С. Уотсон - Прежде чем я усну
Клэр подняла глаза и продолжала:
— Поначалу я общалась с Адамом. Но потом Бен, должно быть, рассказал ему, что случилось. И он заявил, что больше не желает меня видеть. И велел держаться подальше от него и от тебя тоже. Но я не могла, Крисси. Как бы я смогла? Бен дал мне это письмо и попросил присмотреть за тобой. Так что я приходила к тебе в Вэринг-Хаус. Сначала раз в пару недель, потом раз в пару месяцев. Но ты очень расстраивалась. Очень. Я вела себя, как эгоистка, я знаю, но я не могла тебя там оставить совсем одну. Так что я продолжала приезжать. Чтобы убедиться, что у тебя все нормально.
— И ты рассказывала Бену, как у меня дела?
— Нет. Мы не общались.
— Так вот почему ты не приходила ко мне домой в последнее время? Потому что не хотела видеть Бена?
— Нет. Несколько месяцев назад я приходила тебя навестить, и мне сказали, что ты уже выписалась. Тебя забрал Бен. Я знала, что он переехал, и попросила у них адрес. Они отказались — сказали, что это конфиденциальная информация. Они обещали передать тебе мой номер телефона и сказали, что я могу написать тебе письмо и оставить у них, а они перешлют.
— И ты написала?
— Я адресовала письмо Бену. Сказала, что я очень сожалею о случившемся и прошу прощения. Умоляла разрешить мне видеться с тобой.
— Но он запретил?
— Нет. Мне ответила ты, Крисси. Ты писала, что тебе намного лучше. И что ты совершенно счастлива с Беном. — Она оглядела парк. — А еще, что не желаешь меня видеть. Что к тебе иногда возвращается память, и тогда ты понимаешь, что я предала тебя. — Она смахнула слезинку. — Что не желаешь видеть меня рядом. Что тебе лучше забыть меня, а мне — тебя.
Я почувствовала, что холодею. Нет, я вполне могла представить, что в приступе ярости накатала такое письмо, но в то же самое время понимала, что вряд ли я могла так рассердиться. Для меня Клэр едва существовала тогда, а про нашу дружбу я и вовсе не помнила.
— Прости меня, — сказала я.
Не представляю, что даже в эти дни смогла бы вспомнить ее предательство. Наверное, это письмо я писала под диктовку Бена.
Она улыбнулась:
— Не извиняйся. Ты была права. Но я ни на секунду не переставала надеяться, что ты переменишь свое решение. Я хотела тебя увидеть. И рассказать правду, глядя тебе в глаза. — Я молчала. — Прости меня, прошу, Крисси! Ты сможешь простить меня — когда-нибудь?
Я взяла ее за руку. Как можно было сердиться на нее? Или на Бена? Моя болезнь стала для нас всех неподъемной ношей.
— Да, — ответила я. — Конечно, я тебя прощаю.
Вскоре после этого мы ушли. У самого подножия холма она обернулась и посмотрела мне в лицо.
— Мы ведь еще увидимся? — спросила она меня.
Я улыбнулась:
— Надеюсь, что да.
Мои слова как будто сняли груз с ее плеч.
— Мне тебя не хватало, Крисси. Ты не представляешь, как не хватало!
И она не лгала. Я и не предполагала, но с ее помощью и с помощью моего дневника у меня появился шанс осознать, что я прожила достойную жизнь. Я вспомнила о письме, лежавшем в моей сумочке. Весточка из прошлого. Последний кусочек мозаики. Ответ, который мне нужен.
— Я позвоню тебе. В начале следующей недели. Ладно?
— Хорошо, — ответила я. Она обняла меня, и я зарылась лицом в ее кудри. Я чувствовала, что она — мой единственный друг, человек, на которого я могу положиться. Она и Бен. Мы словно сестры. Я крепко сжала ее в объятиях.
— Спасибо, что все мне рассказала, — сказала я. — Спасибо. За все. Я люблю тебя, Клэр. — Отойдя на расстояние, мы одновременно обернулись, чтобы взглянуть друг на друга: мы обе плакали.
* * *Дома я сразу же села читать письмо Бена. Нервничала — а найду ли я там ответ? Пойму ли, отчего Бен ушел от меня? Но в то же время радовалась. Была убеждена: найду. И уверена, что теперь, когда Бен и Клэр рядом, у меня есть все, что мне нужно.
Кристин, любимая, — так начиналось письмо, — это самое трудное решение в моей жизни. Звучит банальнее некуда, сама понимаешь, у меня нет писательского таланта — в нашей семье пишешь ты! — так что прости. Но я очень постараюсь.
Если ты читаешь это письмо, то уже знаешь, что я решил уйти от тебя. Мне невыносимо даже думать об этом — не то, что писать, но у меня просто нет выхода. Я пытался его найти, но не смог. Поверь мне.
Ты должна понять одно: я люблю, любил и всегда буду любить только тебя. Мне неважно, что случилось и почему. Я вовсе не желаю отомстить, нет. И не нашел кого-то на стороне, не думай. Когда ты была в коме, я особенно остро осознал, что ты — часть меня. Всякий раз, когда я смотрел на тебя, я думал, что это я умираю. И понял, что не желаю знать ни того, что ты делала тогда в Брайтоне, ни ради кого ты туда поехала. В тот момент я желал только одного — чтобы ты пришла в себя.
И вот это случилось — я был счастлив. Ты не представляешь, как я был счастлив, когда мне сказали, что опасность миновала и что ты будешь жить. Что не оставишь меня. Нас. Адам был совсем маленьким, но, думаю, он тоже все понимал.
Когда выяснилось, что ты не помнишь, что с тобой случилось, я решил: это хорошо. Веришь ли? Мне очень стыдно теперь, но я подумал: что ж, оно и к лучшему. Но позже выяснилось, что ты забываешь и другие вещи. Не сразу, через какое-то время. Сначала это были имена соседей по палате, врачей, которые тебя лечили, медсестер, которые за тобой ухаживали. И дела становились все хуже. Ты стала забывать, отчего лежишь в больнице и почему тебя не отпускают со мной домой. Убедила себя, что врачи ставят на тебе опыты. Когда я забрал тебя домой на выходные, ты не узнала нашу улицу, наш дом. Твоя кузина пришла навестить тебя, а ты и понятия не имела, кто она такая. Мы отвезли тебя в больницу — и ты не знала, куда мы едем.
Тогда-то и началось самое трудное. Ты так любила Адама. Когда мы приходили, ты вся светилась, он подбегал к тебе, и ты обнимала его, и сразу же узнавала. Но однажды — прости, Крис, но я должен рассказать тебе это, — ты вбила себе в голову, что Адама у тебя отняли, когда он был младенцем. Каждый раз, когда мы приходили, ты воображала, что видела сына в последний раз, когда ему было несколько месяцев. Я просил его сказать тебе, когда вы с ним в последний раз виделись. И он говорил: «Вчера, мамочка» или «На той неделе». Но ты ему не верила. «Что ты ему наговорил? — спрашивала ты. — Это же ложь!». Стала обвинять меня в том, что это я держу тебя здесь взаперти. Что, пока ты лежишь в больнице, Адама растит, как своего ребенка, другая женщина.
А однажды, когда я пришел, ты меня не узнала. Ты устроила истерику. Когда я отвернулся, ты схватила Адама, вероятно, чтобы спасти его, и бросилась к двери. Но он начал плакать. Он не понял, что ты делаешь и зачем. Я увел его домой и попытался все объяснить, но он ничего не понял. И стал по-настоящему бояться тебя.
Так продолжалось какое-то время, потом стало еще хуже. И однажды я позвонил в больницу и попросил рассказать, как ты ведешь себя без нас.
— Что она делает прямо сейчас? — спросил я у них.
И мне ответили, что ты абсолютно спокойна и счастлива. Сидишь на стуле возле кровати и болтаешь со своей новой приятельницей. Иногда даже играешь с ней в карты.
— В карты? — я не поверил своим ушам. Мне сказали, что ты отлично играешь. Правила тебе приходилось объяснять каждый день, но стоило тебе их усвоить, ты обыгрывала всех.
— Она счастлива? — спросил я тогда.
— Да, — ответили они. — Она выглядит довольной.
— Она вспоминает обо мне? — задал я следующий вопрос. — Об Адаме?
— Только когда вы приходите, — был ответ.
Думаю, тогда, в тот самый день, я понял, что мне придется уйти от тебя. Я нашел для тебя место, где ты сможешь жить столько, сколько захочешь. Место, где ты сможешь быть счастливой. Потому что ты можешь быть счастливой без меня и без Адама. Ты нас не знаешь, а значит, не станешь скучать.
Я тебя очень люблю, Крисси. Ты должна это понимать. Больше всего на свете. Но я должен дать нашему сыну ту жизнь, которую он заслуживает. Очень скоро он начнет понимать, что происходит. Я не смогу солгать ему, Крис. Я объясню ему, что мне пришлось сделать выбор. Скажу ему, что, хотя ему и очень хочется тебя увидеть, он слишком расстроится, если это произойдет. Быть может, он меня возненавидит. Станет обвинять. Надеюсь, что этого не будет. Но я хочу, чтобы он был счастлив. И чтобы ты была счастлива тоже. Даже если твое счастье возможно только без меня.
Я попрошу Клэр хранить это письмо. Попрошу отдать его тебе, когда ты достаточно поправишься, чтобы прочесть его и понять. Я не смогу оставить его у себя. Если оно останется у меня, я не перестану о нем думать и вряд ли удержусь, чтобы не отдать его тебе на следующей же неделе, в следующем месяце или в следующем году. Словом, слишком рано.
