Максим Шаттам - Теория Гайи
— Это связано с их детством, да?
Бен, который интересовался этой темой, когда занимался изучением динамики поведения, снисходительно посмотрел на своего собеседника:
— В настоящее время, несмотря на исследования, потребовавшие несколько десятков лет, ни один эксперт не может с уверенностью определить механизмы, которые превращают человека в серийного убийцу. Раньше думали, что это связано с травмой, полученной в детстве: с насилием и грубым обращением, которые заставляют человека замыкаться в себе, терять эмоциональные ориентиры и перестраивают психику в соответствии с неустойчивой окружающей средой. Но нельзя не отметить, что большинство детей, перенесших подобные ужасы, не становятся серийными убийцами. Девяносто девять и девять десятых процента жертв вырастают в тяжелых условиях и не превращаются в монстров. К счастью для них и для нас. В то же время все больше случаев, когда серийным убийцей становится человек, не подвергавшийся в детстве никакому насилию, а некоторые из них жили в очень хороших условиях. Многие преступники выдумывали ужасы про перенесенные в детстве травмы, чтобы вызвать сочувствие. Поэтому гипотеза Грэма интересна: она могла бы объяснить, что такое серийный убийца.
Жак Фрежан пожал плечами:
— Вы сказали, что их нельзя вылечить, но можно постараться их понять, чтобы найти решение… скажем, терапевтическое!
— Нельзя изменить натуру. Как бы вы ни хотели, вам никогда не удастся поменять вашу гетеросексуальность на гомосексуальность, даже если вам прикажут. Такое поведение заложено очень глубоко в нас. Это все равно что в одночасье поменять свои вкусы, возненавидеть, к примеру, голубой и полюбить желтый, это значит все перевернуть, и это невозможно! Я могу привести статистику: за последние годы было зарегистрировано двести девяносто восемь серийных убийц, которые по той или иной причине были пойманы, а затем выпущены на свободу в связи с окончанием срока заключения, были освобождены из-за нарушения порядка судопроизводства и так далее. Как вы думаете, сколько из них принялись за старое?
— Ну, половина, наверное?
— Все двести девяносто восемь. Убивать — это их суть, потребность, это заложено глубоко внутри, они не могут остановиться.
Гнетущая тишина повисла в комнате. Ее нарушал ветер, бивший в окно. Фанни повернулась к Петеру:
— Вы постоянно говорите, «Грэм делал», «Грэм надеялся», а для вас все это закончилось? Задавая вам этот вопрос, я превращаюсь в адвоката дьявола, но все же, вы что, собираетесь сидеть сложа руки? Поскольку Грэм изложил вам свою теорию, значит, он считал ее жизненно важной для человечества и хотел, чтобы вы хорошенько подумали, прежде чем все уничтожить.
— Его методы неприемлемы, Фанни. И еще хочу сказать вам, я думаю, что его теорию можно принять во внимание, но ее следует подвергнуть анализу международных экспертов. И только так можно прийти к какому-то решению.
— Но ведь нельзя же сказать всему миру, что мы все передаем гены нашего собственного уничтожения, это же будет анархия!
— Не нам судить! Грэм похитил людей, преступники они или нет, он их пытал, и я не могу это так оставить. А что касается остального…
— Будущее покажет? Да? — заключила Фанни с некоторой долей разочарования.
Петер внимательно посмотрел на нее. Бен вмешался, чтобы снять напряженность:
— У нас еще полно дел до обеда, а не приняться ли нам за работу?
Жак согласился, но Фанни встала, собираясь выйти.
— Мне нужно в туалет, — извинилась она.
Петер заметил, что ее лицо пылало от гнева, ей необходимо было успокоиться и умыться холодной водой. Он вновь принялся сортировать папки.
Он поработал еще пять минут, и Фанни вернулась.
Когда она переступила порог комнаты, в ее руке было оружие.
47
Голова гудела от боли.
Мощный низкочастотный звук исходил откуда-то из затылка и растекался по волосяному покрову, охватывая ее мозг. Чем больше шум погружался в серое вещество, тем сильнее его было слышно, и Эмме казалось, что какая-то сверхъестественная сила стискивала внутреннюю часть ее головы. Точечная боль, вначале смутная, пульсировала, разрасталась, а затем сконцентрировалась в одном месте: в самом центре мозга. Ей было так плохо, что у нее заболели глаза.
Она не могла поднять веки.
Звуки тоже были искажены, слышались где-то вдалеке. Все кружилось, Эмме казалось, что она словно белка крутится в колесе, голоса перемещались сверху вниз, вперед назад и все повторялось.
«…ты видишь, как сработало, я сказал тебе снять мундиры с покойников…»
Внезапно Эмма подумала о Матильде и Оливье. Она хотела пошевелиться, прекратить страдание, но мука лишила ее сил.
На мгновение она потеряла сознание.
Эмма отреагировала на какой-то шум, более явственный, чем грохот дождя, какое-то резкое щелканье, но сознание не вернулось к ней.
А потом вдруг в ее уши скользнул какой-то ласковый голос, и ее органы чувств вновь ожили.
Эмма почувствовала капли дождя на лице. Ее кто-то звал. Этот голос… Он был ей знаком.
— …прошу вас! Очнитесь же!
Это был Тим. Он звал ее.
Эмма открыла глаза. От дневного света, хоть и слабого, сильно болела голова, и она застонала.
— Эмма! Вы можете говорить?
— Немного, — с трудом выговорила она.
Тим прижал ее к себе:
— Как я рад, что слышу вас!
— Де… Где дети? — Эмма заметила ссадины на руках Тима.
— На меня напали двое в форме полиции.
— Вы… вы не остановили их?..
— Я оставил дробовик Монговицу и успел схватить того, который напал на вас. Я оглушил его, но другой в это время убежал с детьми. Я бросился к вам, но первый очнулся и тоже убежал.
— Куда? В лес? В ангар?..
— У них была пирога с мотором! Если бы не эта проклятая лодка, мы бы узнали об их приближении!
Пирога! Дети пропали.
Эмму бил озноб. Лицо ее исказилось от боли и отчаяния. Она открыла рот, чтобы задать вопрос, но не смогла произнести ни слова и снова потеряла сознание.
Эмма пришла в себя.
Стреляющая боль сменилась на пронизывающую невралгию, наплывающую словно волны. Каждый ее всплеск погружался в подкорку, тут же сжимался, вновь отступал и, едва касаясь краткой волной, оставлял сознание Эммы все более и более ясным. Свет дня стал не таким мучительным.
Тим протянул ей стакан, и она осушила его до дна.
— Я растворил в воде четыре таблетки аспирина, это должно помочь.
Они находились в каком-то деревянном доме. Эмма молчала, ожидая, когда пройдет головная боль, волнами накатывающая с затылка ко лбу. Она чувствовала приближение новой волны, скользила вместе с ней, и это отнимало у нее все силы.
— Они ушли к океану? — спросила она.
Тим опустил голову:
— Они вышли из бухты и повернули на юг.
— Когда это было? Сколько времени я была без сознания?
— Три часа.
— Они огибают остров. Они возвращаются в ангар.
Тим робко положил руку на плечо Эммы, чтобы успокоить ее.
— Вы больше ничего не можете сделать, — сказал он.
— Я дала им слово, что не оставлю их.
Тим взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза:
— Эмма, слишком поздно. Если они еще живы, их все равно убьют, и если вы пойдете их искать, тоже погибнете.
— Тим, я дала им слово. Я их не брошу.
— Это самоубийство, я вас не пущу.
— Оставайтесь здесь. Вечером выведите в море катер и в полночь ждите нас на причале «GERIC».
Тим покачал головой:
— Ни за что. Вы даже не можете ходить. Я не позволю вам убить себя. Не вынуждайте меня привязывать вас к стулу.
Эмма обвела взглядом комнату, ища поддержки, и увидела Монговица, который молча наблюдал за ними.
— Где вы были сегодня утром? — спросила она, и в ее голосе прозвучал упрек.
— Монговиц ходил со мной к катеру, — объяснил Тим. — Он мастер на все руки, и вместе мы смогли запустить насос и выкачать воду, которая накопилась внутри. Мы были в мастерской за домом на пляже, когда я решил сказать вам, где мы. И вот тогда я увидел тех двоих… убийц.
— Они были переодеты, — воскликнула Эмма.
Она упрекала себя за то, что была так наивна, что ухватилась за первую попавшуюся соломинку, не задав ни единого вопроса. Она ввергла Матильду и Оливье в этот ужас.
— Они, должно быть, надели форму убитых полицейских… Они казались нормальными, у них были… добрые лица, — рассказывала Эмма голосом, срывающимся от волнения. — Они были совершенно не похожи на тех, кто нападал на нас. Они не были похожи… на зверей.
— Но они ушли к ангару! — вмешался Монговиц. — Как и другие. Это их гнездо. Я уверен, что они быстро установили в некотором роде иерархию, наподобие муравейника с рабочими, охранниками…
— И королевой? — закончил Тим. — Во всяком случае, те, кого мы встретили однажды ночью, видели в темноте! Это противоречит человеческой природе!
