Марек Краевский - Призраки Бреслау

– Какая ошибка, какая страшная ошибка… – Мок по-прежнему целился в допрашиваемого. – Пройдоха девка, пройдоха девка…

– Ты совершил большой промах. Но не потому, что доверился ей. Ты не сказал ей о своей любви. Она хотела расколоть тебя на пляже, но ты промолчал. Видимо, счел, что признаваться в любви шлюхе недостойно тебя. Этим ты ее погубил… Я спросил ее: «Мок признался тебе в любви?» Она ответила: «Нет». И она стала мне не нужна… Если бы ты признался ей в своих чувствах, она пребывала бы теперь не на дне Одера, а вместе с твоим отцом…

Мок выстрелил. Рютгард молниеносно упал на бок, и пуля пролетела мимо, угодив прямо в альбиноса. Стекло разлетелось, формалин хлынул на скорчившегося на полу Рютгарда, могучий бледнолицый негр разломился где-то на высоте колен и выпал из аквариума. Мок вскочил на стол и снова прицелился, но, подумав, опустил ствол. Рютгард лежал, широко разинув рот, глаза его выражали крайний ужас. К пиджаку пристали кусочки тела альбиноса. Казалось, доктора хватил удар.

Бреслау, понедельник, 29 сентября 1919 года, половина второго ночи

– Жив, – произнес доктор Лазариус, касаясь шеи Рютгарда. – Это только шок.

– Спасибо, доктор. – Мок облегченно вздохнул. – За дело. Как договорились.

Лазариус вышел из кабинета в темный коридор и крикнул:

– Гавлицек и Лениг! Ко мне!

В Институт патологической анатомии вошли двое рослых мужчин в резиновых фартуках. У обоих волосы были разделены прямым пробором, а над верхней губой горделиво вились усы. Один из санитаров ловко вытер с лица Рютгарда остатки формалина и размякших тканей альбиноса, другой усадил Корнелиуса на стул и влепил ему звонкую пощечину. Рютгард открыл глаза и непонимающим взглядом уставился на страшные экспонаты.

– Раздеть его! – бросил Лазариус. – И в бассейн!

Спустившись по лестнице на первый этаж, полицейский и патологоанатом зашагали по нескончаемым ледяным коридорам, выкрашенным в бледно-зеленый цвет. Вдоль стен стояли каталки, на которых покойники отправлялись в свою последнюю поездку к доктору. Поворот, еще поворот – и они вошли в выложенное кафелем помещение, значительную часть которого занимал бассейн двухметровой глубины. В бассейне стоял, трясясь от холода, голый Корнелиус Рютгард. Подчиненные Лазариуса, отвернув огромные краны, наполняли гигантскую ванну водой, пахнущей формалином.

– Благодарю вас, господа! – сказал Лазариус санитарам и вручил им несколько банкнот. – А теперь домой! Возьмите извозчика за мой счет! Что останется – ваше.

Лениг и Гавлицек наклонили головы и исчезли в необъятных коридорах. Лазариус также откланялся.

Мок остался один. Вода уже была Рютгарду по пояс, и Эберхард крутанул колесо крана, будто штурвал повернул.

Рютгард весь дрожал, волосы у него на теле слиплись в мокрые косички.

– Боишься покойников, а, Рютгард? Видишь крышку? – Мок надел резиновый фартук и показал на прикрытое заслонкой отверстие в стенке бассейна. – Отсюда выплывут жирные рыбы… Их будет много. И тогда я снова открою кран, пока бассейн не наполнится до краев водой с формалином. Тебе ведь нравится запах формалина? Помнишь, как в Кенигсберге после первых занятий в прозекторской ты ел суп из огурцов? Только поднес ложку ко рту, а у тебя из-под ногтей пахнет… Ты мне сам рассказывал под Дюнебургом, когда отдавал мне свои порции супа из огурцов. Отвечай на вопросы, а то придется поплавать в формалине вместе с жирными разлагающимися рыбами.

– Если ты будешь меня пытать, – завопил из бассейна Рютгард, – то рано или поздно убьешь. У меня сердце разорвется при виде первого же трупа. Не будь идиотом! Убей меня, когда уже освободишь их из подвала…

– Ты сказал «их». – Мок присел на корточки на краю бассейна. – У тебя в руках мой отец. При чем тут «их»? Ведь ты сам сказал, – в душе Эберхарда вспыхнула надежда, – что Эрика на дне Одера. Блефовал, что ли?

– Профан, – в покрасневших глазах Рютгарда сверкнула насмешка, – эринии двух людей сильнее, чем эриния одного человека… Это же ясно… Простая арифметика. Мне надо было найти еще одного человека, которого ты любишь. Кроме твоего отца и вместо девки, которой ты не хотел признаться в любви.

– И кого ты нашел? – встревожился Мок.

– Есть такая, – безумно захохотал Рютгард, подпрыгивая и хлопая себя по белым ляжкам, покрытым синяками. – Ты гулял с ней ночью по парку, изображал поклонника, говорил ей комплименты… По ее словам, ты в нее влюбился… Ее я пока не убил. – Рютгард сложил руки трубой и приставил ко рту. – Я только посадил под замок мою Кристель, мою дочку… Она, как могла, помогала мне в гипнотических экспериментах. А теперь она вместе с твоим отцом… Она и твой старик – гарантия моей неприкосновенности…

– Вот почему ты так переменился в лице, когда я под гипнозом упомянул, что полюбил Эрику Кизевальтер… – тихо произнес Мок. – Ты понял, что зря вверг свою дочь в темницу… Под замок следовало посадить Эрику, уж на ее-то смерть тебе было бы наплевать…

– Верно. – Рютгард уцепился за края бассейна и подтянулся, глядя Моку прямо в глаза. – Но я разлюбил Кристель… Слишком часто она мне изменяла. К тому же толку от нее сейчас никакого. Она уже не хочет подвергаться гипнозу. Говорит, у нее потом боли… Ненавидит меня. Оглянуться не успеешь, как она бросит меня ради какого-нибудь засранца…

Мок с отвращением отодвинулся от Рютгарда. Тот резким движением выскочил из воды, крепко оперся о кафель руками, закинул ногу и наполовину выбрался из бассейна. Мок ударил его в лицо – только плеск послышался.

– Даже не пытайся, – спокойно сказал полицейский. – Лучше отвечай на вопросы. Кто в конце концов написал пресловутый «дневник убийцы»? И кто записал во время сеанса «Надо бежать»?

– Весь этот, как ты его назвал, «дневник» писал я. – Стоя в бассейне, Рютгард потирал малиновую от удара щеку, следы от побоев Смолора язвами краснели на белой коже. – Росдейчер вел только протоколы обрядов. Хронистом братства был я, но переводы Мастера мог записывать только Росдейчер. Когда я вас услышал, то нацарапал что-то на бумаге и спрятался под стол. К тебе в руки попали мои записки. Ты подумал, что их автор – Росдейчер. Тебе ведь незнаком мой почерк. К счастью, в немецких гимназиях не только вдалбливают латинские и греческие словечки, но и прививают каллиграфию Сюттерлина. У нас у всех похожий почерк – и у тебя, и у меня, и у Росдейчера. Ни один суд не поверит графологической экспертизе.

По коридорам эхом раскатился звук быстрых и решительных шагов. В помещение с бассейном вошел Курт Смолор.

– Никого, – задыхаясь, произнес Смолор, – в подвале никого. Только надпись на двери. – Вахмистр протянул Моку бумажку.

– Gnothi seauton, – прочел Эберхард греческое выражение. – Познай самого себя.

Ассистент уголовной полиции бесстрастно посмотрел на Рютгарда и отдал Смолору приказ:

– Поверните этот кран и откройте заслонку. Говори, выблядок, где мой отец?!

Смолор несколько раз повернул штурвал, и вода с формалином хлынула Рютгарду прямо в открытый рот. Когда Курт сдвинул крышку, из отверстия в стенке бассейна показался распухший зеленый труп. Смолор с отвращением посторонился.

– Послушай меня, Мок… – Рютгард снова ухватился за края бассейна, но на этот раз выставил наружу только бороду. – У тебя ничего на меня нет. Росдейчер покончил жизнь самоубийством. Убийца для тебя – он. А я – неприкасаемый. Мало того. Ты в моих руках. Направь-ка лучше свое опровержение в «Кенигсбергер альгемайне цайтунг» и «Бреслауэр цайтунг» и отпусти меня. В худшем случае тебя выгонят из полиции. Зато ты спасешь жизнь отцу и моей дочери. Чем перед тобой виновата юная девушка? Помнишь, какое впечатление ты на нее произвел, когда вы гуляли по парку? Можешь сношаться с ней сколько тебе вздумается…

Мок отодвинулся от бассейна и взялся за толстый резиновый шланг.

– Стой где стоишь, а то получишь струей воды по морде. Откуда я знаю, что ты их выпустишь? Может, ты захочешь мне отомстить и убьешь их…

– Ну, собственную-то дочь я не убью, несмотря на всю свою ненависть. – Рютгард с отвращением глядел на торчащего из дыры зеленого мертвеца. – Просто отпусти меня, Мок, и все будет хорошо. Потеряешь работу, невелика беда. Главное – опровержение, без него никак не обойтись. Я могу управлять тобой – как управлял, когда ты был под гипнозом. Даже если бы я у тебя на глазах поимел эту шлюху Кизевальтер, ты бы мне ничего не сделал. Ты у меня в руках. Наверное, я просто перепутал, сейчас сообщу тебе точный адрес…

Мок сделал Смолору знак. Тот, брезгливо сморщившись, потянул труп за волосы. Зеленое тело плюхнулось в воду. У покойника было черное, сожженное лицо. Волосяной покров в паху начинался от пупка. Мок направил струю из шланга прямо в лицо Рютгарду, и тот опять очутился в бассейне. В водовороте крутилось распухшее тело. Рютгард вопил во всю глотку. Над поверхностью воды виднелась только его голова.