Уоррен Мерфи - Верховная жрица
– У бунджи есть план! – с волнением вскричал Кула.
– Что за план? – подозрительно уставился на нее Чиун.
– Минутку. – Не вымолвив больше ни слова, актриса взобралась на снежный утес и тотчас оказалась на виду у солдат внизу, вертолетов вверху танков, грузовиков и джипов у подножия горы. Женщина громко запела:
Я Будда,Будда это я.Мудрость я обрелаПод деревом бодхи.Я Бунджи.Бунджи – это я.От несчастий и бедСпасу я Тибе-е-ет!
Голос Скуирелли достиг такой высоты, какой никогда еще не достигал ни на сцене, ни на экране, ни в реальной жизни. Наиболее высоко взятая ею нота вознеслась в невероятную высь, в неземные обители звука.
Все живые существа на горе, начиная людьми и кончая снежным леопардом, замерли, воззрившись на певицу с таким необыкновенным голосом.
Почувствовав, что целиком завладела вниманием аудитории, Скуирелли Чикейн запела еще громче.
К сожалению, никто больше не услышал ни единого звука. Вверху, над линией снегов, что-то загрохотало, заревело, заухало, и этот грохот, этот рев погнали перед собой бесчисленные тонны снега, льда и острых обломков скал.
Лавина!
Это слово, словно снаряд, взорвалось сразу в сотнях умов.
Мастер Синанджу стремительно взлетел на утес и стащил Скуирелли оттуда. Спускалась она нехотя, но все же спустилась.
– Прячьтесь! – крикнул он остальным.
Бесчисленные тонны снега, льда и обломков скал, соскальзывая вниз, сметали все на своем пути. Беглецы едва успели спрятаться за большой скалой и, сидя там, молились богам, которые пожелали бы их услышать в этом грохочущем аду.
Когда наконец снежный обвал кончился, воцарилась звенящая тишина, полное беззвучие.
Из сугроба вынырнула лысая желтая голова, поросшая кустиками черных волос. Мастер Синанджу внимательно осмотрелся и, нагнувшись, вытащил Скуирелли Чикейн за ее шафранно-желтые волосы.
– Я это сделала! Сделала! Сделала! – радостно завопила она.
Следующими, как медведи после долгой спячки, из снега вылезли Кула и Лобсанг.
У подножия горы высились огромные завалы. Уцелевшие танки отползали прочь. Вертолеты же разлетелись, как испуганные вороны.
– Я сделала это! Сделала! Я покарала подлых китайцев! – ликовала Скуирелли.
– Мы еще не свободны, – заметил Чиун, глядя на вертолеты, которые, как стервятники, вновь слетались на еще живую, но уже агонизирующую добычу.
Из подвешенного под фюзеляжем репродуктора послышался властный голос, сказавший на чистейшем китайском:
– Я предлагаю вам безопасный проезд к Гонггарскому аэропорту. Согласны ли вы принять мое великодушное предложение?
– Ни за что! – вскричала Скуирелли, грозя вертолету своим кулачком. – Я правильно говорю? – справилась она у своих спутников.
Никакого ответа не последовало.
И тогда актриса повторила:
– Я правильно говорю?
Азиаты смотрели на нее недоверчиво и качали головами.
– Неужели вы не видите? Это кульминационный пункт! Бунджи-лама своим невероятно могучим голосом взывает с вершины скалы к противостоящим ей негодяям. Великолепный игровой момент! Попробовал бы сам Спилберг превзойти меня. Готова побиться об заклад, что горожане уже пляшут на улицах, радуясь, что негодяев настигло наконец возмездие.
Все взгляды обратились на Лхасу. Те, кто слышал грохот ревущей лавины, наверняка видели поражение, нанесенное силам Народно-освободительной армии.
– Они вот-вот должны высыпать на улицы! – с трудом переводя дух, заявила Скуирелли.
Но Лхаса осталась спокойной.
– Что с ними? Неужели они не понимают, что их освободили?
Когда стало ясно, что и на этот вопрос никто не ответит, актриса сложила рупором ладони и попыталась оповестить Лхасскую долину о радостных новостях.
С вершины горы донесся короткий предостерегающий шум.
Мастер быстро дотронулся рукой до горла Скуирелли, она что-то пропищала, как испуганная мышь, а затем и вовсе умолкла.
Вы все ревнуете, потому что вас спасла женщина, пыталась крикнуть она. Но они спокойно беседовали между собой, абсолютно ее не замечая.
– Я пришел сюда, чтобы водворить бунджи-ламу на Львиный трон, – спокойно рассуждал мастер Синанджу. – Я это сделал.
– Верно, – с готовностью подтвердил Кула.
– Отныне бунджи-лама является полноправной правительницей Тибета.
Вы забываете о законах жанра, идиоты, ругалась про себя Скуирелли. Публика с нетерпением ждет.
– Возможно, – продолжил Чиун, – этой бунджи-ламе не суждено было освободить Тибет.
Все посмотрели на Скуирелли так, словно она переврала свою роль.
– Вполне возможно, – допустил Кула. – В конце концов она белоглазая. Да еще женщина.
– Чему быть, тому не миновать, – молвил Лобсанг. – Кто из нас может остановить вращение неумолимого Колеса Судьбы?
– Стало быть, решено, – подытожил Чиун. – Мы сделали все, что могли. И теперь надо спасаться бегством, чтобы дождаться более удачного, благоприятного времени.
Кому вы вешаете лапшу на уши, молча возмутилась Скуирелли.
Но они уже пришли к окончательному решению. Актриса вновь оказалась в вероломных объятиях Кулы, и все четверо начали спуск. Вряд ли могло быть хуже, разве что ей бы пришлось играть роль какого-нибудь бессловесного животного или, упаси Боже, ребенка.
Глава 38
У подножия горы бунджи-лама и ее спутники нашли пустой джип. Уже после того как отъехали, они заметили шофера. Он прятался под шасси и так и остался валяться на земле с вывалившимися из раздавленного тела кишками и языком.
За рулем сидел Кула. Никто не преследовал их по пути в город – отстал даже вертолет, который сулил им безопасный проезд. Он улетел в Гонггарский аэропорт.
В Лхасе то и дело завязывались автоматные перестрелки. То тут, то там в голубое небо вздымались клубы черного дыма.
– Китайцы сражаются, – пробормотал Кула.
– Интересно, с кем это? – громко выразил свое недоумение Чиун.
– Они сражаются с тибетцами, – гордо провозгласил Лобсанг. – Лхасцы, зная, что бунджи-лама с ними, открыто выступили на борьбу.
– Тибетцы не сражаются, – презрительно проронил Кула.
Но по мере того как они приближались к городу, звуки битвы становились все слышнее.
Самые ожесточенные бои, по-видимому, шли где-то в районе Бюро общественной безопасности. Кула объехал это место. Он мчался по пустынным улицам, под взглядами испуганно выглядывающих из окон тибетцев, пока не выскочил на дорогу, ведущую в аэропорт.
Повернув за угол, он чуть не столкнулся с встречным военным грузовиком, впрочем, образцами краски машины все же обменялись.
– Кхампы – самые худшие водители, – буркнул Кула.
– Кхампы – настоящие бойцы, – возразил Лобсанг.
– Кхампы – бандиты и трусливые слабаки, – не сдавался монгол. И вдруг в зеркале заднего вида мелькнуло что-то такое, что заставило его подпрыгнуть. Скрежеща тормозами, грузовик развернулся и помчался за джипом. – Я им покажу! – вскричал Кула, до упора выжимая педаль газа.
Так они один за другим и неслись по гонггарской дороге. Каждый раз, когда грузовик, казалось, вот-вот их настигнет, монгол каким-то чудом выжимал дополнительные лошадиные силы из мотора китайского джипа.
Еще немного, и они окончательно уйдут от погони, но как раз в этот момент сзади, заглушая шум двигателя, донесся раздосадованный крик:
– Да остановитесь же вы! Это я!
Чиун так и подпрыгнул от неожиданности.
– Римо?
– А кто же еще? – заорал сидевший за рулем грузовика Уильямс.
– Но ты одет, как кхампа, Белый Тигр, – широко раскрыв глаза от удивления, заметил Кула.
– Что же мне, нельзя уж и переодеться, мать вашу так! – прокричал Римо. – Останавливайтесь!
* * *Кула попытался тормозить. Нога в сандалии помогла ему выжать педаль газа, а рука с длинными пальцами, схватив рулевое колесо, заставила прижать джип к обочине.
Из грузовика в съехавшем набок песцовом тюрбане выпрыгнул Римо.
Чиун бросился ему навстречу.
– Что ты делаешь в Тибете? – гневно спросил мастер Синанджу.
– Я уже вас обыскался, – пожаловался Римо. – На этот раз вы действительно достигли своего. Назревает большой международный скандал.
– Я в очередном отпуске, – огрызнулся кореец. – Как я его провожу, никоим образом Америки не касается.
– Скажи это Пекину! Смита так и трясет от бешенства. Президент места себе не находит, потому что Первая леди не на шутку взволнованна. Послушайте, я должен как можно скорее вывезти вас всех из Тибета.
– Кто это? – поинтересовался Кула, обращаясь к Римо и указывая на Бумбу Фуна.
Ударив себя в грудь, тот заявил:
– Я Бумба Фун, могучая правая рука Гонпо Джигме.
– А кто такой Гонпо Джигме? – спросил монгол.
– Я, – ответил Римо.
