Джеймс Уилсон - Игра с тенью

В тот же момент я почувствовал, что рядом со мной стоит человек. Он был невысокого роста, в длинном черном пальто и черной шляпе. Сейчас мне кажется очевидным, что это был Тернер, но во сне, хотя он и показался мне смутно знакомым, я решил, что это погребальных дел мастер. Я почувствовал, что его тревожила какая-то печаль, какое-то трагическое предчувствие. Наконец он тяжело вздохнул, будто не мог далее откладывать гибельный момент, и стал насвистывать.

Как бы в ответ на это из озера поднялась девушка. Она была ослепительно белая, так что я не мог на нее смотреть; и я знал (хотя и неясно откуда, потому что никто не произнес ни слова), что ее вызвали обвинить убийцу.

Я ждал. Меня мутило. Я не мог пошевелиться.

Она указала на меня.

В этот момент зазвучала Последняя Труба.

Я проснулся — или почти проснулся — в своей комнате в «Черном быке». Я все еще слышал трубу: она отчетливо доносилась снаружи. Я подошел к окну и выглянул, но было темно, и я ничего не увидел, так что разжег лампу и посмотрел на часы. Было чуть больше пяти. Я проспал едва ли полтора часа.

Я вернулся в постель; но труба продолжала звучать, и в сонном состоянии я не мог избавиться от мысли, что она звала меня, хотя часть моего сознания и понимала, что это смешно. Решив, что больше не усну, я встал, оделся и вышел на улицу.

Свое поведение в течение следующего часа я могу объяснить только тем, что спал на ходу. Мое бодрствующее сознание знало, что я в Отли; что шторм за ночь утих, но булыжники до сих пор были мокрые и блестящие, а в облаках большие прорехи, через которые виднелась горстка звезд, и именно этим объяснялось сияющее черное пространство, раскинувшееся передо мной; и что шум, который я слышал, производила какая-то смертная душа, которая даже не подозревала о моем существовании, а в трубу дула по какой-то своей причине (хотя я не представлял себе эту причину). В то же самое время я пребывал во сне, где черное пространство было темным озером, а труба звала именно меня и тянула навстречу судьбе, к добру или ко злу.

Я не мог видеть крысолова с его дудочкой, но слышал ясно, как он пробирался по лабиринту улочек на востоке. Когда я пустился за ним, по сторонам от меня в окнах спален начали зажигаться огни, словно подтверждая, что я выбрал правильное направление, и указывая путь вперед. Однако через несколько минут я понял, что звук трубы становится слабее; и, когда я выбрался на широкую улицу, он уже так отдалился, что я больше не мог определить, налево надо идти или направо, чтобы последовать за ним. Мое бодрствующее сознание сказало: «Ты потерял его; возвращайся в постель!» Но для моего спящего сознания было очевидно, что труба привела сюда меня с какой-то целью (ибо в мире снов не бывает случайностей), и я немедленно оглянулся, чтобы найти эту цель.

Передо мной посреди дороги высилась колонна наподобие майского дерева; за ней темнела вечная чернота Чевина. И когда я посмотрел вверх, увидел резкую линию хребта и нагромождение камней на вершине, мрачное и уродливое, как сгусток крови, меня внезапно охватило неодолимое убеждение, что я должен туда взобраться. Если я сумею одолеть эту тьму, мое смятение уйдет, и я смогу видеть ясно.

Первая миля — мимо газового завода, мимо дубильни, через аккуратный садик, где деревья стояли стройными одинаковыми рядами, как солдаты, — далась мне достаточно легко; но с каждым шагом Чевин казался все больше и страшнее, и, когда я наконец добрался до подножия и увидел перед собой сплошную стену камней и кустарника, я задумался о том, выполнима ли задача, которую я перед собой поставил. Мое бодрствующее сознание (оно прекрасно помнило, что через несколько часов меня ждут в Фарнли-холле, и я произведу не лучшее впечатление, если глаза у меня будут мутные от недостатка сна, а одежда порвана и перепачкана) призывало меня признать поражение; но герой моего сна, для которого величина препятствия только подчеркивала важность задачи, не желал об этом и слышать. Через пару минут я нашел узкую щель между двумя разросшимися кустами и увидел неровный черный шрам, прорезавший склон холма над ней; я решил, что это тропинка.

Возможно, на пару сотен скользких ярдов так оно и было, но когда склон стал круче, тропинка превратилась в грязный водопад, по скалистому ложу которого еще стекал вчерашний дождь. Я подтягивался, цепляясь за кустики ежевики и дрока и нащупывая ногами камни, пока склон не стал более пологим, дав мне возможность пройти (раскинув руки для равновесия и осторожно пробуя почву перед каждым шагом на случай, если она от меня ускользнет) еще сотню футов, до следующего водопада, где я снова принялся бороться с камнями и кустами.

Не знаю, сколько времени я еще двигался таким образом, взбираясь и скользя, снова взбираясь и снова скользя; но наконец идти стало полегче, а моего потного лица коснулся холодный ветер. Впереди, на расстоянии примерно в четверть мили, я с трудом разглядел верхушки нескольких изуродованных деревьев, торчавших над склоном. Я знал, что они росли с другой стороны горы, так что я приближался к вершине. И вдруг я очутился там, наверху, на камнях.

Они были больше, чем я предполагал, и чернее — небо как раз посветлело с рассветом, и они нависли надо мной неровным силуэтом. Увидев их вблизи и осознав их размер, я прежде всего подумал о том, какая огромная сила поместила их сюда; потому что их будто разбросали вдоль хребта беззаботно и легко, как рассыпанную ребенком гальку. Но не это заставило меня остановиться и задрожать, а странная тревожная дрожь узнавания. Вскоре я понял и ее причину: передо мной лежала не куча камней, как я думал, а огромный дракон.

Я моргнул и посмотрел еще раз. Все верно: вот его тупая голова (всего мгновение назад она казалась мне огромной скалой), вот пасть, распахнутая из-за огромного веса челюсти; голова обращена к городу внизу; под ней виднелись шипы и складки свернувшегося тела.

Я знал, что никакой это не дракон, но одновременно был уверен, что это дракон и я должен его победить.

Я взобрался на самую вершину по его грубой потрескавшейся коже, по костлявым позвонкам его крыльев и встал там, дрожа. Через пару минут справа от меня появился край солнца, оставляя на небе ярко-оранжевые следы. Когда первые слабые лучи разбежались над долиной, они задели фасад дома на другой стороне реки — с такого расстояния он был всего лишь белым пятнышком, но по его положению я знал, что это должен быть Фарнли-холл. Через несколько минут он снова исчез, скрылся за дымкой тумана, поднимавшегося от влажной земли. Вскоре всю эту картину накрыла сверкающая полупрозрачная дымка, сквозь которую виднелись пятна коричневого, желтого и зеленого — чистый цвет, не связанный ни с каким предметом. Я понял с абсолютной уверенностью, что Тернер наверняка стоял здесь таким же утром, как сегодня, и наблюдал в природе те самые эффекты, которые его критики считали неестественными.

Я посмотрел себе под ноги. Никакой чешуи. Никаких крыльев. Никаких когтей. Это были камни.

Я рассмеялся от облегчения.

Хозяин «Черного быка» неплохо справился с чисткой и сушкой моей одежды. Его жена починила разорванный рукав.

За завтраком я спросил у девочки-служанки про трубача.

— О, это Джон, сэр, — сказала она, хихикнув. — Она так каждое утро делает, когда заканчивает ночную смену. Предупреждает тех, кому на работу, что пора вставать.

Я прибыл в Фарнли в одиннадцать часов; но когда я объяснил старому привратнику, зачем пришел, тот покачал головой и поджал беззубый рот:

— Попробовать можно, сэр. Но я слышал, что хозяин сегодня уезжает.

Это было неприятно; но нельзя поворачивать назад, когда я зашел так далеко. Оставался шанс, что старик ошибся или, по крайней мере, что мистер Фокс сумеет уделить мне полчаса перед отъездом, и я бодрым шагом двинулся по дорожке.

Но через пару минут я увидел, что навстречу мне едет черный экипаж, запряженный парой лошадей. Возможно, это просто посетитель, сказал я себе, но мои собственные глаза с этим не соглашались; что-то в легкости хода лошадей и расслабленном поведении кучера говорило мне, что они на родной земле. Приближаясь, лошади замедлили ход, и, наконец, когда я шагнул в сторону, чтобы пропустить экипаж, он остановился рядом со мной. Окошко опустилось, и из него выглянул человек лет шестидесяти с квадратным подбородком и волнистыми седыми волосами.

— Вы наверняка мистер Хартрайт, — сказал он.

— Мистер Фокс?

Он кивнул.

— Я получил вашу записку, сэр, — сказал он, протягивая мне руку — Я бы ответил, если бы знал, где вы остановились. Вся беда в том, что мне сегодня надо ехать в Лондон.

Он рассмеялся и открыл дверцу:

— Если вы не прочь проехать со мной до Артингтона, мы поговорим по дороге, а потом Хейс отвезет вас в Отли или куда вам надо. Боюсь, ничего лучшего не могу предложить.