Грегг Гервиц - Обвинение в убийстве
Рейнер неловко прочистил горло:
– Мне кажется – я обсуждал это с несколькими источниками, близкими к расследованию, – что человек или люди, стоящие за этими казнями, не пытаются продвигать идею охраны улиц народными дружинами. Они очень тщательно отобрали эти дела – дела, в которых система правосудия дала сбой. Я полагаю, их целью было вызвать в обществе дискуссию об этой бреши в законе.
Это было предательством. Тим испытал ужас, подобный тому, что испытывает студент-медик, первый раз попавший в операционную. Ему не дали выпустить коммюнике, и он решил прокомментировать деятельность Комитета с экрана, вместо того чтобы предоставить толпе самостоятельно рассуждать об этом. Скоро он начнет скармливать информацию специально отобранным для этого журналистам, чтобы повернуть освещение событий в нужное русло.
Телеведущий широко развел согнутые в локтях руки, размахивая микрофоном, как дирижерской палочкой:
– Или они просто демонстрируют, что они крутые, и зарабатывают себе репутацию.
На лице Рейнера сверкнула улыбка, но его глаза не улыбались.
– Возможно. Но я думаю, что эти казни, насколько бы незаконными они ни были, являются частью диалога. Они отражают чувство, которое сегодня крепнет в американцах. Мы по горло сыты законом. Мы больше не верим, что закон несет справедливость, что закон работает на нас.
Здоровенный мужчина в водолазке выкрикнул: «Да! Долой суды!»
На лице Рейнера появилось выражение страдальческого терпения, и Тим переключил канал. Джон Уолш, включенный в список самых разыскиваемых преступников Америки, разглагольствовал о перекрестном огне. Том Грин подстрекал прохожего стрелять на поражение в беглых преступников. Говард Стерн призывал зрителей держать пари о том, какой длины были пенисы у Лейна и Дебуфьера.
Тим выключил телевизор; его тошнило.
Он стер носками пыль с полуботинок, которые завязал не туго, боясь натереть ноги. Он долго выбирал ремень. И только взяв в руки одеколон, он понял, что наряжается для Дрей.
По пути к дому он остановился возле медицинского центра Беверли-Хиллз. Тим с трудом нашел корпус номер 1, а надежный Том Альтман улыбнулся с фотографии на водительских правах. Пройдя мимо женщины, у которой норковая шуба была надета прямо на больничный халат, и восьмидесятилетнего мужчины, который с еврейским акцентом распевал «Все проходит», поднимая свой банный халат, чтобы продемонстрировать надетые на ноги гольфы, Тим на этаже для VIP-персон нашел палату Дюмона.
Он постучал в приоткрытую дверь. Дюмон сел в кровати в куче подушек. Его бледное морщинистое лицо было недовольным. На тумбочке стояли цветы и подарочные корзины.
Ухмылка вздернула правую сторону лица Дюмона.
– Это место – сплошной мрамор, растения и персонал, взбивающий подушки. Я чувствую себя как питбуль на выставке пуделей.
Тим подошел к нему.
– Ты отвратительно выглядишь.
– Думаешь, я этого не знаю? Посмотри на эту гадость, которую прислал Рейнер. – Дюмон пошарил в одной из подарочных корзин и вытащил обернутый в фольгу пакетик кофе. – «Гватемальская фантазия». Звучит как название непристойного фильма.
Он с трудом произносил слова. Рядом с ним время от времени мигал монитор. Левая рука безвольно лежала у него на коленях, кисть была сжата. В здоровой руке торчала капельница, в носу – кислородная трубка.
Шкаф был приоткрыт, и Тим увидел висящую на вешалке одежду Дюмона и его «Ремингтон» в заплечной кобуре.
– Тебе разрешили оставить револьвер?
– Как только я объяснил им, кто я, и показал свое удостоверение. Я сказал, что мое оружие никуда без меня не пойдет. Они любезно согласились, но вынули все пули, уроды. Привыкли общаться со всякими продюсерами. У простого полицейского вроде меня нет шансов.
Он дернулся вперед, захваченный врасплох яростным приступом кашля, и поднял руку, чтобы предотвратить любой порыв помочь ему. Наконец Дюмон успокоился. Секунду помедлил перед тем, как заговорить снова.
– Роб и Митч хотели зайти, но я их завернул. Хотел сначала поговорить с тобой, понять, на каком мы свете.
– Как ты себя…
Дюмон шумно прокашлялся, не дав Тиму договорить:
– Почувствовал себя плохо, сообщил об этом по рации, дальше все было вопросом времени. Давай поговорим о деле. Во всем остальном я не силен.
Он слушал молча и внимательно, время от времени кивая головой; его рот искривился. Когда Тим закончил грузить его информацией, Дюмон глубоко вдохнул и с дрожью выдохнул:
– Чертова переделка. Ты должен вернуть все в нормальное русло.
– Прежде всего нужно установить более четкие правила проведения операций.
Дюмон кивнул, и кислородная трубка зашуршала у него на груди:
– Все дело в правилах. Это единственное, что отделяет нас от головорезов, жаждущих третьей мировой войны. То, как мы действуем, полностью определяет то, кто мы такие.
– Роберт и Митчелл жаждут большей самостоятельности, но после этого случая у меня не было выбора – пришлось их отстранить. Роберта – полностью.
– А как насчет Митча?
– Он держится лучше, но тоже может закусить удила. Господи, да он принес взрывчатку на наружное наблюдение. А Рейнер почему-то им потакает.
Дюмон нахмурился:
– Не знаю, почему, но любовь там явно взаимная.
– Рейнер считает, что достаточно…
– Ты главный. Ты. Не Рейнер. Рейнер купил нас комнатой в хорошем доме, но это не дает ему права играть первую скрипку. Я отдаю свой голос за тебя. Если нужно действовать жестко, действуй жестко. Скажи Рейнеру, чтобы он убрал свою рожу из новостей. Посади Роберта на скамейку запасных. Используй Митча, если он тебе нужен. Управляй шоу по собственному усмотрению. – Он судорожно закашлялся. – Если Роберт и Митч будут тебе докучать, пошли их ко мне.
Тим положил ему руку на плечо, и Дюмон сжал его запястье – короткий дружеский жест.
– Ты на перекрестке, судебный исполнитель, – Дюмон подмигнул. – Устанавливай правила.
Когда Тим подъехал, машина Медведя уже стояла у обочины. Он припарковался на другой стороне улицы. На середине дорожки, ведущей к дому, его настиг гул голосов, доносящийся с заднего двора. Он свернул с дорожки, поднял задвижку на боковых воротах и вошел во двор.
Фаулер, Гутьерес, Дрей и еще четверо человек толкались вокруг стола для пикников, зажав в кулаках бутылки с пивом. Все головы одновременно повернулись к Тиму. Мак с закатанными рукавами, что должно было продемонстрировать его мускулистые предплечья, стоял, склонившись над грилем, и слишком обильно поливал зажигательной смесью неумело разложенную кучу угля. Медведь сидел в сторонке на складном стуле с оборванными лямками.
Руки Тима начали двигаться раньше, чем он начал говорить. Он выдавил из себя, показывая на ворота:
– Я пойду. Не знал, что у вас вечеринка. – Он молил Бога, чтобы обида в его голосе не стала очевидной для них. В праздничной одежде он чувствовал себя глупо.
– Да брось, Рэк. Не надо так. Заходи. Съешь бургер. – На лице Мака застыла улыбка. Большую плоскую картонную коробку он прислонил к грилю, словно искушая бога пожаров. Рядом с ней лежал баскетбольный мяч.
Дрей быстро подошла к Тиму и сказала тихо, так, что ее мог слышать только он:
– Мне так жаль. Мак пригласил всех из участка. Я не знала, что ты придешь.
Он почувствовал внезапное желание в качестве приветствия поцеловать ее в губы. Что-то говорило ему, что она испытывала то же самое.
– Кажется, он себя здесь чувствует как дома, – сказал Тим.
Ее глаза стали виноватыми.
– Он знает, что это наш дом.
– Да? Ты уверена? – Тим отвернулся. – Я подпишу бумаги, уберусь отсюда и оставлю тебя с твоим другом.
Мак бросил зажженную спичку на угольные брикеты и начал с разочарованием их разглядывать. Потом добавил еще зажигательной смеси.
– Где бумаги? – спросил Тим.
Вслед за Дрей он вошел в дом. Медведь встал и пошел за ними.
– Захватите еще одну банку соленых огурцов, – крикнул Мак им вдогонку.
Дрей скорчила гримасу и захлопнула дверь. Они повернулись и стали смотреть на Мака, согнувшегося над угольными брикетами. Вдруг с гриля выпрыгнул язык оранжевого пламени, и Мак попятился и улыбнулся им очаровательной улыбкой, чтобы скрыть смущение.
Дрей пошла на кухню, неловко потирая палец, на котором не было обручального кольца:
– Документы здесь.
Тим повернулся к Медведю:
– Можешь дать нам пару минут?
– Конечно. Я буду снаружи с нашим бойскаутом. – Медведь закрыл за собой раздвижную дверь, хлопнув чуть сильнее, чем нужно, на случай, если Тим его не понял.
Документы были аккуратно разложены на столе. Тим сел и поставил свою подпись там, где стояли галочки. Дрей стояла у раковины, пытаясь открыть банку соленых огурцов. Она свирепо посмотрела на банку, потом сунула ее под горячую воду:
