Эрик Ластбадер - Французский поцелуй
— Они ворвались ко мне в дом, — оправдывался Чан, но, характерно, что тон его голоса изменился: стал из агрессивного жалобным. — Человек в моем положении должен иметь телохранителей. А эти полицейские сами виноваты. Они вломились с пистолетами наизготовку, дураки такие. Что можно было ожидать? Мои люди выполняли свой долг, защищая меня.
— Ну, а шестнадцатилетнюю девушку, что ты изувечил? Она тоже ворвалась к тебе, угрожая пистолетом? — продолжал гнуть свое Сив. — Нет, не могу поверить я, что у тебя есть человеческие чувства.
— Вы никогда не сможете доказать, что Ки имеет что-либо общее с моим бизнесом, — сказал Дракон, силясь показать, что его вовсе не задело то, что сообщил ему Сив.
— Увидимся на суде, Дракон, — сказал Сив, бросая смятый бумажный стаканчик из под кофе в привинченную к полу корзину для мусора.
Прежде чем он успел вызвать охранника, чтобы тот открыл дверь, Чан пробурчал:
— Не цепляйся к Ки. Ты дорого заплатишь за то, что втягиваешь ее в это дело.
— Это что, угроза? — осведомился Сив, стуча в стальную дверь. — Если это так, то считай, что забронировал себе билет в Пэлукавиль. И обратного билета тебе не потребуется.
Сив оставил Чана наедине с собой, чтобы дать ему возможность переварить информацию, и зашел в соседнюю комнату, где сидела Диана, наблюдавшая за ними во все время разговора через двустороннее зеркало.
— Это называется чистейшей воды блефом, босс, — сказала она. — До такой степени откровенным блефом, что меня здесь чуть не стошнило. — Она проследила за ним глазами, когда он шел к поцарапанному металлическому столику, на котором стояло нечто, напоминающее термос с горячим кофе. — У нас нет ничего против его сестры. Единственное, что мне удалось заметить, когда я последовала за ней в женскую уборную, так это то, что она шумно выясняла с кем-то отношения. Это даже нельзя было классифицировать как нарушение общественного порядка.
— А что ты так всполошилась? Главное, это сработало. — Сив взял бумажный стаканчик из припасенных на этот случай и высящихся стопкой рядом с термосом. — Боже, ты ведь сама видела, как он задергался! Впервые удалось его так поддеть. — Он налил себе еще кофе. — Сейчас я вернусь к нему и добью начатое дело. — Он заметил неодобрительное выражение в ее глазах и остановился. — А что?
— Как насчет его адвоката? Если бы он был здесь во время вашего разговора, он бы не позволил тебе...
— А пошел бы он куда подальше, этот адвокат Чана! И еще подальше — сам Чан! Когда он стрелял в моих людей, когда он увечил ту девушку, чтобы добраться до меня, он поставил себя вне закона, он сказал свое адью всему человеческому роду. И ты напрасно растрачиваешь свои чувства на Дракона и ему подобных.
— Вот как? — глаза Дианы блеснули. — А какие чувства привязывают тебяк нему? Почему ты вообще лезешь в следствие? Не понимаю, что такое накатило на тебя, босс!
— Ладно, хватит! — огрызнулся Сив. — Ну а ты, почему ты не в Нью-Ханаане? Я ведь поручил тебе обхаживать нашего друга детектива Блокера.
— Я только что разговаривала с ним по телефону. — Она бросила на Сива такой взгляд, который не будь он так поглощен делом, заставил бы его сморгнуть. — Все будет передано тебе по факсу в течение ближайшего часа.
— Это хорошо. Интересно, подтвердят ли данные посмертного вскрытия твою теорию относительно боевого веера? Эта твоя книжка может дать нам ключ.
— Ты бы все-таки закруглялся с этим делом босс, — посоветовала Диана. У тебя меньше, чем через час, встреча с коллегами из Международного агентства по борьбе с торговлей наркотиками.
Вернувшись в комнату для допросов, где по-прежнему сидел Питер Чан, Сив продолжил свою психическую атаку.
— Я только что проведывал твою сестру, Дракон. Что-то она не очень хорошо выглядит.
— Подонок, — скрипнул зубами Чан. — Что тебе надо?
— Мне? Мне много не надо, — наклонился к нему Сив. — Всего только ваш сучий путепровод. Каждый сучий дюйм этого путепровода. Как крестный отец Чайна-Тауна, ты эти имена держишь вот тут. — Он постучал по темени Дракона. — Ты их мне сообщаешь, и я сделаю так, что кока, найденная у твоей сестры, просто испарится. Пфу! — и нет ничего. Мне это раз плюнуть, Дракон. Я ведь твой ангел-хранитель.
Чан взглянул на Сива.
— Ну, тогда меня можно назвать падшим ангелом.
Сив нахмурился. — Что ты этим хочешь сказать?
— Крестный отец Чайна-Тауна? — Чан покачал головой. — Нет у меня такого авторитета. Я только стрелочник. Или, пожалуй, меня можно назвать садовником, который, как добрый Джонни Эплсид[14], любовно высеивает маковый порошок, который ему поставляют. И за это мне платят жалование. Неплохое, конечно, но все-таки жалование, — не больше.
К этому Сив был явно не подготовлен. — Но, согласно нашей информации...
— Да, которую вам подкинули мы же, — прервал его Чан. — По-моему, это вы в полиции называете дезинформацией. Нам было выгодно, чтобы вы верили этой сказочке. Но теперь я перед тобой, так сказать, саморазоблачаюсь. Вроде как Волшебник Оз. Своего рода шарлатан. — Он взглянул на Сива со странным выражением в глазах. — Вот теперь вы меня взяли, после того, как столько месяцев гонялись за мной. Ну и что? Вы ведь гонялись за призраком. Так все и было задумано. Теперь вы не ближе к истине, чем были тогда, когда начинали охоту на меня: у меня ведь нет информации, которая вам нужна. Я понятия не имею, где начинается путепровод и кто им заправляет.
— Чушь собачья! Ты ведь ездишь в Гонконг четыре раза в году. С кем ты там встречаешься? С мальчиками на побегушках, что ли?
— Фактически, так оно и есть. Эти люди немногим больше, чем это. И, главное, они как бараны, отделенные от стада. То есть чисты, как младенцы, с точки зрения информации. Как и я. Тебе нужны их имена? Пожалуйста, могу дать.
Сив почувствовал, как гнев заливает ему глаза. Ему хотелось сграбастать эту ухмыляющуюся, косоглазую рожу и разодрать ее в клочья. Но он ничего не сделал.
А только сказал:
— У меня к тебе только один вопрос, и советую тебе хорошенько подумать, прежде чем ты на него ответишь, потому что от того, как ты на него ответишь, зависит будущее твоей сестры. — Он наклонился к самому лицу Дракона и, вцепившись в подлокотники стула, на котором тот сидел, вперился прямо в его глаза. — Если не ты заправляешь всем в Чайна-Тауне, то кто?
Он увидел, как что-то крохотное и отчаянное ворохнулось в глазах Чана. — Если я тебе это скажу, то меня можно считать покойником.
Ну, а если не скажешь, то, приятель, можешь считать, что песенка твоей сестры спета. — Он приблизил губы к самому уху Дракона. — Тебе еще не доводилось бывать внутри наших исправительных заведений, и ты не знаешь их прелестей. Особенно для женщин с внешностью твоей сестры. Она не протянет и шести месяцев. И ты ее после этого не узнаешь. Женщины там — ого-го. Бульдозеры о двух ногах. Скрутят твою сестрицу, она и зачахнет. И ты ее сам на это обрекаешь, Дракон.
С этими словами Сив отступил на шаг. У виска Чана билась жилка.
— Хорошо, — сказал он, наконец. — Но ты за это должен вызволить меня из тюряги.
— Нет, этот номер у тебя не пройдет. И думать забудь.
— Или это, или ничего, — отрезал Чан. — Я могу пойти на такое только в компании с тобой.
— Туда, куда мы с тобой пойдем, я прихвачу с собой оперативников.
— Думаешь, они тебе помогут? Тот тип исчезнет, прежде чем ты успеешь выйти за двери этого участка.
— Что ты такое мелешь?
— А ты что, думаешь, тамникто не знает о том, что здесь происходит? — бросил ему Чан. — Пораскинь сам мозгами.
И Сив впервые с начала этого допроса почувствовал себя неловко. Пожалуй, Чан не врет, подумал он.
* * *Мильо, находясь в объятиях Морфеи, грезил вслух о своей жене. Морфея, вьетнамка исключительной красоты, привыкла к этим постамурным излияниям своих клиентов. Внешне молодая, внутренне она была, пожалуй, постарше его.
Жена Мильо уже много лет как умерла, но он едва ли забыл, что она вытворяла с ним, а, вернее, что они вытворяли друг с другом.
В те дни имя Мильо еще не было придумано. Он жил тогда несколько поближе к Азии, чем теперь, увлеченный противоречивыми политическими течениями этого региона. Поближе к революции.
Теперь все переменилось. Азия стала всего-навсего сферой его деловых интересов, противоречивые политические течения — увлечениями молодости, а революция — и вовсе достоянием истории. С интернационализацией мировой экономики даже в прошлом выдающиеся лидеры перестали мечтать о ней.
Задолго до других Мильо разочаровался в своей — ихней? — политике. Смерть жены была последним в ряду факторов, подтолкнувших его к резкой смене образа жизни. С ней утратились последние связи с прежней жизнью (с дочерью он потерял связь еще раньше). И он прекратил существование. Через полгода после этого в Париже появился некто Мильо, снабженный соответствующими верительными грамотами, и довольно скоро был принят в Общество Возвращения в Лоно Истинной Веры, или, короче, просто в Лоно.
