Каро Рэмси - Распятие невинных
— Пальцы на левой руке не очень повреждены. С правой, боюсь, дела похуже. Вы можете пошевелить большим пальцем?
Она знала, что руками пошевелить не может. Пальцы были плотно забинтованы — не очень туго, но движение ограничивали. Она шевельнула большим пальцем и почувствовала, как натянулась кожа и ладонь пронзила резкая боль.
— Отлично. — Его теплая рука осторожно прикрыла ее руку.
Она вновь пошевелила пальцем, и было уже не так больно. Ей стало страшно и хотелось плакать, но и голос его хотелось слышать. Он продолжал говорить, ровно и успокаивающе. Дотронувшись до указательного пальца, он спросил:
— А этим? Вы можете им пошевелить?
Было трудно, но он уловил еле заметное движение.
— Отлично. Тогда пусть указательный будет «да», а большой — «нет», договорились?
После секундной паузы она шевельнула указательным.
— Тогда давайте поболтаем. Меня зовут Алан.
Указательный палец шевельнулся: «Да, я знаю».
— Послушайте, мы знаем, что с вами случилось, и мы выясним, кто это сделал. — Голос оставался дружелюбным. — Но есть проблема: нам неизвестно, кто вы такая…
Она внимательно его слушала, голос был таким молодым и сочувствующим — но как довериться словам? Она молчала.
— Вы что-нибудь помните о случившемся? Хоть что-нибудь?
Спрашивает просто так? Или действительно ему не все равно? Она хранила молчание.
— Ну ладно, ладно.
Он тоже замолчал. Наверное, продумывает следующий вопрос.
— Послушайте, я не так глуп и думаю, что вы тоже. — Он выдержал паузу. — Вы постарались спрятать все концы, но опытный глаз всегда что-то заметит.
Она почувствовала, как кольнуло в шею.
— У вас начались схватки, но даже в этом состоянии вы, прежде чем выйти на улицу, сожгли фотографию, а потом смыли пепел в раковину. Наверное, это было очень важно.
Он наклонился.
— Вас кто-то выследил. И они вернутся. Я это знаю. Они могут прийти за малышкой.
Он не угрожал, он констатировал. Она была уверена, что он услышит, как в панике громко застучало ее сердце. Пальцы не шевелились.
Помолчав, он спросил:
— Мы можем с кем-нибудь связаться и сообщить о вас?
Она молчала.
Его голос смягчился.
— А мужчина, который подарил вам кольцо? Ваш муж? Жених? Он причастен к нападению?
Большой палец дернулся: «Нет».
— Тогда он хороший парень?
Пит улыбался ей: на яхте, ветер растрепал волосы, улыбка Стива Маккуина… она смотрела, как огонь уничтожает фотографию, а пепел смывается в раковину струей воды…
Ее указательный палец дрогнул.
— Понятно. — Она почувствовала мягкое прикосновение его пальцев. «Совсем как Пит».
Этот мужчина умел разговаривать с женщинами.
«Я хочу обнять свою дочь!»
— Но мне надо к вам как-нибудь обращаться. Какое имя вам нравится? — Его рука по-прежнему гладила ее. — У вас длинные светлые волосы. Рапунзель?
Она понятия не имела, что он имел в виду, но чувствовала, что это была шутка.
— Алиса в Стране чудес? А-а, знаю — Анастасия. С ней так и не могут до конца разобраться. Сокращенно — Анна.
Анастасия и остальные Романовы? Они зашили в одежду свои драгоценности, бриллианты, все ценное, что могли, но это их не спасло.
Она помнила тепло целой горсти необработанных, но очень чистых алмазов. Да, в ладони они казались теплыми. Завернутые в черный бархат, они теперь спрятаны в сейфе банка в Эдинбурге и ждут своего часа для их дочери. Алмазы были в безопасности, но она сама — нет. Слезинка от боли напомнила об уязвимости ее собственной жизни.
— У меня есть для вас подарок… Мы нашли это в вашей комнате — кольцо и часы. Я их принес.
Указательный палец опять шевельнулся.
— Вот кольцо. Я подумал, что оно серебряное, но ювелиры утверждают, что это голубой алмаз в платине, единственный в своем роде. Почему же при этом богатстве вы жили в такой дыре?
Ответа не было.
— А часы принадлежат тому же человеку, который подарил кольцо?
Большой палец дернулся. Дважды.
— Ладно. — Голос звучал примиряюще. — Просто надо позаботиться, чтобы они не попали в чужие руки. В больницах вещи часто пропадают.
Четыре-пять движений указательным пальцем.
Молчание затянулось.
— Анна, вы хотите сказать, чтобы пока они хранились у меня?
Одно движение указательным.
— Хорошо, я их сохраню, обещаю.
Она услышала, как скрипнул стул и он поднялся.
— А малышка выглядит чудесно. Для меня они все на одно лицо, но медсестры считают, что она хорошенькая. Вы уже придумали ей имя?
Она слышала, как он подошел к детской кроватке.
— Можно, я ее возьму?
Ей казалось, что сердце сейчас выпрыгнет у нее из груди. Надо просто очень сосредоточиться, и он должен понять! Она подняла указательный палец.
— Вы только посмотрите, кто там у нас! Ну не надо плакать. — Его голос изменился. — А вы уже видели… извините, держали ее?
Ну пожалуйста! Большой палец. Боже, сделай так, чтобы он понял! Ради всего святого!
— У нее голубые глаза, светлые волосы. Очень хорошенькая. Похожа на маму.
Она подняла большой палец — он этого знать не может! — и повернула голову в его сторону, насколько позволяла повязка.
Ради всего святого!
— Ну вот.
Его голос был совсем близко. Она почувствовала запах мяты и поняла, что он недавно чистил зубы. Повязка не давала пальцам двигаться больше чем на пару дюймов, и она почувствовала, как он приложил их к чему-то теплому, дышавшему рядом с ней.
— Анна, познакомься, это твоя дочь. Малышка, это твоя мама.
Головка ее дочери! Ее пальцы, сначала непослушные, слегка коснулись бугорков, пульсирующих жилок, родничка… Она видела на ощупь, как видят слепые, и теперь могла представить крошечные бровки, реснички, пухленькие щечки. Своей дочери.
— А потрогайте вот это. — Он чуть передвинул ее пальцы.
Крошечная ручка. Ее дочери.
— Вы не представляете, какие они у нее маленькие. — Он говорил о ребенке как о своей дочери. — У моего брата были руки как лопаты. Когда нас фотографировали, он всегда прятал их в карманы.
Она уловила, что он говорил о брате в прошедшем времени и с грустью. Тот умер молодым? Но он сам еще очень молод — не исключено, что моложе ее.
После небольшой паузы он продолжил:
— Такая маленькая и такая полная жизни. — Он снова помолчал. — Даже непонятно, как они выживают, — потрясающая тяга к жизни. Бывалые полицейские рассказывают о разных случаях с детьми: знаете, жестокое обращение, недоедание, издевательство, — но каким-то образом они выкарабкиваются. Как говорится, главное — дышать, а остальное приложится.
Он замолчал, и пауза затянулась. Наконец он заговорил, но голос звучал отстраненно и печально:
— Как вы думаете, умирание — это пассивный процесс? Когда нет больше сил терпеть, вы перестаете дышать. Может, смерть еще в раздумье, а вы позволяете ей забрать себя? Но моя мать…
Она чувствовала, что он сдерживает слезы. Пока он пытался взять себя в руки, было слышно, как работает аппарат искусственного дыхания.
— Моя мать… знаете, у нее рак. Теперь многие им болеют. Но умрет она не от него, а потому, что не выдержит сердце. От потери любимого сына лекарства нет. И она решит уйти. Если бы Робби не погиб, решение могло быть другим… — Она попыталась найти пальцами его руку на одеяле. — Потому что тогда было бы для чего жить. Он был ее любимым сыном. Я не могу отделаться от мысли, что, когда она узнала о его смерти, ее первой реакцией было: «Почему Робби? Почему не Ал?»
Он замолчал. В коридоре раздался звук вызова, захлопали двери, кто-то пробежал в реанимацию. Еще одна человеческая драма.
— Как бы там ни было, жизнь продолжается.
Она почувствовала легкое прикосновение ко лбу, слишком быстрое, чтобы сразу его понять.
Он ее поцеловал.
Его мать умерла.
Он сидел на берегу с пакетиком отсыревших чипсов и машинально отправлял их в рот. После изнуряющей жары предыдущей недели небо затянулось тучами, а резкий ветер с Атлантики поднял уровень воды в Клайде. Открывавшийся вид было трудно назвать успокаивающим: вечность серого цвета.
Ее смерть была простой: она не цеплялась за жизнь, никакого отчаяния в последние минуты.
Как обычно перед сном, Макалпин заглянул к ней в спальню пожелать спокойной ночи — она выглядела спокойной. Он перевел взгляд на тумбочку, где стоял пузырек с сульфатом морфия, и увидел, что тот пуст. Ее предательство ранило больнее всего. Потеря любимого сына порвала единственную ниточку, которая связывала ее с жизнью; она не могла ее продолжать ради нелюбимого.
Он бросил остатки чипсов чайкам и засунул руки в карманы куртки. Мысль вернуться домой и остаться один на один с отцом, с которым и раньше-то не о чем было поговорить, казалась невыносимой. Он даже не мог заставить себя понять, что значит потерять мать.
