Валери Стиверс - Кровь нынче в моде
— Да, сильно. — Я отвожу руку за спину — медленно, как будто сопротивляться ей мне очень трудно. — Тебе нужна помощь?
— Нет, — отвечает она, немного удивленная тем, что я все еще в состоянии возражать ей.
— Ты перестанешь убивать людей?
— Дорогая моя, я и не начинала, — говорит она, усмехаясь. — Все эти годы я была очень осторожной — только «доноры», при этом никогда не переходила разумных пределов. Я и представить себе не могла, как легко нарушить правила. И как это волнующе…
Она уже почти дотянулась до меня. Ее руки, выглядывающие из коротких рукавов белого жакета от Сислей, похожи на мрамор, а короткие ногти на грубоватых, почти мужеподобных, белых пальцах покрыты темно-красным лаком. Я втиснулась между ней и письменным столом — позиция «хороша» тем, что быстро сбежать не получится.
Однако сбежать я не могу. По крайней мере, сейчас.
Я позволяю ей посадить меня к себе на колени, хотя все мое тело тут же покрывается мурашками и инстинктивно дергается от ее прикосновений. На клеточном уровне оно, тело, знает, что это гнусное, чудовищное, противоестественное создание.
Тем не менее, рана на моем запястье имеет на этот счет собственное мнение. Она страстно желает ее зубов. Не обращая внимания на свое довольно неожиданное стремление послужить ей пищей, я нащупываю позади себя инкрустированную кристаллами от Сваровски рукоятку кола.
— Может быть, ты и собиралась стать мне матерью, — говорю я, — однако моя настоящая мать сделала все возможное, чтобы спасти меня от тебя.
На лице Лиллиан появляется не поддающееся описанию выражение. Она явно не слышит меня.
— Ни к чему держать «доноров» поблизости, — хрипит она. — Особенно тех, в ком я очень сильно разочаровалась. Теперь сделаем тебе немного «бо-бо».
Мое сердце стучит так громко, что она, наверное, слышит его. Как призыв к началу трапезы. Я нащупываю кол, борясь со своими эмоциями. «Она не моя мать и вообще не мать», — говорю я самой себе. Она убила множество людей в городе и даже маленькую собачку по имени Марк Джекобс. И если ее не остановлю я, то никто этого не сделает.
— Лиллиан, — шепчу я. — Посмотри на меня.
Она поднимает голову, на ее лице написаны голод и страстное желание. Моя решимость чуть было не оставляет меня. Тогда я думаю о скальпеле, рассекающем плоть, чтобы излечить ее. Вот это по мне! Трепеща от ужаса и омерзения, я поднимаю кол и резким движением падаю вперед, вкладывая в удар всю свою силу. Ее острые как бритва зубы чиркнули по моему плечу, а кол вонзился в грудь Лиллиан.
Я громко зову Эву. Об этом мы договорились заранее. Шипя, как змея, Лиллиан отрывается от меня — очень-очень медленно. Она в замешательстве смотрит вниз — на свой испорченный жакет и залитый красным кол, торчащий из ее груди.
— Что ты наделала…
— Мне жаль. — Хочется зажмурить глаза, но я не позволяю себе такой слабости.
Лиллиан, спотыкаясь, пятится прочь от меня. Потом видит Эву.
— Она? Здесь?
— Да, чтобы помочь мне, — отвечаю я.
Лиллиан беззвучно открывает и закрывает рот. Ее ледяные голубые глаза встречаются с моими — потускневший взгляд, ничего человеческого. Она медленно переводит взгляд на кол, выпирающий у нее из груди, и затем снова на меня, как будто никак не может поверить в случившееся.
— Я сделала это, — шепотом говорю я Эве.
— Да. — Мама обнимает меня за плечи. — Тебе даже не понадобилась моя помощь.
Лиллиан рушится на пол, ее сотрясает дрожь. Тонкие руки и ноги покрываются черными пятнами, а затем рассыпаются, словно бумага, которую подержали над пламенем свечи. Ухоженное белое лицо обугливается и взрывается со звуком лопающегося на пожаре стекла. Украшения осыпаются на пол. Тело быстро сморщивается и исчезает. Белый, с иголочки, жакет от Сислей медленно опадает — странно, на нем не остается даже и следа сажи. Ужасное зрелище, но я не отвожу глаз.
Не знаю, как долго это длилось — кажется, целую жизнь, наконец Эва нежно убирает прядь волос с моего лба.
— Пойдем, — говорит она. — Все кончено.
Один из фаворитов Шейна заказал цветы. В центре стола красуется невысокий букет из трех пионов в конусообразном сосуде, распространяя вокруг божественный аромат. Я глубоко вдыхаю его, и это успокаивает мои нервы. Мужчина, который любит пионы, не может быть конченым злодеем.
За столом собрались Шейн, трое из четырех дизайнеров, фоторедактор (непосредственный начальник Джеймса), оба помощника фотографа и ретушер. Они все вампиры. Неужели у Джеймса никогда не возникало подозрений? Естественно, и отдел моды тут представлен — Кристен, близняшки и несколько ассистентов. Ноа Чайлдс из отдела «Красота». Неотразимая бухгалтерша. Стройная итальянка из отдела «Культура». Аннабел сидит в оборонительной позе, скрестив руки на груди. Стулья с другой стороны от нее пустуют. Все, кроме Сильвии, в розовом топе на бретельках от Ребекки Тэйлор, и меня, в шелковом голубом топе «Вог-винтаж», одеты в черное.
Я кивком даю понять Лорен, что с Лиллиан покончено, и она ободряюще мне улыбается. Мы с Эвой усаживаемся рядом с ней, Сильвией и Джеймсом, так что вместе мы образуем импровизированный заслон у двери.
— Поздравляю, — говорит Джеймс, однако лицо у него мрачнее тучи.
— Где Феликс? — шепотом спрашиваю я. — Разве он не вампир?
— Наверное, нет. — Он пожимает плечами. Секьюрити, может, и надоедливый малый, но, хочется надеяться, что не мертвяк.
Атмосфера в помещении напряженная, но не слишком накаленная благодаря достижениям фармацевтической индустрии.
Шейн Линкольн откашливается и говорит:
— У меня печальные новости. Лиллиан Холл покинула наш журнал, чтобы заняться другими проектами.
Даже хлебнувшие успокоительного девушки не могут удержаться от удивленных возгласов.
— Алекса Ларкин тоже ушла от нас, — продолжает Шейн.
Он вальяжно сидит боком к столу (разумеется, его сиреневые носки подобраны в тон к лиловым крапинкам на его галстуке) и что-то небрежно черкает на листке. Несмотря на это, все внимание присутствующих приковано к нему.
— Я делаю объявление здесь и сейчас, а не на очередном собрании сотрудников, потому что нам надо обсудить некоторые… кадровые проблемы. Вы знаете, о чем я говорю.
— Лиллиан не интересовалась, чем питаются сотрудники в свое свободное время, — продолжает он. — Она была занята подсчетом страниц, а не трупов. И это привело к известным последствиям. Заголовки газет всколыхнули гражданское население. Такие дела. — Голос у него мягкий, с легким иностранным акцентом. — Легкомыслие Лиллиан и беспечность ее помощников, — его взгляд останавливается на Кристен, а затем перемещается на Ноа и близняшек, — спровоцировали очень опасную для всех нас ситуацию.
Он делает паузу и обводит взглядом присутствующих.
— Для начала я бы хотел поговорить о конкурсе, который затеяла Алекса Ларкин. Вопреки моему авторитетному мнению Алекса наняла своего собственного фотографа и стилиста и выбрала на свое усмотрение место для фотосъемок. — Он поворачивается к Аннабел: — Почему ты не рассказала нам о том, что она замышляла?
— Я не понимаю, о чем вы, — говорит Аннабел.
Ее глаза молят меня о помощи. Я и понятия не имела, что Шейн решил поставить ее под удар подобным образом. С одной стороны, мне хочется выручить ее, но с другой — я не могу простить ее предательства, ведь это она сообщила Алексе, что я раскусила ее.
Шейн ледяным взглядом сверлит глазами Аннабел.
— Я знала лишь, что планируется съемка на тему жестокости, — говорит она. — Я произвела предварительный осмотр места съемок в сельской местности по ее просьбе. Вы же видели фотографии.
— А разве стажер не сообщила тебе о своих подозрениях касательно того, что моделям грозит опасность во время съемок? — Надо же, вспомнили и обо мне. — И вместо того чтобы обратить на это внимание руководства, ты выложила Алексе все сказанное Кейт.
— Какая опасность? — округляет глаза Кристен. — Что задумала эта британская ведьма?
Как быстро все изменили свое отношение к Лиллиан.
— Девушкам мог быть нанесен максимальный ущерб, — тактично отвечает Шейн.
— Не может быть! — восклицает Ноа. — Разразилась бы настоящая катастрофа!
— Обжорство — один из смертных грехов, — умничает бухгалтерша.
— Говорят, что в Европе у наших другие нормы, но мы никогда их не придерживались! — протестует одна из близняшек.
— Кх, кх… — Даже легкое покашливание Шейна мгновенно прорезает всеобщий шум, как лезвие бритвы слой пудры на лице.
— Даже если бы я и сообщила об этом Лиллиан, она все равно ничего бы не сделала! — говорит Аннабел. Ее лицо мрачнеет. — Можно подумать, никто не догадывался об истинном положении вещей.
— Итак, в тайне желая увольнения своей начальницы, ты подвергала нас всех опасности? — Кристен бросает взгляд на Шейна. — Это возмутительно!
