Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе /Что упало, то пропало/

Моррис останавливается у маркета на Беллоуз-авеню и идет в отделение домашней утвари. Проходит под сияющими лампами дневного света, не спешит; его дело требует темноты, а в июне темнеет в восемь тридцать или в девять. В отделе товаров для сада он покупает лопату и топорик на тот случай, если придется перерубать корни — то дерево на берегу выглядит так, словно могло достаточно прочно оплести его сундук. В ряду под вывеской «Распродажа» покупает несколько объемных сумок марки «Тафф-Тот» по двадцать баксов штука. Сложив покупки в кузов, идет к двери водителя грузовика.

— Эй! — Из-за спины.

Моррис замирает, слушая приближающиеся шаги, и ждет, когда ему на плечо ляжет рука мистера МакФарланда.

— Не знаете, в маркете есть продуктовый отдел?

Голос молодой. И белый. Моррис понял, что снова может дышать.

— «Сейфуей», — говорит он, не оборачиваясь, хотя понятия не имеет, есть в маркете продуктовый отдел или нет.

— О, хорошо. Спасибо.

Моррис садится в грузовик и заводит двигатель. «Я смогу, — полагает он. — Смогу и сделаю».

Моррис медленно едет по нортфилдським улицам с названиями деревьев, по которым бегал еще в детстве, — хотя бегал он не так уж и много, больше сидел дома, погрузившись в книгу. Все еще рано, поэтому он ненадолго останавливается на Вязовой. В бардачке находится старая пыльная карта, и он делает вид, что изучает ее. Минут через двадцать переезжает на Кленовую и делает то же самое. Затем едет в местный магазин «Зоне», где в детстве покупал печенье. А еще сигареты отцу. Это было в те дни, когда пачка стоила сорок центов, и считалось обычным делом, чтобы ребенок покупала родителям курево. Он покупает себе слэш, быстро с ним расправляется и едет на Пальмовую, где снова делает вид, что рассматривает карту. Тени постепенно удлиняются, но, Господи, как же так медленно!

«Надо было взять с собой книгу, — думает он, но потом — Нет, человек с картой выглядит нормально, но человек, который читает книгу в старом грузовике, вероятно, выглядит, как потенциальный соблазнитель детей».

Что это? Паранойя или прозорливость? Он уже не может определить. Все, что он знает наверняка, это то, что записные книжки уже совсем близко. Они уже пищат, как точка на гидролокаторе.

Мало-помалу свет этого долгого июньского вечера растворяется, и наступают сумерки. Дети, которые играли на тротуарах и полянах, разошлись по домам смотреть телевизор, играть в видеоигры или обмениваться безграмотными сообщениями и тупыми смайликами вместо того, чтобы делать домашнее задание.

Уверенный (хотя и не совсем), что МакФарланда нет поблизости, Моррис заводит грузовичок и медленно едет до конечного пункта назначения: Зал отдыха на улице, куда он, бывало, ходил, когда не работала библиотека на Гарнер-стрит. Его тщедушного, книжного, склонного к болтливости, редко брали в дворовые игры. А если и брали, это непременно заканчивалось криками: эй ты, безрукий; эй ты, осел; эй ты, задница неповоротливая. Из-за красные губы ему дали прозвище Ревлон. Попадая в Зал, он чаще всего сидел внутри, читая или собирая пазлы. Теперь городские власти закрыли старую кирпичную постройку и выставила ее на продажу, после того, как был урезан городской бюджет.

Несколько мальчиков еще бросают последние мяча в корзину на заросшей травой спортплощадке за зданием, но освещения на нем нет, поэтому, когда становится слишком темно, они уходят, с криками и топотом, стуча мячом и обмениваясь пасами. Когда их голоса затихли, Моррис заводит грузовик и въезжает на дорогу, идущую вдоль здания. Делает он это, не включая фар, и маленький черный грузовик лучше подходит для этой работы. Он ставит ее почти вплотную к задней стене здания, где все еще можно разглядеть потускневшую надпись: «Только для зарегистрированного ТРАНСПОРТА». Выключает двигатель, выходит и вдыхает июньский воздух, насыщенный запахом травы и клевера. Слышит сверчков и приглушенный гул машин на обходной дороге, но тут новорожденная ночь принадлежит ему.

«Ну тебя нахер, мистер МакФарланд, — полагает он. — Ну тебя нахер от всего сердца».

Он достает из грузовика инструменты и сумки и направляется к зарослям за бейсбольным площадкой, на которой в свое время не взял так много простых подач. Затем ему в голову приходит мысль, и он возвращается назад. Приложив ладонь к кирпичной стене, которая еще не остыла после дневной жары, он опускается на корточки и выдергивает из земли несколько пучков травы, чтобы заглянуть в одно из окон подвала. Эти окна не забиты. Месяц, оранжевый и полный, только пришел и его света достаточно, чтобы разглядеть складные стулья, карточные столы и кучи картонных коробок.

Моррис планировал перенести записные книжки к себе в квартиру в Элитном гниднике, но это рискованно. Мистер МакФарланд может обыскать его жилище в любой момент, когда ему заблагорассудится, это одно из условий. Зал гораздо ближе к тому месту, где зарыты записные книжки, и его подвал, забитый всяким хламом, станет идеальным тайником. Можно будет большую часть книг закопать прямо здесь и забирать по несколько штук, чтобы читать их дома. Моррис достаточно худой, чтобы пролезть через это окно, хотя и придется немного покрутиться. Трудно будет открыть задвижку, которую он видит на внутренней стороне окна? Отвертка, наверное, поможет. С собой у него отвертки нет, но в отделе домашней утвари их до черта. Даже в «Зоне» он видел небольшой стенд с инструментами.

Изучая окно, он приближается к нему ближе. Моррис знает, что надо найти провода сигнализации (тюрьма — очень познавательное место по взлому и незаконному проникновению), но не видит ни одного. Может, здесь сигнализация на контактах? Тогда их он не увидит, и саму сигнализацию не услышит — они бывают бесшумные.

Моррис еще некоторое время смотрит в стекло, потом неохотно поднимается. Ему кажется маловероятным, что такое старое здание, как это, оснащено сигнализацией — все ценное отсюда, наверное, давно вывезли, — но рисковать не хочется.

Лучше все же придерживаться первоначального плана.

Он подхватывает инструменты и сумки и снова направляется к зарослям, осторожно обходя баскетбольную площадку. Нет, достаточно, он туда не сунется. Месяц поможет ему в густых зарослях, но на открытом пространстве мир выглядит, как ярко освещенная сцена.

Пакетик от чипсов, который помог ему в прошлый раз, естественно, давно погиб, поэтому дорогу он находит не сразу. Моррис некоторое время шарит у правого фланга поля (места многочисленных детских унижений), затем, наконец, находит тропу и отправляется в путь. Когда впереди слышится тихое журчание ручья, он едва сдерживается, чтобы не побежать.

«Сейчас тяжелые времена, — полагает он. — Здесь могут спать какие бродяги». Если кто-то из них увидит …

Если кто-то из них увидит, он применит топорик. Не раздумывая. Мистер МакФарланд пусть думает, что он слишком стар, чтобы быть волком, только неизвестно его проверяющим, что Моррис уже убил трех человек, и управление машиной — это не единственное, что похоже на езду на велосипеде.

Низкорослые деревья душат друг друга в борьбе за пространство и солнце, но их высоты хватает, чтобы рассеивать лунный свет. Несколько раз Моррис теряет дорогу и в поисках начинает ощупывать ветки вокруг. Ему это даже нравится. Если он действительно собьется с дороги, журчание ручья укажет ему, куда идти, а такая запущенность дороги говорит о том, что теперь ею пользуются гораздо реже, чем раньше. Моррис лишь надеется, что не забредет в ядовитый плющ.

Звук ручья уже совсем близок, когда он находит дорогу в последний раз, и менее чем за пять минут Моррис уже стоит на берегу напротив того самого дерева. Здесь он на мгновение задерживается в испещренной лунными пятнами тени и смотрит вокруг, выискивая любые признаки присутствия человека: одеяло, спальный мешок, магазинную тележку, кусок пленки, накинут на ветку, чтобы создать некое подобие временного палатки. Нет ничего. Только вода, журчит на каменистом дне, и дерево, склонилось над противоположным берегом. Дерево, которое все эти годы преданно охраняло его сокровище.

— Старое доброе дерево, — бормочет Моррис и начинает переходить ручей.

Он становится на колени и откладывает инструменты и сумки, чтобы немного подумать.

— Я вернулся, — шепчет он и кладет ладони на землю, как-будто хочет услышать биение сердца.

И ему кажется, что он его слышит. Это сердцебиение гения Джона Ротстайна. Старый превратил Джимми Голда в продажное посмешище, но разве Ротстайн НЕ возродил Джимми за годы писательства в одиночестве? Если он это сделал … если … тогда все, через что прошел Моррис, было не зря.

— Я вернулся, Джимми. Я наконец вернулся.

Он берет лопату и начинает копать. Добраться до сундука не представляет труда, но корни, действительно, крепко оплели его, и Моррис рубит их почти час, прежде чем сундук, наконец, удается освободить. Последний раз он занимался тяжелым физическим трудом много лет назад, и Моррис совсем обессилел. Он вспоминает всех знакомых заключенных — Чарли Роберсона, например, — которые в тюрьме только и делали, что качались, и как он смеялся с того, что считал навязчиво-маниакальной поведением (мысленно, во всяком случае, не вслух). Сейчас ему не до смеха. У него болят ноги, у него болит спина, и хуже голова — она пульсирует, как больной зуб. Поднялся небольшой ветер, он остужает пот, которым покрыта кожа, но еще он шевелит ветви, приводя в движение тени, которые пугают его. Они заставляют его снова думать о МакФарланда. Представлять, как он прокрадывается сквозь заросшую дорожку, бесшумно, как умеют некоторые великие люди, преимущественно солдаты и бывшие спортсмены.