Дэвид Моррелл - Последняя побудка
И они открыли огонь, наклоняясь вперед, держа пистолеты над головами лошадей, между ушей: свистели пули, от отдачи дергались руки, сыпались гильзы, как будто целую повозку патронов опрокинули в огонь. Залп за залпом катились по плоской пустынной равнине, стреляли из пятидесяти пистолетов. Колонна почти взобралась на холм, пули со звоном отскакивали от камней, кактусы разлетались, а мексиканцы на вершине отстреливались. Средняя линия держалась слегка позади, а фланги двигались вперед, и кавалеристы принялись взбираться на холм полукруглым порядком, стреляя, перезаряжая пистолеты. У некоторых кончились патроны. Держа поводья в левой руке и этой же рукой перезаряжая пистолеты, они продолжали стрелять. Все камни и кактусы на вершине буквально взрывались, налетчики падали, отступали, кавалеристы теснили врага, и наконец они достигли вершины, но там уже не было никого, повсюду валялись одни трупы, а оставшиеся в живых спустились за холм. Некоторые кавалеристы устремились в погоню, но тут майор прокричал:
“Стой!”, остальные спрыгнули с лошадей, держа ружья наготове. Майор снова крикнул: “Стой!” Сержант повторил команду. Им пришлось прокричать еще раз, пока их слова услышали солдаты, съезжавшие с холма; они натянули поводья и вернулись. Те же, кто выхватил ружья, начали стрелять. Они стреляли лежа или с колена, затем двинулись вниз с вершины холма, продолжая стрельбу. Всадники у подножия холма падали с лошадей, а солдаты, спускавшиеся вниз, снова поднимались наверх. Они прыгали с лошадей, хватали ружья и продолжали стрелять. Мексиканцы падали, потом их стало меньше. Затем мишени превратились в удаляющиеся пятна пыли… Майор приказал: “Прекратить огонь”. Некоторые продолжали стрелять. “Прекратить огонь!” — скомандовал сержант. Стрельба прекратилась.
Налетел ветер, ударил в солдат песком. Никто не двинулся с места. Потом кто-то закашлял. Другой, лежавший на животе с ружьем наизготовку, перевернулся на спину. Еще один вытер губы. “Господи”, — сказал кто-то. Все было кончено.
Солдаты смотрели друг на друга, ощупывали себя, чтобы понять, не ранены ли они. Многие осматривали взмыленных лошадей. Майор обернулся к штатскому.
— Они скоро приведут нас на границу? — Человек в штатском не понял. Потом до него дошло. Майор, очевидно, так увлекся погоней, что даже не заметил разделительной полосы, через которую они промчались. Он сдвинул шляпу и вытер вспотевший лоб. Потом показал рукой.
— Майор, по-моему, проскочив ее, мы продвинулись мили на четыре.
Майор не шевельнулся. Он пристально посмотрел на него, потом огляделся и, покачав головой, еле заметно улыбнулся. Человек в штатском улыбнулся в ответ и кивнул.
— Сержант, — сказал майор. — Пошлите посыльного в лагерь. Пусть доложит полковнику, что мы сделали, и попросит указаний.
— Да, сэр.
— Постойте. Давайте уточним. Пусть спросит у полковника, можем ли мы продолжать в том же духе.
— Да, сэр, — сказал сержант, оглядываясь.
Они ждали сорок минут, и, когда посыльный вернулся, выяснилось, что полковник не ответил, предложив действовать на усмотрение майора.
На усмотрение майора надо было продолжать преследование.
Они вскочили на лошадей и двинулись вперед, а мексиканцы, очевидно, не ждали погони, потому что через час кавалеристы снова догнали их, и было еще одно сражение, потом еще, и так продолжалось до утра, пока мексиканцы наконец не перестали оставлять арьергард для защиты и бросили все триста человек против пятидесяти кавалеристов. Американцам оставалось только занять позиции и перегруппироваться.
Оба войска встали в линии друг против друга, на расстоянии четырехсот ярдов. К тому времени наступил полдень. Ни еды, ни воды. Лошади выдохлись, боеприпасы кончались, и, подождав в течение часа нападения мексиканцев, майор скомандовал отступать. Возвращались медленно, лошади валились с ног, солнце жарило вовсю, люди чуть не падали с седел. Но на пути они насчитали тридцать убитых мексиканцев, подобрали несколько повозок с едой и одеждой, два пулемета, десяток ящиков с оружием и боеприпасами. Всю дорогу двигаясь через пустыню, они натыкались на лошадей, как своих, так и мексиканских. Человек в штатском помог забрать их с собой.
Глава 13
Прентис ухватился за ботинки, а его напарник за запястья. Они, согнувшись, подняли тело и потащили к огню. Даже завязав платком рот и нос, он не мог сдержать кашля. Он кивнул напарнику, они подняли тело выше, раскачали и с размаха отпустили его. Тело упало в огонь, на верхний труп в куче. Оранжево-белое пламя охватило волосы, поднялся черный дым. Ему пришлось отвернуться: невыносимым казался звук горящей плоти, пузырящийся и стекающий ручьями жир. Он отошел к трупам, сложенным, как поленница; они были покрыты насекомыми — маленькими жесткими жуками, которые бегали по одежде, выползали из ран и открытых ртов.
И мухи. Он слышал, что в пустыне мух нет, но это явная неправда. Потому что и мух было полно; на полуденной жаре трупы уже начали раздуваться, и даже в перчатках, почти ничего не касаясь, кроме ботинок, он чувствовал тошноту от ощущения плоти под руками.
Прентис посмотрел в направлении города. Низкие квадратные дома, в двух сотнях ярдов. Уже больше часа прошло с того времени, как прибыла последняя повозка с трупами, подобранными на окраинах, поэтому он решил, что вряд ли их будет еще много. И так достаточно. Сорок трупов уже сгорели, еще пятьдесят лежат сваленные в кучу, и, похоже, придется разводить еще один костер. Позади что-то громко шлепнулось, но он не обернулся. Наверное, в городе сейчас наводят порядок, работы хватит на несколько дней. Один квартал сгорел целиком, другой почти наполовину: обгоревшее дерево, искореженный металл, разбитое стекло и посуда и Бог знает что еще. Все это увезут из города, заменят доски и стекла, починят заборы.
Были и неожиданности, порой приятные, а порой позорные. Дежурные по кухне, которые уже встали и готовили завтрак, находились в их саманной кухне во время начала атаки; когда налетчики ворвались в кухню, они стали обороняться всем, что попадалось под руку, — кого облили кипятком, а кого стукнули топором, в одного запустили бейсбольной битой и, наконец схватив охотничьи ружья, выгнали мексиканцев. Напротив, санитарная бригада заперлась в больнице и отказалась выйти или кого-либо впустить. Склад боеприпасов был заперт, и пулеметной команде пришлось взломать двери. Все равно от пулеметов толку было мало. Французские пулеметы завода Бене-Мерсье почти никогда не использовались. В них все время набивался песок, и, поскольку в них было мало подвижных частей, они нуждались в постоянной чистке. А главное, их было трудно заряжать. Сначала нужно было сдвигать вбок использованную ленту, рассчитанную на тридцать патронов, а потом вставлять в узкую прорезь с правой стороны пулемета новую. Это и днем-то нелегко, а ночью и вовсе невозможно. Первый пулемет заело сразу. Остальные три никак не могли привести в готовность. Тем не менее Прентис слышал, как пулеметчик рассказывал, будто они дали двадцать тысяч очередей.
И он верил. Городские магазины превратились в горы развалин, так же как конюшни и казармы. По всем сообщениям, в городе не осталось ни одного неповрежденного здания. Если один пулеметный расчет столько настрелял, то сколько же всего было выстрелов с обеих сторон? Сто тысяч? Или вдвое больше? Он не знал, но в городе работала команда, единственным назначением которой было собирать стреляные гильзы.
Прентис поглядел на горящие трупы, на яркий оранжевый огонь в клубах черного дыма, поднимавшийся к небу, схватился за очередную пару ботинок, его напарник — за запястья. Потянули, подняли. В городе говорили, что надо бы раздеть трупы и забрать обувь, но, в конце концов, никто не захотел такой одежды, и у убитых взяли только деньги, оружие и патроны. Когда ему попадался нож или пистолет в кобуре, реже какой-нибудь кошелек, он брал их и бросал на дорогу. Чаще всего он просто поднимал тело, тащил его и бросал, стараясь ни о чем не думать. Что-то привлекло его внимание, и, взглянув к югу от костра, он увидел, как по дороге из пустыни движется двойная колонна. Это были кавалеристы, которые преследовали налетчиков. Должно быть, они обратили внимание на дым от горящих трупов.
Кавалеристы подъехали ближе; семь часов пути отразились на их внешнем виде: их покрывала пыль с головы до ног, лица казались изможденными, лошади были в мыле. Вот они почувствовали запах паленого мяса, достали платки, прикрыли рты и носы. Некоторые закашлялись. Они достигли дороги и повернули мимо костра к городу, пристально посмотрев на Прентиса и его напарника. Некоторые ругались. Впереди был офицер — майор, и еще сержант, с которым Прентис разговаривал на станции. Но он обратил внимание на человека в штатском. Не только потому, что это был единственный штатский в колонне. Хотя Прентис видел его всего лишь несколько секунд, он не мог не узнать эту широкую грудь, эти плечи и круглое лицо. Тот самый человек, который повалил его ночью, человек, из ружья которого он стрелял. Теперь он казался еще старше, лицо в подтеках от пота и пыли, морщины на лице виднелись отчетливо, как трещины на высушенном солнцем пергаменте. Он никогда не встречал такого внушительного и властного человека. Проезжая мимо, незнакомец взглянул на него — не пристально, не внимательно, а как будто мимоходом, но все-таки не совсем равнодушно. Потом повернулся к куче горящих тел, а затем снова стал смотреть вперед.
