Альфред Хичкок - Истории, от которых не заснешь ночью
"Вот это уже плохое предзнаменование", — сказал он себе и поднялся переодеться в свою туалетную комнату.
И только в следующий понедельник, когда он приехал в свою контору, он обнаружил, что разорен.
Два дня спустя господин Пэтридж сидел в одиночестве в своем бюро. Прошло уже достаточно времени с того часа, когда он обычно уходил домой. Он пропустил уже все свои поезда, и теперь не осталось ни одного, который бы мог вовремя доставить его домой на обед. Гертруда, наверное, будет гадать, что могло случиться. Надо бы объяснить ей, а он так ей ничего и не сказал.
За восемнадцать лет своей супружеской жизни он еще ни разу не опоздал на обед, не предупредив об этом заранее по телефону семью. Это доказывало, насколько серьезным было положение. Он еще отказывался предполагать худшее. Да, он был разорен, но существовали еще более ужасные вещи, чем разорение.
Сегодня среда. С понедельника, когда акции румынской нефти резко упали, он сознательно жил как в каком-то тумане. Он ничего ясно не видел и не желал видеть что-либо ясно. Он боялся фактов и того, кто мог бы ему их изложить. Был там, например, его старый служащий Уолкер, который работал в компании уже тридцать лет и который теперь ходил с вытянутым и осунувшимся лицом и смотрел на него своими карими глазами, полными сострадания. Уолкер отважился на несколько неумелых слов утешения, которые ничуть не успокоили господина Пэтриджа, а наоборот, ужаснули его. И в действительности, поведение Уолкера позволяло предположить, что положение вещей могло быть хуже, чем он хотел это признать.
Помимо этого, еще существовал его компаньон Бэнтхем, которому он полностью доверился, даже слишком. Поведение Бэнтхема ужасало его еще больше, чем поведение его служащего, поскольку оно отдавало натянутостью. Бэнтхем был и жизнерадостным и неискренним одновременно. Золотая цепочка, висевшая поверх его жилета, казалась Пэтриджу непристойной. Бэнтхем еще говорил о том, как исправить положение, но Пэтридж знал, что он думает иначе, чем говорит. Бэнтхем был слишком хитер, чтобы дать себя обмануть пустым, тщетным надеждам такого рода. Бэнтхем слишком мною знал об этом. Каждое мгновение приносило новое доказательство того, что Бэнтхем знаком с некоторыми аспектами их недавних сделок, которые полностью ускользнули из поля зрения его главного компаньона.
Он слишком полагался на Бэнтхема. Очень часто он не так хорошо понимал те обязательства, под которыми подписывался, которые брал на себя. У их компании так все шло хорошо! Бэнтхем выиграл деньги, выиграл для них двоих, но совершенно очевидно значительная часть этих денег перестала значиться в активе компании "Пэтридж и Бэнтхем". Более того, развязным тоном Бэнтхем говорил о том, что нужно покончить с этой и начать новую жизнь, в другой стране, если вдруг ситуация ухудшится.
И потом еще было последнее безнадежное усилие, чтобы восполнить дефицит, привлекая ценные бумаги, которые были у компании на депозите. Он не совсем понял этот последний маневр и предоставил зеленую улицу Бэнтхему. И действительно, в понедельник последний пообещал, что сможет все устроить и исправить положение, и в общем-то надо было, чтобы положение было исправлено. А иначе что бы тогда стало с Гертрудой и детьми?
Но как отодвинуть, отсрочить этот предначертанный судьбой час? Ему надо было точно знать, как обстоят дела. Уолкер оставил ему реестры, и, сидя в одиночестве в своем кабинете, Пэтридж пытался понять все, как понял бы судебный исполнитель.
Наконец, все стало ясно.
Бэнтхем оказался жуликом. Цифры не обманывали. Бэнтхем облапошил своего компаньона, выманил у него деньги и обесчестил компанию. Эти ценные бумаги, например, вложенные в дело к шапочному разбору.
Это совершенно очевидный случай растраты. А теперь Бэнтхем намеревался бежать и начинать все с нуля, оставляя его одного, его, Ги Пэтриджа, перед лицом судебного исполнителя. Господин Пэтридж сидел за своим письменным столом, судорожно сжимая руки. Теперь-то он ясно понимал все, что случилось. Он уже забыл Бэнтхема. Что такое вообще Бэнтхем? Что вообще значил Бэнтхем в сравнении с его семьей? В общем, это будет конец всему; Гертруда останется без копейки. Это будет означать работу канцелярской крысы для Дерека, а для девочек — коммерческий колледж в Хевите. Конечно, у Гертруды есть кусок хлеба — пианино. Он уже видел медную дощечку на облупившейся двери скверного дачного домика в Вест-Кенсингтоне: Гертруда Пэтридж. Уроки фортепьяно. Или, может быть, она предпочтет сдавать комнаты, превратив дом в пансион. Что касается его самого, то он будет отбывать свой срок в Вормвуд Скрабс. Он считал, что именно туда посылали начинающих правонарушителей. Он знал это от одного из своих друзей, начальника тюрьмы. Славный парень, этот начальник. Они часто вместе говорили о реформах, которые проводились в жизнь, касающихся обращения с заключенными. Очевидно, ему не нужно будет надевать этот полосатый тюремный костюм и он сможет сохранить, вероятно, свою фамилию. Да, в тюрьме произошли большие изменения! И они были очень любезны с начинающими заключенными.
Пэтридж аж застонал и закрыл руками свое худое лицо. Какое значение будет иметь то, что он будет носить в тюрьме, будет ли у него имя, или у него будет номер. Только семья значила для него все. Всю жизнь он прожил, служа своей семье, служа им. Это стало его второй натурой — думать сначала о них, а себя, Ги Пэтриджа, рассматривать только как средство удовлетворения их желаний. Конечно, они его безгранично любили, но только именно их доброта, их нежность заставляли так его ценить. Доставлять им все лучшее, что предлагала жизнь, было его счастьем и его гордостью. Конечно, Дерек посещал Оксфорд. Гертруда выбрала колледж Крист Черч ("Зе Хаус"), отдав предпочтение ему, а не колледжу Магдалины. А Молли будет ходить в Гент или в Ньюнхэм. И надо, чтобы у них тоже было что-то свое, чтобы они чувствовали себя самостоятельными, чтобы дать им возможность испытывать ощущение того, что то, чего они ждут, они получат. Что было лучшим способом, он знал это по собственному опыту, и единственно надежным способом этого добиться. Именно для этого он и жил: для того, чтобы они, его близкие, смогли отправиться в свой жизненный путь, располагая всеми козырями.
А теперь…
Он нарушил все обязательства по отношению к ним, и они вправе были его проклясть. У Гертруды, например, он отобрал ее молодость и красоту, и у него было постоянное впечатление, что он перед ней в неоплатном долгу. Всю жизнь он посвятил тому, чтобы оплачивать этот долг, и до сегодняшнего дня он был на высоте этой своей задачи. А что теперь… Он был без гроша, абсолютно обесчещен, и ему уже пятьдесят один год. Что она еще в ту субботу сказала? Что они одного возраста. Но это же было смешно. Гертруда же была на десять лет моложе его. Только от нее можно было услышать что-нибудь подобное. А ведь правда, она любила его. Каким бы странным ни могло это показаться, она его любила. Но это все, кончилось это. Больше она его любить не сможет. Он больше этого не заслуживал. Она никогда больше не захочет его видеть, вероятно, если он ей расскажет о том, что случилось. Из-за своей нерадивости он разрушил будущее детей, которые для них обоих значили все и в ком они обретали свою вторую молодость.
Нет, она больше, наверное, никогда не захочет его видеть, если хоть как-то ему не удастся спасти своих детей от катастрофы. Неужели у него не было никакого выхода, никакого, как бывает у человека отчаявшегося, которому было совершенно безразлично, что может с ним случиться, и от которого никому больше не было пользы. Ему нужно было взять себя в руки. Ведь должно же быть что-то, что можно найти. Он был обесчещен, посрамлен, но они-то его, по всей вероятности, со временем легко забудут, если бы он мог им гарантировать спокойствие, безопасность, вытащить их из разорения, которое накликал он на свою собственную голову. А может быть, они вспомнят о нем с нежностью, и простят ему, если только он сможет исчезнуть, тихо уйти из их жизни, избавив их от опасности.
Наклонившись вперед, он открыл нижний ящик своего письменного стола, тот, который всегда был закрыт на ключ. Именно в нем он хранил свои личные документы, которые не разрешал трогать даже своему личному секретарю. Он нашел свое завещание, вскрыл его и, пробежав взглядом, горько рассмеялся. Цена ему была не большая, чем тот листок бумаги, на котором оно было написано. Но рядом было нечто другое, в длинном конверте. Это был его страховой полис, страхующий его жизнь. Дрожащими руками он взял этот конверт и вытащил его оттуда. Полис лежал там в полном порядке в отдельной ячеечке, да, там, в самом низу ящика, там же находились все квитанции и все денежные надбавки, которые он оплачивал.
Это — единственное то надежное, что ему оставалось. Этот полис представлял собой 30 000 фунтов стерлингов, кругленькая сумма. И поэтому-то он никогда не откладывал на "черный день", не имел сбережений. Он предпочитал свои деньги вкладывать именно таким образом, заплатить большую денежную надбавку и иметь, таким образом, значительную сумму страховки. Это была абсолютно здоровая и надежная операция, и вот результат: 30 000 фунтов, небольшое состояние.
