Иэн Рэнкин - Кошки-мышки
— Не знаю. Говорил, что хочет стать фотографом. Мечтал об этом с тех пор, как кончил школу. Эту штуку он не отдал бы в ломбард даже чтобы получить деньги на дурь.
Ребус не понял.
— Какую штуку?
— Фотоаппарат. Он копил на него по пенни, наскреб с пособия по безработице.
Значит, все-таки было пособие. Но аппарата Ребус в комнате не видел. Не только убийство, еще и ограбление.
— Мне нужно взять у вас официальные показания, Трейси.
— Это еще зачем?
— Если у меня будет протокол вашего допроса, мы можем попытаться что-то выяснить о смерти Ронни. Вы мне поможете?
Она долго молчала, потом наконец кивнула. Катер скрылся из вида. На воде позади него ничего не плавало. Ребус мягко положил руку на плечо Трейси.
— Спасибо, — сказал он. — Моя машина там.
* * *Записав показания Трейси, Ребус настоял на том, что отвезет ее домой. Они договорились, что она выйдет за несколько кварталов, хотя он и знал теперь ее адрес.
— Не могу обещать, что проживу там еще десять лет, — предупредила она.
Это его не беспокоило: он оставил ей свой рабочий и домашний телефоны и не сомневался, что она позвонит еще.
— Последний вопрос, — сказал он, когда она уже закрывала дверь машины.
Она наклонилась к окну.
— Вы сказали, что Ронни кричал «они придут». Как вы думаете, кого он все-таки имел в виду?
Она пожала плечами — и вздрогнула, вспомнив эту сцену.
— Вы знаете, инспектор, он ведь был не в себе. Может быть, ему мерещились пауки или змеи…
Трейси захлопнула дверь. «Да, — подумал Ребус, — может быть. Если он не имел в виду тех змей, что продали ему порошок».
Когда он вернулся в участок на Грейт-Лондон-роуд, ему передали, что главный суперинтендант Уотсон желает его видеть.
Ребус набрал номер начальника, и секретарша прощебетала, что его ждут.
С тех пор как Уотсона перевели с самого севера сюда, в Эдинбург, Ребус встречался с ним уже несколько раз. Шеф производил впечатление человека рассудительного, хотя, возможно, несколько простоватого. В участке постоянно шутили по поводу его абердинского происхождения и прозвали — за «крестьянские» манеры — Фермером Уотсоном.
— Входите, Джон, входите.
Привстав из-за длиннющего стола, суперинтендант жестом предложил Ребусу садиться. Тот обратил внимание, что на столе у шефа царит идеальный порядок. Бумаги аккуратно уложены в два лотка, под рукой — только новая блестящая папка и пара остро отточенных карандашей. Рядом с папкой — фотография двух мальчишек.
— Мои, — объяснил Уотсон. — Сейчас они немного постарше, но все такие же сорванцы.
Уотсон был крупный человек, про каких говорят «грудь колесом». Красноватое лицо, редеющие волосы, седые виски. В самом деле, Ребус легко мог представить себе его топающим по заросшему вереском торфянику с овчаркой колли, в высоких резиновых сапогах и в шляпе, какую носят ловцы форели. Только что ему вдруг понадобилось от Ребуса? Хочет сделать его своей овчаркой?
— Сегодня утром вы выезжали по вызову. Смерть от передозировки наркотиков.
Это прозвучало как констатация факта, так что отвечать Ребус и не стал.
— Вместо вас должен был ехать инспектор Маккол, но он был… в общем, где-то был.
— Он хороший сыщик, сэр.
Уотсон удивленно посмотрел на него, потом улыбнулся.
— Я не сомневаюсь в достоинствах инспектора Маккола и вызвал вас сюда не для того, чтобы их обсуждать. Просто ваш выезд по этому делу навел меня на одну мысль. Вы, вероятно, знаете, что меня беспокоит проблема наркомании в Эдинбурге. Честно говоря, статистика повергает меня в ужас. В Абердине я не встречал ничего подобного, если исключить нефтепромыслы. Но то были в основном администраторы из Штатов, которые привезли с собой — в обоих смыслах слова — свои привычки. А здесь…
Он раскрыл папку и начал вынимать один за другим листы.
— Здесь, инспектор, это настоящий ад.
— Да, сэр.
— Вы ходите в церковь?
— Сэр?
Ребус поерзал в кресле.
— Я задал, кажется, очень простой вопрос. Вы ходите в церковь?
— Нерегулярно, сэр. Но иногда хожу.
«Как вчера», — подумал он. И ему очень захотелось удрать из этого кабинета.
— Мне кто-то говорил об этом. Значит, вы понимаете, что я имею в виду, когда говорю, что город превращается в преисподнюю.
Лицо Уотсона покраснело еще больше.
— В городскую больницу поступают наркоманы в возрасте одиннадцати-двенадцати лет. Ваш собственный брат отбывает заключение за торговлю наркотиками.
Уотсон снова поднял глаза, надеясь, вероятно, что Ребус примет виноватый вид. Но глаза Ребуса сверкали яростью, а щеки раскраснелись вовсе не от стыда.
— При всем моем уважении к вам, сэр, — проговорил он голосом ровным, но звенящим от напряжения, — я не понимаю, при чем здесь я?
— Я объясню, при чем. — Уотсон закрыл свою папку и откинулся на спинку кресла. — Я намерен провести кампанию по борьбе с наркотиками. Еще раз воззвать к общественному самосознанию — и заодно, при привлечении некоторых средств, профинансировать дополнительные источники информации. У меня есть поддержка и, что еще важнее, — есть деньги. Несколько крупнейших бизнесменов города готовы выделить на кампанию пятьдесят тысяч фунтов.
— Весьма благородно с их стороны, сэр.
Лицо Уотсона потемнело. Он наклонился вперед к Ребусу.
— Ваш скепсис можете оставить при себе!
— Но я по-прежнему не понимаю…
— Джон, — произнес суперинтендант примирительно. — У вас есть… опыт. Личный опыт. Я хочу, чтобы вы представляли кампанию со стороны полиции.
— Нет, сэр, простите..
— Стало быть, мы договорились.
Уотсон уже встал из-за стола. Ребус тоже попытался подняться, но ноги у него стали как ватные. Опершись руками о подлокотники, он наконец выбрался из кресла. Вот, значит, какова их цена? Публичное покаяние за преступление брата?
Уотсон открыл дверь.
— Мы с вами еще поговорим, обсудим все в деталях. А пока постарайтесь подбить все ваши текущие дела, разобрать срочные бумаги. Что не сможете закончить сами — скажите мне, мы перепоручим кому-нибудь ваши обязанности.
— Слушаюсь, сэр.
Ребус пожал протянутую руку. Рука была сухая, холодная и твердая, как сталь.
— До свидания, сэр, — сказал Ребус, уже стоя в коридоре и обращаясь к захлопнутой двери.
* * *Вечером, еще не стряхнув с себя напавшего на него днем столбняка и устав от телевизора, он решил сесть в машину и немного проехаться. В Марчмонте было тихо — впрочем, как всегда. Он доехал до центра, пересек Новый город. У Кэнонмиллз заправился на бензоколонке, купил карманный фонарик, батарейки, несколько плиток шоколада и расплатился по карточке.
Стараясь не думать о том, что можно бы и почать завтрашнюю порцию сигарет, он жевал шоколад и слушал радио. В восемь тридцать начал свою вечернюю передачу Кэлум Маккэлум. Ребус послушал несколько минут; этого было вполне достаточно. Натужно веселый голос, идиотские шутки, банальная смесь старых и новых хитов, телефонная болтовня с радиослушателями. Ребус покрутил ручку, нашел «Радио-3», узнал Моцарта и прибавил звук.
Подсознательно он, наверное, с самого начала знал, что приедет сюда. Он попетлял по плохо освещенным улочкам, отыскивая путь в лабиринте. В дверь вставили новый замок, но Ребус прихватил один из ключей. Он включил фонарик и тихо прошел в гостиную. На голом полу не осталось никаких следов тела, лежавшего здесь всего десять часов назад. Банка со шприцами тоже исчезла, как и огарки свечей. Не взглянув на стену в глубине, Ребус поднялся наверх. Открыл дверь спальни, где жил Ронни, и подошел к окну. Трейси утверждала, что обнаружила покойника здесь. Ребус присел на корточки и тщательно осветил пол. Ни фотоаппарата, ничего. Кажется, дело не из легких. Если, конечно, есть дело.
Во всяком случае, пока у него нет ничего, кроме показаний девушки, чье второе имя — Трейси.
Он вышел из комнаты. На верхней ступеньке лестницы, у стены, что-то блеснуло. Ребус поднял предмет и рассмотрел его. Какая-то металлическая штучка, вроде заколки от дешевой брошки. На всякий случай он сунул ее в карман и еще раз оглядел лестницу, пытаясь представить себе, как Ронни приходит в сознание и спускается вниз.
Возможно. Вполне возможно. Но упасть в таком положении?.. Вот это уже вряд ли.
А потом — зачем бы он понес вниз банку со шприцами? Ребус кивнул самому себе, уверенный, что двигается по лабиринту в правильном направлении. Он снова спустился вниз и вошел в гостиную. Здесь пахло чем-то похожим на плесень в старой банке с вареньем, как будто землей и чем-то сладким одновременно. Чуть медицинский земляной запах, с тошнотворной сладостью. Он подошел к дальней стене, осветил ее фонариком…
И отпрянул. Сердце у него заколотилось.
Между двух колец, окружающих звезду, появились красные знаки зодиака и еще какие-то символы. Он потрогал — свежая краска липла к пальцу. Посветил выше — и прочел плачущие каплями краски слова:
