его тоже ты?
— Нет.
Лейтенант пожал плечами.
— У этого парня, Бракмана, был пистолет?
— Да, но Малкомбер сказал, что он был разряжен. Бракман был мертв по меньшей мере за час до смерти Малкомбера. Тот, кто убил Малкомбера, перевернул труп Бракмана, нашел пули, зарядил пистолет, а затем уже застрелил Малкомбера.
Смитфилд уставился на меня. Его взгляд и голос оставались предельно твердыми.
— Малкомбер чуть не оторвал себе руку, пытаясь сорвать те наручники. Он прекрасно знал, что его ждет.
— Малкомбер оставил за собой слишком широкий след, — сказал я.
— Ты, конечно, много знаешь о том, как убийца думает, Фоллоуз.
О да. И я постарался, чтобы ответ не прозвучал глупо, пусть и не вполне удачно:
— Я открыт другим точкам зрения.
Смитфилд кивнул со своим обычным подозрительным видом, и я решил, что сейчас он выдаст на-гора еще одну байку о карьере снайпера во Вьетнаме, как вдруг полицейские местного округа вернулись. С ними были врачи скорой помощи и фотограф.
— Кем был Бракман? — спросил Смитфилд.
— Кем был?..
— Кем работал, имею в виду.
— Бухгалтером.
— Жаль, что не писателем. Будь бедный ублюдок так
