Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе /Что упало, то пропало/

Он берет лопату и начинает копать. Добраться до сундука не представляет труда, но корни, действительно, крепко оплели его, и Моррис рубит их почти час, прежде чем сундук, наконец, удается освободить. Последний раз он занимался тяжелым физическим трудом много лет назад, и Моррис совсем обессилел. Он вспоминает всех знакомых заключенных — Чарли Роберсона, например, — которые в тюрьме только и делали, что качались, и как он смеялся с того, что считал навязчиво-маниакальной поведением (мысленно, во всяком случае, не вслух). Сейчас ему не до смеха. У него болят ноги, у него болит спина, и хуже голова — она пульсирует, как больной зуб. Поднялся небольшой ветер, он остужает пот, которым покрыта кожа, но еще он шевелит ветви, приводя в движение тени, которые пугают его. Они заставляют его снова думать о МакФарланда. Представлять, как он прокрадывается сквозь заросшую дорожку, бесшумно, как умеют некоторые великие люди, преимущественно солдаты и бывшие спортсмены.

Когда дыхание восстановилось, а сердце немного успокоилось, Моррис тянется к ручке на ящики и обнаруживает, что ее больше нет. Упираясь в землю ладонями с растопыренными пальцами, он наклоняется вперед и смотрит в темную яму. Как он мог забыть захватить фонарь?

Ручка на месте, только болтается, расколотая на две части.

«Так не должно быть», — полагает Моррис. Или нет?

Он мысленно возвращается на все эти годы назад, пытаясь вспомнить, была в сундуке сломана ручка или нет. Он так не думает. Более того, он даже почти уверен, что ручка была целой. Но потом он вспоминает, как в гараже ставил ящик дыбом, и вздыхает с облегчением, так что даже щеки раздуваются. Она могла сломаться, когда он грузил ее на тележку. Или когда он катил ее по кочкам и выбоинам к этому самому месту. Яму он выкопал в спешке и потом сундук к ней тащил тоже поспешно, чтобы побыстрее убраться отсюда. Такой мелочи, как сломанная ручка, он мог просто не заметить. Так и есть. Так должно быть. В конце концов, сундук не был новым, когда он его купил.

Он берется за бока сундука, и тот выскальзывает из своей норы так легко, что Моррис теряет равновесие и бухается на спину. Некоторое время он лежит, глядя на яркую чашу месяца и пытаясь убедить себя, что ничего плохого не происходит. Вот только не получается. Он мог заставить себя не обратить внимания на сломанную ручку, но пренебречь новым обстоятельством было невозможно.

Сундук слишком легкий.

Моррис садится, к вспотевшей кожи прилипают комки раскисшей земли. Дрожащей рукой он убирает со лба волосы, оставляя новую полосу.

Сундук слишком легкий.

Он тянется к нему, и отдергивает руку.

«Не могу, — полагает Моррис. — Не могу. Если я его открою и внутри не будет записных книжек, я просто … оплошаюсь».

Но зачем кто-то стал бы забирать кучу записных книжек? Деньги — да, но записные книжки? В большинстве даже свободного места не осталось, почти во всех Ротстайн исписал все страницы.

Вдруг кто-то взял деньги, а записные книжки сжег? НЕ понимая их огромной ценности, просто для того, чтобы избавиться от того, что вору могло показаться лишним доказательством?

— Нет, — шепчет Моррис. — Никто бы этого не сделал. Они все еще там. Они должны быть там.

Но сундук слишком легкий.

Он смотрит на него, на этот маленький, выкопанный из могилы гроб, перекошенный на освещенном луной берегу. За ним темнеет яма, похожая на раскрытый рот, только что-то вырвано. Моррис снова тянется к сундуку, замирает в нерешительности, потом делает движение вперед и отщелкивает застежки, молясь Господу Богу, которому, как он знает, нет дела до таких, как он.

Заглядывает внутрь.

Сундук не совсем пуст. Пленка, которой он выложил его, на месте. Он получает ее, как шелестящее облако, надеясь, что под ней осталось хоть несколько записных книжек — две-три, хотя бы одна — но видит только маленькие потеки грязи, просочившейся по углам.

Моррис закрывает грязными руками лицо — тогда молодое, а сейчас испещреное глубокими морщинами — и начинает плакать при свете луны.

Вернуть грузовик Моррис пообещал до десяти, но уже перевалило за полночь, когда он паркует его позади мотомастерской штата и кладет ключи под правое переднее колесо. Инструменты и пустые сумки «Тафф-Тот», которые должны были бы наполниться, он оставляет в кузове, пусть Чарли забирает их себе, если хочет.

Огни стадиона низшей лиги за четыре квартала отсюда был выключены час назад. Автобусы уже не ходят, но бары — в этих районах их пруд пруди — гремят музыкой живых групп и автоматов, их двери открыты, мужчины и женщины в футболках и бейсболках с логотипом «Сурков» стоят на тротуарах, курят и пьют из пластиковых стаканчиков. Моррис бредет мимо, даже не глядя в их сторону и не обращая внимания на несколько приветливых восклицательных подвыпивших от пива и победы любимой команды бейсбольных фанатов, которые предлагают выпить. Вскоре бары остаются позади.

Навязчивый страх МакФарланда оставил его, то, что к Элитному гниднику надо идти пешком три мили, даже не приходит ему в голову. О боли в ногах он тоже не думает. Будто они принадлежат кому-то другому. Внутри у него так же пусто, как в том старом сундуке под луной. Все, ради чего он жил последние тридцать шесть лет, было сметено, как хижина потопом.

Он выходит на Гавернмент-сквер, и тут его ноги наконец подкашиваются. Он не садится на одну из скамеек, а валится. Он ошеломленно обводит взглядом пустое бетонное пространство, понимая, что его вид не может не вызывать подозрения у копов, если им случится проезжать мимо на патрульной машине. Ему вообще в такое время нельзя находиться на улице (он, как подросток, должен придерживаться комендантского часа), но какая разница? Дерьмо? Ну и насрать! Пусть его отправляют обратно в Вейнсвилл. Почему нет? По крайней мере, там ему не придется иметь дело с жирным боссом-уебком. Или мочиться, пока Эллис МакФарланд наблюдает.

Через дорогу — кафе «Счастливая чашка», в котором он нередко говорил о книгах с Эндрю Халлидеем. Не говоря уже об их последнем разговоре, который был совсем не из приятных. Держись от меня подальше, сказал тогда Энди. Так закончилась последняя беседа.

Мозг Морриса, который находился в безжизненной расслабленности, вдруг снова напрягся, и его затуманенные глаза начали проясняться. Держись от меня подальше, или я сам вызову полицию, сказал Энди … Но это не все, что он сказал в тот день. Еще он дал ему совет.

Спрячь их куда-то. Закопай.

Действительно это сказал Энди Халлидей, или это всего лишь его воображение?

— Он сказал это, — шепчет Моррис. Он смотрит на свои руки и видит, что они свернулись в заляпанные грязью кулаки. — О да, он произнес эти слова. «Спрячь их, — сказал он. — Закопай». — И это наводит на определенные вопросы.

Например, кому одному было известно, что записные книжки Ротстайна были у него?

Например, кто тот единственный человек, который видел одну из записных книжек?

Например, кто знал, где тогда жил Моррис?

И — вопрос серьезный — кому было известно о заброшенном участке, заросшие несколько акров земли, предмет бесконечных судебных разбирательств, которыми никто никогда не пользовался, кроме молодежи, которая сокращала по ней путь в Зал отдыха на Березовой улице?

Ответ на все эти вопросы один.

«Возможно, мы вернемся к этому лет через десять, — говорил его приятель. — Или через двадцать».

Получилось чертовски дольше, чем десять или даже двадцать, не так ли? Время пронеслось галопом. И его было достаточно, чтобы его давний приятель мог задуматься об этих бесценных записных книжках, которые так и не всплыли, ни тогда, когда Морриса арестовали за изнасилование, ни позже, когда его дом был продан.

Его давний приятель в один прекрасный день решил наведаться к месту, где жил Моррис? А может, он не раз ходил по дорожке между Сикоморовой улицей и Березовой? А может, он ходил здесь с металлоискателем в надежде, что тот почувствует металлические застежки ящика и запищит?

Вспоминал вообще Моррис о сундуке тот день?

Может, и нет, но еще это могло быть? Что еще могло подойти? Даже большого сейфа не хватило бы. Бумага или полотняный мешок сгнили бы. Интересно, сколько ям пришлось выкопать, прежде чем он нашел то, что нужно? Дюжина? Четыре дюжины? Четыре дюжины это много, но в семидесятых Энди был более или менее в форме, это сейчас он превратился в дряблую гладкую свинью. К тому же он знал, что дело того стоит. А может, ему и не пришлось рыть ни ямы. Может, здесь произошла весеннее половодье, и берег размыло настолько, что обнажился край ящика, лежала в своей колыбели из корней. Такое вполне возможно.

Моррис встает и идет дальше, снова думая о МакФарланда и время от времени оборачиваясь, чтобы убедиться, что его нет рядом. Теперь это снова имеет значения, потому что он снова нашел то, ради чего стоит жить. Цель. Его давний приятель мог продать записные книжки, ведь он занимается торговлей, так же, как Джимми Голд в «Беглец сбавляет обороты», однако вполне возможно, что он до сих пор хранит у себя некоторые из них или даже все. Есть только один верный способ это выяснить и узнать, остались ли у волка зубы. Он должен навестить своего дружки.