Эллен Датлоу - Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм
— Попробовала бы ты справиться без света и со скрюченными артритом пальчиками!
— Ох, бабуля, это сделала ты? Я горжусь тобой.
Доминик двинулась вперед, едва не наступив на дубовика, она перешагнула винтовку. Солдат не выглядел ни испуганным, ни заинтересованным, но он по крайней мере очнулся и следил взглядом за девушкой, пересекшей комнату и присевшей на кровать.
— Думаю, в первую очередь его нужно хорошенько помыть, а потом дать ему то молоко.
— Я еще не собралась с силами, чтобы заняться насосом, — проворчала Мими Готье. — Я сама только что проснулась, — Тон ее стал тверже. — Доминик, этот человек — солдат вражеской армии, выгнавшей твоих родителей из нашего дома. Ты не можешь промыть его раны и посадить выздоравливать на солнышко, точно в пансионе для инвалидов. Мы должны пристрелить его и избавиться от тела. Подозреваю, его приятели через день-два вернутся за ним.
— У него красивые глаза, — ответила Доминик. — Доброе утро. Ты меня слышишь? Ты понимаешь меня?
— Imbécile![7] — Мими Готье не находила достаточно сильных слов, чтобы выразить степень своего изумления. — Доминик, убирайся от него! Я тебе запрещаю! Не болтай с ним! Это помощь врагу, преступление против твоей семьи, преступление против Франции!
— Он человек, истекающий кровью в моей постели, — сказала девушка. — И я не собираюсь представлять его папскому прелату. Бабушка, пожалуйста. Guten Tag?
Услышав приветствие на немецком, солдат моргнул. Голова его слегка дернулась, словно от приступа боли — боли, напоминающей человеку, что он все еще жив.
— Guten Tag? — прохрипел он в ответ.
— Давай молоко, — бросила внучка, — Принеси его сюда, бабуля.
— Я хранила его для древесного эльфа, — без всякой надежды воспротивилась Мими Готье.
— Какого еще древесного эльфа?
Мими Готье больше не могла говорить, да ей и нечего было сказать. Она просто показала на пол. Но ее внучка не смотрела. Дубовик лежал возле винтовки, вытянувшись, прижимаясь шипастыми конечностями к длинному стальному дулу, к поцарапанной полировке деревянного приклада.
— Ему молоко нужнее, чем нам, — пробормотала старушка, но она и сама знала, что голос ее слишком слаб и Доминик не услышит.
Ферма мертва, — мысленно обратилась она к дубовику.
Как и ты, — безмолвно ответил он, — Или почти как ты. Но у тебя есть здесь дитя, которое найдет способ выжить и продолжить жизнь, и ради этого стоит задержаться на белом свете, а у меня ничего нет.
Я сама принесу тебе молока, — предложила она.
Оно не для меня. Молоко мне не нужно и никогда не было нужно, — объяснил он. — Молоко предназначалось жизни вокруг меня, а я жил на кромке этой жизни.
— Здесь холодно. Из-за дождя все отсырело, — решительно заявила Доминик. — Мы разожжем огонь, бабуля, и перетащим его в кухню, в тепло. Не волнуйся, — добавила она в ответ на горестное выражение лица бабушки. — Я не потеряла голову. И свое сердце я ему тоже не отдала. Вовсе нет. Я возьму винтовку и не выпущу ее из рук. — Одной рукой она подняла с пола ружье. А другой собрала разбросанные по половицам сучки и листья — на растопку.
Мими Готье уронила голову на руки и пожелала умереть. Но сбита она была крепко, по-деревенски, и жизнь не захотела покинуть ее. Так что в скором времени она выпрямилась, расправила плечи и пошла поддерживать огонь, переливать молоко, бранить внучку, проклинать врага, протирать шваброй просочившуюся под дверь дождевую воду и оплакивать — с сухими глазами — живых и мертвых.
Р. Т. Смит
Лавка Хортона
Р. Т. Смит — издатель журнала «Шенандоа: вестник Университета Вашингтона и Ли». В числе его книг — «Гонец» («Messenger», 2001), удостоенный Премии Виргинской Библиотеки, и «Зал дуплистого ствола» («Hollow Log Lounge», 2003), получивший поэтическую премию Мориса в 2004 году. Первый сборник рассказов Смита — «Вера» («Faith», 1995); второй, «Преподаватель» («Docent»), практически закончен. Рассказы Смита печатались в «Best American Short Stories», «New Stories from the South», «Southern Review», «Virginia Quarterly Review» и «Missouri Review». Смит и его жена, поэтесса Сара Кеннеди, живут в Рокбридж-Конти в штате Виргиния.
Стихотворение «Лавка Хортона» было впервые опубликовано в «The Georgia Review».
На гнилых стропилах в заросшем полеЖестяная кровля шуршит под ветром —Может, починить? А под этой крышей —Дровяная печь, крашеный прилавок,А в углу над кружкой сидит рассказчик:«Вот он и пошел»… «И ему та ведьма»…Пусть себе бычки нынче дешевеют:Здесь любому фермеру по кармануТабачок, конфетки, покой, беседа.
Я едва познал этот зуд — и слушал,Как Ньют Купер, важно дымя, клянется,Что-де упокойник однажды ночьюУ него сожрал битюга в конюшне.Вот Эд Такстон хвалится старым банджо —За него он дьяволу продал душу,а звучит-то как! Даже зубы сводит.А Сид Сигер шепчет: одна девицаПоутру купалась в меду душистомИ средь бела дня улетала в небо.
Я тогда не знал, что за каждой сказкой,Для меня сиявшей небесным светом,Прячутся свои горести и раны —Целый мир мучений и страшных шрамов.Я был городской, и в волшебной лавкеЯ мечтал о том, что считал запретным:Как заставить всех, позабыв о правде,Мой ловить мотив — сладостный, но лживый?
Чем они берут? Где им варят зелье?Как бы я хотел чаровать, морочить,Увлекать, манить — но уже не помнюЭти вечера в желтом свете лампы,
Эти вечера — ледяное пиво,Лимонад, тянучки и запах пота —Я их не украл? Или это Фолкнер?У него ведь тоже — над стойкой ястребИ ножами дощатый пол изрезан.
Сам не без греха — я уже не знаю.Лакрица? Полынь? Да. А вот ветчинныйОкорок — свисал с балки? Нет, не помню.Кто же мне сказал — без хорошей байкиТы, мол, не мужик? Джонатан Уайтфилд?Или его брат Эйби — тот, которыйОсенью попал под комбайн?А Ховис Говорил: «Ты знаешь, на мне однаждыЗагорелись брюки — от чистой злости».
Все это теперь — черепки, обрывкиИ немой вопрос: может, мне удастсяРаскопать под листьями и полыньюИ порог, и стены, крыльцо и крышу.Чтобы от шагов заскрипели доски,Чтобы по ступеням спустился Хортон —Голос его — сорго, глаза — орехи, —Нужен тот юнец, городской парнишка,Не мужик еще — но готовый к байкам.Пусть берет себе дьявольское банджоИ душистый мед… Улетаю в небо.
Саймон Бествик
Смутная тень зимы
Саймон Бествик родился в 1974 году. Живет он в Свинтоне, бывшем шахтерском городке Ланкашира, пишет короткие рассказы, новеллы и пьесы. Время от времени играет на сцене. Любит рок и фолк-музыку, хорошие фильмы, вкусную еду, настоящий эль и односолодовый виски. Не любит: нетерпимость, официально-государственную религию и глупость.
Его работы появлялись в различных журналах, включая «Nasty Piece of Work», «Sackcloth and Ashes», «Terror Tales», «Scared to Death», «Enigmatic Tales», «Darkness Rising», «Fusing Horizons», «All Hallows» и антологию «Под землей» («Beneath The Ground»).
Рассказ «Смутная тень зимы» («А Hary Shade of Winter») впервые был опубликован в одноименном авторском сборнике Саймона Бествика.
Снег кружил на рождественском ветру, собираясь на лету в спирали и круги. Мягкая белизна покрыла тротуары и дороги, точно сахарная глазурь, иней припорошил живые изгороди и забор вокруг церкви; изморозь легла даже на надгробные плиты кладбища, на которое мы вошли через ворота покойницкой. Склонивший голову викторианский ангел словно нахлобучил снежную шапочку.
В морозных сумерках ярко горели огни церкви. Свет рвался из грязноватых оконных стекол, огни рассыпались по земле, по камням, по могилам — и по этому странному маленькому уголку погоста, втиснутому между двух стен, уголку, заросшему сорняками и отчего-то страшно запущенному в отличие от прочих участков ухоженного церковного кладбища. Земля тут была комковатая, неровная, утыканная деревянными покосившимися крестами.
Я забыл перчатки, но Карен тоже отличилась, так что все оказалось не так уж плохо: наши пальцы согревали друг друга. Ее родители следовали за нами.
Впервые за много лет — даже не припомню, за сколько именно, — я увидел церковь изнутри. Я отказался от любой веры в Бога примерно в то же время, когда понял, что Санта-Клаус и Зубная Фея всего лишь сказки для детишек. Но родители Карен оба были христианами, и она, кажется, унаследовала их веру. И все же до сих пор у нас не возникало крупных споров, так что я надеялся, что наши принципы в конце концов не придут в противоречие. Мы были вместе всего три месяца, но для меня наши отношения стали уже достаточно серьезными, чтобы провести эти праздничные дни с ней и ее семейством. Впрочем, мне все равно некуда было податься…
