Найди меня - Энн Фрейзер
Гость окинул обстановку профессиональным взглядом детектива. Наверное, мысленно определил ее как «тусклую, полную отчаяния». Скорее мастерская, чем жилье, по-монашески аскетичная и пустая, за исключением полок с керамическими поделками разной степени готовности: одни только снятые с круга, другие покрытые глазурью в ожидании обжига. Он тщательно оглядел все, от стен из шлакоблоков до бетонного пола, усыпанного глиняной пылью, как и она сама.
— Куантико, — сказал он. — Вы выступали на курсах профайлинга, которые я посещал.
Ага, все верно, встречались в аудитории. Теперь она вспомнила его и его слова во время представления участников.
— Вы спросили, ощущаю ли я себя соучастницей преступлений отца, хотя и была еще ребенком.
Он моргнул.
— Простите. Это было бестактно с моей стороны, слишком личный вопрос. — Он взмок, и Рени, вспомнив о его просьбе, достала из холодильника контейнер с холодной водой, налила и протянула ему стакан.
— Не извиняйтесь, что копнули глубоко и перешли на личности. Вопрос был хороший. Правда, я не помню, что ответила.
Он с благодарностью припал к стакану.
— Вы сказали, что никому не следует обвинять себя за преступления других. Особенно ребенку.
Ответ по сценарию. Сколько она их составила за эти годы. Ответ верный, но, несмотря на это, чувство вины неотступно, ежеминутно преследовало ее всю жизнь. Она вспомнила что-то еще.
— Это у вас потрясающие снайперские навыки?
— Отличная память.
Не на все.
— Не так часто удается бывать на стрельбище, как хотелось бы, так что меткость уже не та, что прежде. — Он допил воду и поставил пустой стакан на кухонный стол. Потом довольно бесцеремонно обошел ее мастерскую, осматривая гончарные круги, банки с глазурью, мялку, бочонки глины и полки с керамикой. Особенно заинтересовали его работы с высокотемпературным обжигом, где требовались птичьи перья. Он остановился перед картой, закрывающей полстены. Пустыня Мохаве. Некоторые районы отмечены красным.
Подойдя, она встала рядом, сунув руки в карманы джинсов.
— Это места, где я искала жертв моего отца.
Некоторые из них находились на территории, некогда принадлежавшей ее бабушке по отцу, а теперь перешедшей к нему по наследству; настолько обширной, что поисковикам понадобились бы годы, чтобы осмотреть каждую скрытую промоину и сухое русло. Здесь можно ехать несколько часов и не встретить ни одной машины. Глушь.
С годами шансы отыскать что-то таяли. В краю зыбких песков дожди постепенно смывают все, даже тела.
И все же она продолжала искать.
Нормальные люди в свободное время ходят в кино, рестораны и музеи. Она искала женщин, убитых ее отцом, движимая всепоглощающей жаждой найти их.
— Интересно, — сказал он. — Я просмотрел все документы, что у нас есть на вашего отца. Искали в основном ближе к его дому, в государственном лесу Сан-Бернардино, в окрестностях Палм-Спрингс. На земле вашей бабушки работала только маленькая группа, и то совсем недолго.
Ее впечатлило, что он столько знает об этом, уже таком старом деле. Странно, конечно, но, с другой стороны, у многих детективов есть свои любимые старые глухие дела, которые они время от времени извлекают на свет божий и пытаются раскрыть. Большинство считало, что ее отец прятал тела где-то недалеко от их дома в Палм-Спрингс, в пределах так называемой Внутренней Империи Большого Лос-Анджелеса, но она чувствовала, что он увозил их в пустыню. Пустыня обещает убийце уединение, а жара гарантирует быстрое разложение. Лучше места и не придумаешь.
— Почему именно Мохаве? — спросил он. — Отсюда несколько часов езды от мест, где исчезали наиболее вероятные жертвы, о которых мы знаем. У него был лес прямо под боком. Чтобы хоронить своих жертв в Мохаве, ему пришлось бы долго везти их по жаре. К тому же в домике вашей бабушки не нашли никаких следов. А она, пока была жива, настаивала, что никогда не видела ничего подозрительного.
Все это было правдой.
— Он любил пустыню и чувствовал себя тут как дома, — ответила Рени. Однако даже это не осквернило пустыню для нее. Или сама пустыня не позволяла себя осквернить.
— Это еще не причина. А может, и вовсе не причина, потому что убийцы обычно не желают марать места, которые им дороги.
— Ни то, чему вас учили на занятиях по профайлингу в Куантико, ни ваш личный опыт не применимы к Бенджамину Фишеру, — сказала она. — Он любил меня, в этом я не сомневаюсь, однако это ничуть не помешало ему использовать и замарать меня. По правде говоря, мне кажется, что он находил в этом удовольствие — в этих милых прогулках папы и дочки со смертельным исходом.
Дэниелу, похоже, стало неуютно от такой прямоты, но ведь он сам затеял это, сам притащил сюда Бенджамина Фишера. Чего он ожидал? Конечно, ему сложно понять, как себя вести, где проявить твердость, а где сдержанность. Похоже, он позабыл на секунду, что она дочь Бенджамина, а это не мозговой штурм в полиции.
Он огляделся и спросил:
— Давно занимаетесь гончарным делом? — Видимо, пытался выйти из неловкого положения.
— Время от времени, несколько лет. — Она с готовностью сменила тему.
Занятия керамикой — своего рода эскапизм. Встаешь рано утром и месишь глину, чтобы удалить пузырьки воздуха, разрезая ее натянутой проволокой. Потом разминаешь, шлепаешь ком на круг и полностью сосредотачиваешься на нем, выравнивая его, выглаживая, удерживая от перекоса — стоит чуть отвлечься, сделать одну маленькую ошибку, и все придется начать с начала.
Когда лепишь горшок, мысли о прошлом отступают: думаешь только о том, чтобы не забыть смачивать пальцы в жестянке с водой, о постоянном и равномерном давлении на глину. О солнечных лучах, обжигающих спину через окно. Никаких мыслей об отце. Он никогда не коснется ее искусства, глины и процесса творчества. И до сих пор ей это почти удавалось — полностью исключить его из своей жизни.
Керамика приносила и доход. В округе было множество туристов благодаря близости национального парка «Джошуа-Три», и ее спокойные и необычно изящные изделия, перекликающиеся с рисунком неба и гор, выделялись на общем фоне и пользовались популярностью.
Взяв с верстака чашу, Дэниел перевернул ее клеймом вверх и спросил:
— А что значит этот знак?
— Приснилась мне как-то. — На глине была
