Дмитрий Сафонов - Радио Судьбы
Он говорил, а пальцы в это время бежали по чуткой клавиатуре, едва касаясь квадратиков с синими символами: Ф, Ы, В, А, П, Р, О, Л, Д, Ж...
«Я не собираюсь играть в эту игру. Мне она кажется идиотской. Не знаю, кто вы такой и что вам от меня надо, но я сумею узнать, и тогда...»
Он дописал свою смешную угрозу и подписался – «Сержик».
Изображение снова задрожало и исчезло. На этот раз ответа пришлось ждать недолго. И он оказался совсем неожиданным.
«Я хочу стать ЧЕЛОВЕКОМ. А вы?»
Экран замигал, по нему забегали разноцветные точки, маленькие разноцветные квадратики, складывающиеся, как мозаика, в цельную картинку.
Кустик волос на остроконечной голове, жестких и торчащих во все стороны, как истрепавшийся веник. Хитрые, лукавые глаза, под ними – лепешка носа... Толстые губы, разъехавшиеся в улыбке...
Горилла из диснеевского мультика.
«Я хочу стать ЧЕЛОВЕКОМ. А вы?»
– Я... – Одним ударом клавиши «Ввод» Сержик смел с экрана эту картинку и потянулся – теперь уже решительно – к мышке. Он дважды щелкнул по значку Интернета.
Рука его блуждала в густой шевелюре, словно там, под волосами, он надеялся найти ответ, губы шевелились, почти беззвучно.
– Я же ничего не знаю про этот передатчик. Подожди немного... Я сейчас. Я уже...
Указательный палец скакал на колесике прокрутки, мальчик выискивал глазами нужные страницы, все, что хоть как-то могло пригодиться. Что угодно – лишь бы это помогло.
Он до боли закусил губу – чтобы не расплакаться. Каким-то внутренним необъяснимым чутьем он понял, что это необычайно важно – то, что сейчас происходит. Пусть даже это и напоминает страницы научно-фантастического романа, вырванные из самой середины, пусть у этого сюжета нет начала и конца, но он больше не сомневался, что это – не розыгрыш. Он знал, КОМУ требуется его помощь. И очень гордился этим. И боялся не успеть.
* * *Одиннадцать часов сорок минут. Бронцы.
Попов вошел в пустую деревню. Он даже не задумался, почему на улицах никого нет, это его не интересовало. Это только упрощало ему ЗАДАЧУ.
Теперь он шел уверенней, чем прежде. Кто-то (голос, который разговаривал с ним все это время и отдавал приказы) подсказал, что надо закрыть левый глаз, висящий на нерве. Прикрыть его ладонью – тогда ориентироваться будет легче. Попов сунул автомат под мышку и ладонью прижал глаз к щеке. Вторая картинка, с изображением дороги под ногами, пропала. А для того чтобы идти вперед, одного глаза хватит. («Можно сказать, хватит за глаза», – усмехнулся голос внутри, и Попов, повизгивая от смеха, приветствовал эту шутку.)
Он шел по дороге, уходящей к Оке, – там размещался ка рьер. Но Попов знал, что совсем не карьер является его ЗАДАЧЕЙ. Нет, кое-что другое.
Из калитки ближайшего дома на дорогу выскочила, лохматая собачонка. «Живой звонок». В деревне не держали больших сторожевых собак – кормить дорого. Зачем нужна большая, если маленькая лает так же громко, предупреждая хозяина о незваных гостях?
Эта собачонка, коричнево-черной окраски, не лаяла. Она злобно рычала и вертелась на месте, пытаясь укусить себя за хвост.
Попов увидел, что это ей уже удалось, и, видимо, не раз. Хвост у нее был обгрызен, с него падали в пыль капли крови. Собачонка хрипела от душившей ее злобы, наконец ей удалось свернуться в клубок, схватить себя за короткий обрубок, и она принялась его с остервенением грызть, катаясь по земле.
Попов услышал, как под ее зубами что-то хрустнуло, собака завизжала от боли, но продолжала кусать.
Попов пошел дальше, губы его раздвинулись в довольной ухмылке.
Солнце висело прямо над головой, оно нещадно палило проклятую деревню. Оно сожгло все тени, чтобы люди могли полюбоваться делами рук своих. Вот только любоваться, похоже, было некому. Попов не видел здесь людей.
Он не стал заходить в саму деревню – это не входило в его планы. Он прошел по окраине и у последнего дома, стоявшего на отшибе, ненадолго остановился.
Дом как дом: из белого силикатного кирпича, на окнах – тюлевые занавески, на подоконниках стоят цветы. Он выглядел вполне мирно, если бы не одна деталь – грязные следы на ступеньках крыльца. Большие следы, оставленные грубыми мужскими сапогами. Входная дверь была чуть-чуть приоткрыта, из щели торчала маленькая белая рука. Пальцы были скрючены, словно пытались что-то схватить. Совсем маленькая кисть: может, женская, а может – детская. С дороги он не разглядел. Для него главным было другое. В Бронцах все нормально. Так, как и должно быть. Так, как он и ожидал. Кто-то (скорее всего тот же самый, кто говорил с ним), любезно расчистил для него дорогу. «Зеленая улица»!
Попов покрепче зажал автомат под мышкой и зашагал впе ред. Теперь уже недалеко. Километра два. Там, немного не доходя до карьера, стоит белая будочка – вход в заброшенный подземный бункер. Когда-то в нем размещался командный пункт одной из частей ПВО. Потом министерству обороны стало не по карману содержать бункер, и его просто бросили. Местные жители пытались приспособить его под овощной склад, но возникли проблемы с вентиляцией. В бункере она была принудительной, а после того как деревенские забулдыги срезали провода и сдали их в металлолом, ее не стало вовсе, первая же партия картошки сгнила, так и не долежав до весны.
Затем подземелье облюбовали ребятишки, они играли там в войну. Время шло, менялись и игры. Сейчас мальчишки не играют в войну. Поэтому бункер стоит пустой, никому не нужный. Но Попов знал, что он должен туда попасть. Голос в голове заставлял его идти туда. Там, в темном углу, за тяжелой железной дверью, остался старинный армейский передатчик, и голос очень на него рассчитывал. Ему зачем-то был очень нужен этот передатчик.
Зачем? Попову это знать не полагалось, да его это и не интересовало. Он просто подчинялся голосу внутри.
* * *Одиннадцать часов сорок минут. Ферзиковская больница.
Денисов изо всех сил давил на газ. Он летел по Ферзикову с сумасшедшей скоростью. В последний раз здесь так носился Серега Слепнев, водитель пожарной машины, допившийся до белой горячки. Это было три года назад. Серега пришел на работу не в свою смену, завел ЗИЛ, высадил бампером ворота и, разогнавшись, промчался по всему поселку из конца в конец, пока на выезде не опрокинул машину с невысокого моста в пересохшую речку. На его счастье, он никого не успел сбить, если не считать трех гусей бабки Куприяновой. Впрочем, бабка возмущалась недолго – на дворе стоял июнь, и гуси еще не успели набрать вес, так что это была небольшая потеря. Она согласилась на возмещение ущерба по цене гусят – сто десять рублей за штуку. В конце концов (как ей объяснили), сама виновата – надо присматривать за птицей.
Денисов решил не искушать судьбу – для детей, пьяных и дураков у Госпожи Удачи существует особая статья расходов– поэтому включил сирену, установленную под капотом, и в поворотах на всякий случай переносил ногу на педаль тормоза.
Он успел в больницу до того момента, как Николаева, опутанного сетью прозрачных трубочек, по которым что-то сочилось и переливалось, повезли в операционную.
Сначала врачи пытались связаться с Калугой – делать операцию в Ферзикове не решались. Но везти раненого в Калугу было равносильно убийству. Конечно, оставалась надежда на то, что «прилетит вдруг волшебник» – в голубом санитарном вертолете, но эта надежда была слабой и призрачной, скорее уж огнестрельное ранение затянется как-нибудь само собой.
Хирург Нигматов спешно пролистывал учебник по военно-полевой хирургии, учебник был запылившийся, он стоял на самой нижней полке в самом дальнем углу – Нигматов и не надеялся, что когда-нибудь ему придется им воспользоваться. Аппендицит и ножевые ранения – вот все, с чем ему приходилось сталкиваться в поселке. Ну, еще гнойная хирургия – этого всегда было в избытке: абсцессы, флегмоны, фурункулы и карбункулы. А так... Даже банальную грыжу оперировали в плановом порядке в Калуге.
Но сейчас ситуация требовала скорейшего разрешения. Хирург бегло осмотрел Николаева и не нашел выходного отверстия, значит, пуля застряла где-то внутри. Лицо Николаева быстро синело, дыхание срывалось на хрип – наверняка была задета верхушка легкого.
Нигматов осмотрел область ключицы: розовый конец кости, перебитой пулей, торчал наружу. Он осторожно ощупал место рядом с раной. Кожа под его пальцами скрипела, будто кто-то шел по свежему снегу.
«Крепитация. Подкожная эмфизема!» – подумал Нигматов. Эти симптомы подтверждали его первоначальное предположение: пуля пробила легкое, и воздух вышел в мягкие ткани.
– В операционную! Быстрее! – крикнул он, мысленно прикидывая, с чего начнет. Самое разумное – начать с наложения искусственного пневмоторакса, проколоть плевральную полость, чтобы выпустить скопившиеся в ней воздух и кровь, тогда спавшееся легкое расправится, и это ненадолго облегчит раненому дыхание. Но... Потом все равно придется немножко ПОДДУВАТЬ – через ту же дырку – ведь оперировать надо на спавшемся легком.
