Doll Хаус. Собиратель кукол - Джулс Пленти
Вчера вечером по дороге домой я обдумывал поездку в Гранд-Каньон. Я мечтал приехать туда и, как только кроссовки коснутся песка, рвануть с места. Бежать, пока силы не кончатся, а мышцы не начнут гореть. Петлять, пока не потеряюсь, а потом лечь на песок и ждать смерти от теплового удара и обезвоживания.
И вдруг я вижу ее. Девочку тащит семифутовая горилла, а она только и может, что молить о помощи глазами. Потрясающими синими глазами, обрамленными кукольными ресницами. Распахнутый взгляд, что подкупает и одновременно соблазняет. Чумазое лицо, грязь под ногтями и сотни вшей в волосах — все это не вызвало во мне отвращения. В ней есть нечто большее. С какой же брезгливостью на Бекки смотрели в той претенциозной забегаловке. Знали бы они, кто есть я и какой станет она уже совсем скоро.
Не пойми откуда взявшаяся энергия бежит по венам и артериям, пульсирует и побуждает жить. Я переодеваюсь в спортивную форму и покидаю квартиру, стараясь не шуметь.
Небольшой парк, который находится неподалеку, безлюден и встречает хлесткими порывами ветра. Я поселился здесь как раз из-за него, а еще из-за некой приватности, которую дарят местные таунхаусы.
Бег — одна из тех вещей, которые помогают навести порядок в голове и избавиться от лишнего. От лишних мыслей и чувств. Я возвращаюсь домой приятно уставший и с каким-то новым и приятным ощущением теплоты, которое словно мини-солнце растет и крепнет внутри грудной клетки. Впервые за долгое время я встречаю новый день не один.
Накидываю на шею полотенце, чтоб не закапать всё потом и включаю соковыжималку. Подставляю стакан. А потом вновь осознаю, что она спит в соседней спальне, и беру второй стакан. Я не один. Мне бы лучше сторониться людей, но что-то в глубине души шепчет, что мы сможем ужиться.
Я заглядываю в гостевую спальню. Она спит, разметавшись по постели. Одеяло с подушкой валяются на полу, а Бекки лежит на животе и сладко посапывает в обрамлении светлых прядей. Волосы такие длинные и густые, что она приобретает сходство с мифической Рапунцель. Должно быть, летом они выгорают так сильно, что становятся цвета выбеленного льна.
Я ставлю стакан с соком на подоконник. Осторожно укладываю руку, которая соскользнула с кровати, на место, и укрываю ее одеялом. Бекки поворачивается набок и опять скидывает его с себя. Я вновь наклоняюсь и оказываюсь совсем рядом с ней. От нее пахнет так чудно и чуднО одновременно: смесью мыла «Сейфгард», теплого молока и ромашкового чая. Этот запах как что-то из детства, когда ссадины на коленках тебе промывают антибактериальным мылом и дают молоко с печеньем, а ты мечтаешь вновь пробежаться по ромашковому полю, запах которого, такой кроткий и свежий, пропитывает тебя насквозь. А внутри все замирает оттого, что мир такой бескрайний и весь принадлежит тебе.
Когда ты взрослеешь, жизнь наполняется другим запахами, которые не оставляют свежести и невинности ни единого шанса на выживание. Теперь легкие наполнены терпким ароматом дорогих духов, вонью прокуренных волос, телесным запашком, что источают созревшие женские тела. И ты вскоре перенасыщаешься этим до такой степени, что перестаешь чувствовать. Чтобы преодолеть это онемение, эту атрофированность, приходится идти на поступки дикие как современный мир.
Я делаю несколько глубоких вдохов и спешу выйти. Не хватало еще, чтобы она проснулась и увидела меня рядом с собой.
После почти ледяного душа я приступаю к бритью. Соскребаю щетину максимально тщательно, а потом долго рассматриваю себя в зеркале со всех сторон, чтоб убедиться, что кожа абсолютно гладкая. После удаляю триммером волоски в носу и ушах.
Я достаю из гардероба тщательно выглаженную рубашку, а другую такую же укладываю в чехол, чтоб взять с собой на всякий случай. Повязываю синий галстук. Они всегда синие по пятницам. Застегиваю запонки в тон галстука и надеваю черный костюм. Костюм — это нечто такое, что не позволяет расслабиться. Благодаря этой оболочке я обретаю контроль над собой и всем остальным в придачу. Замечаю складку на рукаве и разглаживаю ее утюжком для волос. Последний штрих: зачерпываю пальцами немного помадки для волос и зачесываю жесткие кудри назад.
Уже пора выходить, но я решаю оставить Бекки небольшое послание. Так как она не умеет читать, я достаю из ящика письменного стола диктофон, записываю послание и леплю на клавишу стикер со смайликом.
На носочках пробираюсь в спальню и опять невольно бросаю на нее взгляд. Футболка задралась так высоко, что еще пара сантиметров и я увижу то, чего не должен. Мне становится неловко. Оставляю диктофон рядом с соком и ухожу.
* * *В офис приезжаю с небольшим опозданием, что для меня нетипично. Наша фирма арендует четыре комнаты на сорок шестом этаже во "Всемирном торговом центре 7". Я занимаю отдельный кабинет, а все остальные ютятся в трех оставшихся помещениях.
— Ну и кто она, Блейк? — спрашивает Стивен, когда я прохожу мимо его стола.
Стоит сказать, что он испытывает ко мне неприязнь, но скрывает это, пытаясь притвориться моим другом. Нет, приятель, даже не близко.
— Ее зовут квартальный отчет, — бросаю на ходу. — Тебе тоже советую.
Спешу укрыться у себя и опустить жалюзи. На столе ноутбук, стопка писчей бумаги и ручка. Ничего лишнего. Открываю ноутбук и засекаю на таймере два часа. Пытаюсь сосредоточиться на мерном стуке клавиш, но ее образ меня не покидает. Мягкие волны волос, детский запах, от которого щемит в груди, голос, переливающийся всеми оттенками эмоций.
Меня будоражит увиденное утром: стройные длинные ноги с изящными щиколотками, тонкая талия и кожа, словно высеченная из бледного мрамора. В ее лице сохранилось что-то детское и наивное. Оно везде: в мило вздернутом носике, в меру пухлых губах, слишком высоких скулах и заросших бровях с нежными тонкими волосками.
Мне нравятся другие женщины: темноглазые брюнетки с большой грудью и хриплым голосом. Но с эстетической точки зрения я не могу не восхищаться Бекки. Таким трепетным созданиям посвящают стихи, с них пишут
