Монс Каллентофт - Летний ангел
— Я хотела бы еще раз поговорить с подругой Тересы Эккевед, Натали Фальк, — сообщает Малин. — Меня не покидает чувство, что она рассказала не все. Может быть, она расколется сейчас, когда ситуация резко ухудшилась. От Петера Шёльда, мнимого бойфренда, мы вряд ли услышим что-то новое.
— Допроси ее, — кивает Карим. — В нынешней ситуации терять нечего.
— Кроме того, мы получили информацию, которая содержалась в архивах на Луису Свенссон, — говорит Зак.
Малин гневно смотрит на него — почему он ничего ей не рассказал?
— Спокойно, Малин, — улыбается Зак, — только не сердись!
Все остальные смеются, и смех снимает напряжение, царящее в комнате; чувство безысходности размывается, словно все они незримо поднимаются на новый уровень в этом расследовании.
— Я получил выписку за пять минут до совещания, иначе показал бы ее тебе первой.
Зак всегда сердится на Малин, если она предпринимает что-то, не известив его, и в тех немногочисленных случаях, когда он поступал так же, она крайне обижалась, проклинала его, чувствовала себя несправедливо униженным ребенком.
— Да я бы и не решился ничего от тебя скрыть, — произносит он, и все остальные снова смеются.
«Они смеются надо мной», — думает Малин, но в их смехе чувствуется тепло, приятное тепло, а не мучительная жара лета, и она понимает, что смех им всем необходим, и ей самой в том числе.
Так важно услышать, что кто-то не воспринимает все происходящее с гробовой серьезностью.
— Заткнись, Зак! — выпаливает она, и теперь смеется даже Свен.
Но потом Зак откашливается, и серьезный настрой вновь медленно возвращается в конференц-зал.
— Судя по всему, ее мать заявила в полицию на отчима за изнасилование дочери, но заявление ни к чему не привело. Если даты верны, то ей было тогда двенадцать лет.
— Неудивительно, — пожимает плечами Малин. — Что-нибудь такое всегда рано или поздно всплывает.
Затем она вспоминает слова Вивеки Крафурд — что преступник, возможно, сам стал когда-то жертвой насилия. Всегда ли это так? Да, в той или иной мере. Одно насилие плодит другое. Эта линия уходит далеко в прошлое, к самым истокам человеческой истории.
— Но мы не можем больше трясти ее по этому поводу, — говорит Свен. — Мы и так уже достаточно на нее давили, а историй о трудном детстве в этом мире почти столько же, сколько людей.
Лицо Карима непроницаемо, и Малин видит, как мысли проносятся у него в голове. Наверняка перед его глазами встает отец, покончивший с собой, так и не нашедший себе места в шведском обществе. «Твой отец умер от горечи, до которой ты, Карим, никогда не позволил бы себе дойти», — думает Малин, и ей приходят на ум всякие штампы, которые всегда с важным видом роняет ее мама, когда что-то не ладится: «Важно не то, что с тобой происходит, а то, как ты это воспринимаешь».
Затем ей вспоминаются слова философа Эмиля Сиорана: «Истинного человека легко узнать по тому, что он отказывается разочаровываться».
Ты — самый разочарованный человек на свете, мама?
Тенерифе.
Но сейчас — о деле.
— Гипноз, — говорит Малин. — Я хотела бы допросить Юсефин Давидссон под гипнозом.
Теперь настал черед Зака обижаться, смотреть на нее вопросительно: это еще что такое? Я знал, что у тебя бродят подобные идеи, но мы ведь могли прежде обсудить это.
— Все мы знаем, что под гипнозом человек способен вспомнить то, чего не вспомнит ни при каких других обстоятельствах. Я дружу с психоаналитиком Вивекой Крафурд, которая предложила совершенно бесплатно содействовать проведению допроса Юсефин Давидссон под гипнозом.
— Ух ты! — смеется Вальдемар Экенберг, а потом добавляет: — Неплохая идейка!
— Это не должно попасть в прессу, — строго говорит Карим. — Все подумают, что мы в отчаянии, только этого не хватало!
Тем временем Зак уже справился с обидой.
— А ее родители согласятся на это?
— Не узнаем, пока не спросим.
— А сама Юсефин?
— То же самое.
— Если это удастся и сработает, возможно, дело продвинется, — говорит Свен.
— Да, есть шанс сойти с мертвой точки, — кивает Карим.
— Ну так чего же мы ждем? — восклицает Вальдемар. — Скорее тащи девчонку к своей гадалке.
Малин не знает, что на это ответить, — то ли крутой парень из Мьёльбю шутит, то ли говорит всерьез.
— Сим-салабим! — улыбается она, на всякий случай решив отшутиться, и поднимается со стула. — Я собираюсь всадить иголки в куклу вуду, так что берегись, Вальдемар!
После совещания Экенберг подходит к ее столу.
«Чего ему нужно?» — думает Мачин.
— Форс, послушай, — говорит он. — У тебя такой довольный вид…
— Довольный?
— Ну да, сама понимаешь — как у человека, который только что хорошо потрахался. Куда за этим пойти в вашем городе?
И Малин снова не знает, что сказать или сделать. Такого удивления она не испытывала с трех лет, когда по ошибке хлебнула кипятка из чашки, в которой, как она думала, находился холодный сок.
Дать ему по морде?
Но потом она берет себя в руки.
— Послушай, ты. В этом городе не найдется ни одной женщины, которая захочет прикоснуться к тебе даже в резиновых перчатках. Ты понял?
Не дослушав, Экенберг уходит прочь.
«Наверняка с издевательской ухмылкой», — думает Малин.
Она не поддастся на провокацию, сейчас есть дела поважнее.
Но он прав.
Она по-прежнему ощущает Даниэля в себе.
И изо всех сил пытается сдержать улыбку, которая расплывается по лицу.
42
— Об этом и речи быть не может.
Отец Юсефин Давидссон, Ульф, сидит на диване цвета красного вина на их вилле в Ламбухове и нервно водит пальцем ноги по ворсу ковра. Его загорелое лицо почти круглое, на макушке уже просвечивает намечающаяся лысина, кожа на носу облупилась.
— Гипноз! — недовольно продолжает он. — Я читал о людях, которые после этого так и не приходят в себя. А Юсефин надо отдохнуть.
Его жена Биргитта, сидящая рядом, в сомнениях — судя по всему, она намерена поддержать решение мужа, чтобы не злить его. Их роли в семье сейчас очевиднее, чем когда Малин видела их в больнице. Они отказались от охраны для Юсефин, объясняя это тем, что ей в первую очередь необходимы покой и отдых. Биргитта Давидссон — миниатюрная женщина, одета в легкое платье с голубыми цветами. Такая миниатюрная, что совсем теряется на фоне твоей фигуры в одежде цвета хаки, Ульф.
— Психоаналитик Вивека Крафурд, которая будет проводить гипнотический сеанс, очень опытный профессионал, — подает голос Зак со своего места на стуле рядом с Малин.
— А нам надо, чтобы Юсефин что-либо вспомнила? — уже чуть менее раздраженно произносит Ульф Давидссон.
Малин колеблется, мысленно отвечает «нет». Конечно, для твоей дочери лучше всего было бы не вспоминать, она прекрасно обойдется без осознанных воспоминаний о том, что произошло. Но вслух Малин произносит:
— Для следствия это имеет огромное значение! Две девушки убиты, свидетелей нет. Нам очень нужна помощь.
— Вы уверены, что это один и тот же злоумышленник?
— На сто процентов, — отвечает Зак.
— Мне это не нравится, — бормочет Ульф Давидссон. — Это небезопасно.
— Ты совершенно прав, дорогой, — поддакивает Биргитта Давидссон. — Кто знает, что с ней случится, если она вспомнит?
— Мы не знаем, когда убийца снова проявит себя, — говорит Зак. — Но рано или поздно это случится. Так что этот допрос под гипнозом совершенно…
Его прерывает негромкий, но ясный голос со второго этажа:
— А меня никто не собирается спросить? Чего я хочу?
На лице Ульфа Давидссона проскальзывает раздражение.
— Мы твои родители. Мы решаем, что для тебя лучше.
— Так ты хочешь попробовать вспомнить под гипнозом?
Юсефин Давидссон спускается по лестнице, усаживается в кресло. Белые повязки на ранах резко контрастируют с ее ярко-красным летним платьем.
— Я хочу.
— Послушай!
— Это исключено!
— Но папа, я…
— Помолчи.
В комнате наступает тишина; единственный звук производят вибрирующие крылья шмеля, который пытается вылететь в открытое окно, но раз за разом промахивается и ударяется о стекло.
— Мы ищем…
— Я прекрасно знаю, кого вы ищете. Пусть сам дьявол разгуливает по улицам — вы должны, черт меня побери, повязать его, не тревожа мою дочь.
— Какое ханжество, папа, — отвечает Юсефин Давидссон. — Когда я сказала, что вы могли бы взять больничный и побыть со мной, вы тут же оба так и сделали. И отправились играть в гольф.
— Юсефин, — одергивает ее мама. — Хватит.
— Я прошу вас, — говорит Малин.
— Я тоже прошу тебя, папа. И собираюсь это сделать независимо от твоего желания.
