Дэвид Моррелл - Крайние меры
— Вашингтон.
Питтман кивнул.
— "Большие советники".
Питтман еще раз кивнул.
— Долгая поездка.
— Мы не можем лететь. Чтобы купить билет, придется воспользоваться кредитной карточкой или выписать чек. Твое имя попадет в компьютер, и полиция нас накроет. Придется ехать на машине.
— Ты знаешь, как увлечь девушку и как ее развлечь. Итак, я натягиваю одеяло на голову и принимаю позу эмбриона.
— Прекрасная идея. Отдохнешь хоть немного.
— Тебе тоже не мешало бы расслабиться. Надо накопить силы, прежде чем отправиться в логово «Больших советников».
— Пока в другое место.
— А я думала, мы направляемся в Вашингтон.
— Правильно. Но прежде чем повидаться с «Большими советниками», необходимо кое с кем встретиться.
— С кем?
— С одним человеком, у которого я давным-давно брал интервью.
9
Уже стемнело, когда Питтман и Джилл достигли кольцевого шоссе, опоясывающего Вашингтон. Они съехали с кольца на юг по дороге Ай-95 и затем, свернув на запад, по Пятидесятой добрались до Массачусетс-авеню. Несмотря на крайнюю усталость, Питтман уверенно маневрировал в потоке машин и другого транспорта.
— Похоже, ты хорошо знаешь город, — заметила Джилл.
— Когда я работал в Отделе внутренней политики, проводил здесь массу времени.
Питтман объехал Дюпон-серкл и по Пи-стрит двинулся на запад в сторону Джорджтауна.
— Здесь все напоминает Бикон-Хилл, — сказала Джилл.
— Согласен. — Питтман посмотрел на узкую, обсаженную деревьями и вымощенную булыжником улочку. Чуть дальше на смену булыжнику пришел красный кирпич. Особняки в федералистском и викторианском стиле стояли рядом, стена к стене. — Тебе не приходилось здесь бывать?
— Ни разу, даже поблизости от Вашингтона. Дальше Нью-Йорка ни мне, ни моим родителям делать было совершенно нечего.
— Джорджтаун — старейший район столицы и обиталище очень богатых людей.
— Значит, и остальные «Большие советники» живут здесь?
Питтман отрицательно покачал головой.
— Для них это слишком банально. Они живут в своих поместьях в Вирджинии.
— В таком случае с кем ты собираешься встретиться?
— С человеком, который их люто ненавидит.
Питтман свернул на юг по Висконсин-авеню, щурясь от яркого света фар встречных машин и уличных фонарей.
— С человеком, которому я пытался дозвониться всякий раз, как мы останавливались в пути. Его зовут Брэдфорд Деннинг. Сейчас он уже старик, но в молодости был карьерным дипломатом, движущей силой Госдепартамента при Трумэне. Он всегда говорил, что в конце концов станет госсекретарем.
— Кто же ему помешал?
— "Большие советники". Они видели в нем конкурента и смели со своего пути.
— Как они ухитрились?
— По словам самого Деннинга (все это произошло во времена маккартизма), «Большие советники» обвинили его в терпимости к коммунизму.
— В начале пятидесятых этого было достаточно, чтобы погубить карьеру дипломата.
— Так оно и случилось. Деннинг не смог снять с себя обвинения, и его карьера в Госдепе пошла на убыль. Кончилось тем, что его вынудили уйти в отставку. Деннинг утверждал, что «Большие советники» сломали таким образом карьеру не одному чиновнику Госдепа. К тому времени «Большим советникам» удалось сблизиться с пришедшей к власти командой Эйзенхауэра. Они посадили на ключевые посты в Госдепартаменте своих людей и поставили под контроль внешнюю политику страны. Так продолжалось до 1960 года, когда победа Кеннеди на выборах снова привела в Белый дом демократов. Кеннеди предпочитал работать с друзьями и членами своего клана, а не с карьерными дипломатами. В течение трех лет «Большие советники» сидели на скамье запасных. Но после убийства Кеннеди недолюбливавший его Джонсон с удовольствием удалил всех людей своего покойного шефа как из Госдепартамента, так и из аппарата Белого дома. Он вновь выпустил на поле «Больших советников», предоставив им огромные полномочия в области внешней политики. Во второй раз в ходе своей карьеры они совершили трюк, перейдя на службу к противной стороне. Ко временам Никсона проблема двухпартийности для них просто перестала существовать, они перешагнули через нее и без труда сохранили свое влияние на политику страны. Так продолжалось до последнего времени. В периоды усиления международной напряженности все президенты обращались к ним за советами.
— А Деннинг?
— Судя по всему, он прожил весьма полезную жизнь. Преподавал в университете. Сотрудничал в политических журналах. Писал редакционные статьи для «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». Но постоянно ощущал себя обойденным, обманутым и не мог простить этого «Большим советникам». Почти всю жизнь он собирал материалы для книги, в которой намеревался изобличить этих людей.
— Ты узнал о его существовании из этой книги?
— Нет. Книга так и не увидела света. В самом конце подготовительного периода, когда материалы были собраны, в его доме произошел пожар и все записи сгорели. Это означало его полное поражение. Семь лет назад я собирался написать статью о Миллгейте, и один из немногих, кто согласился дать мне какую-то информацию, упомянул о Деннинге. Я приехал сюда, в Вашингтон, встретиться с ним, но он был пьян и нес какую-то чушь, похожую на инсинуации. «У меня были доказательства, — твердил он, — но они сгорели». Ссылаться на его слова я просто не мог. Мне так и не удалось написать статью. После ареста, во время которого мне сломали челюсть, главный дал мне другое задание.
Питтман загрустил. Упоминание об этом навело его на мысль о Берте Форсите, не только главном редакторе, но и лучшем друге. В памяти всплыла трагедия, разыгравшаяся на стройплощадке на Двадцать шестой улице, — выходящий из тени убийца, отступающий назад Берт, пистолет, направленный вначале в Питтмана, а потом в Берта.
Горечь воспоминаний железным обручем сдавила грудь. И зачем только они убили Берта, сволочи!
— Как ты зол! — воскликнула Джилл.
— Думаешь, у меня нет на это причин?
— Разумеется. Но дело не в этом.
— А в чем?
— Ты появился у меня в воскресенье в полном отчаянии, и хотя реагировал на угрозу, оставался пассивным. Злость, ярость — эмоции активные. Это... Позволь тебя спросить. Если все каким-то образом уладится, полиция перестанет тебя преследовать, а «Большие советники» оставят в покое, ты успокоишься, отойдешь в сторону?
— После того, что сотворили со мной эти негодяи? Ни за что!
Джилл внимательно посмотрела на него и негромко произнесла:
— Да, ты действительно изменился.
— Еще как! Сегодня среда. Ровно неделю назад я собирался убить себя. Помнишь?
Джилл не ответила, но не сводила с него глаз.
— Ну скажи что-нибудь! Не молчи!
— Просто не верится, что ты был так подавлен, — промолвила Джилл.
— Мне и сейчас скверно. Разве могу я забыть Джереми?
— Конечно, нет. До конца дней ты будешь помнить о нем.
— Да, ты права.
— Ты хотел убить себя. Да? Очень хотел. Но почему-то не позволил «Большим советникам» сделать эту работу за тебя? Что-то произошло с тобой за эту неделю, заставило спасать свою жизнь.
— Встреча с тобой.
Джилл коснулась его плеча:
— Но прежде чем появиться у меня в доме, ты дня два уже находился в бегах. И вполне мог свести счеты с жизнью. Знаешь, что я думаю?
Питтман промолчал.
— Тебе помог страх. В машине ты говорил, что ощущаешь присутствие Джереми, слышишь его голос.
Питтман кивнул.
— Считаешь меня идиотом?
— Напротив. Это пошло тебе только на пользу. Благодаря Джереми ты выстоял в схватке с врагами. Благодаря Джереми будешь жить.
— Так хотелось бы в это верить, — хриплым от волнения голосом ответил Питтман.
Участок между Висконсин-авеню и М-стрит был забит пешеходами и машинами.
— Что происходит? — спросила Джилл. — Автокатастрофа?
Питтман рад был сменить тему и ответил:
— Нет. Здесь всегда такое творится. На Висконсин-авеню и М-стрит — самые дорогие бары, рестораны, ночные клубы, магазины.
— И Деннинг живет поблизости?
— Совсем нет. Этот район ему не по карману. На университетскую пенсию не пошикуешь. Насилу связался с ним по телефону и представился журналистом. Сказал, что хочу написать статью в связи со смертью Энтони Ллойда, высказать противоположную общепринятой точку зрения. Ведь многие дипломаты и политики считают его просто святым. Кстати, мое приглашение поужинать он принял с восторгом, сообщил, что с удовольствием отправится в ресторан после... — Питтман запнулся, но тут же заговорил: — После похорон Ллойда отпраздновать это радостное событие.
10
Ресторан «Иль Траваторе» был большим, с уютным освещением. Столики располагались довольно далеко один от другого, чтобы политики и другие знаменитости не опасались быть услышанными. Едва войдя в зал, Питтман увидел у стойки бара популярного сенатора, а за одним из столиков известного телекомментатора, беседовавшего с весьма важным на вид типом. Откуда-то из глубины зала доносилась фортепьянная музыка в стиле мягкого джаза. В сочетании со стуком вилок и ножей о тарелки и ровным гулом голосов она, казалось, вбирала в себя голоса, делая их совершенно неслышными.
